Оборотень на щите

— Но Локки не высунулся из укрытия даже ради Фенрира, Великого Волка и собственного сына, — уже задумчиво произнес Силунд. — Хотя знал, что того ждет долгая серебряная смерть…

Силунд смолк, слегка улыбнувшись. И посмотрел на Свету.

— Стоишь, дротнинг?

Надо, убито подумала она. Затем стянула с косиц, падавших на плечи, бархатные ленточки. Те поддались не сразу, и Света, с силой дернув их за концы, испуганно глянула в сторону реки.

Волчье тело караулили уже три девы. Но вся троица пока стояла неподвижно.

За лентами, которые альвийки сразу выхватили у Светы из рук, последовало ожерелье из лоскутов. Потом амулет от альвийского глаза и повязки с рук. Обувь с чулками.

Под конец Света снова взялась за нижнюю рубашку. Помедлила и рывком содрала. А следом застыла под взглядами альвов, прикрывая руками низ живота и грудь.

Ее тут же окружили альвийские девы. Молча развели ей руки, осмотрели сверху донизу. Даже колени заставили раздвинуть.

Света подчинялась механически. Смотрела только в небо, чтобы не встречаться ни с кем взглядом. Стыд ел солью на ране…

— Она чиста, — спокойно объявила Сигвейн, когда осмотр был закончен.

Потом сестра альвийского конунга набросила на Светины плечи белоснежный плащ. Не тот, в котором Света пришла из Нордмарка, а переданный кем-то из местных дев. Но Силунд тут же приказал:

— Сними. Мы должны видеть кожу рунной мастерицы, когда все случится.

Сигвейн послушно сдернула плащ. Силунд подступил к Свете. Проговорил, оглядывая ее с макушки до пят:

— Посмотри мне в глаза, дротнинг. И скажи — отдаю свою волю в твои руки. Беру тебя в мужья. Отныне твоя воля — моя…

— Нет, — выдохнула Света. Руки, которыми она прикрывала грудь и низ живота, затряслись. — Мы не говорить о свадьба. Я жена Ульф.

— У зверей нет жен, — отрезал Силунд. — Во всяком случае, таких, как ты, двуногих и без клыков. Тот, кого звали Ульфом, исчез. Остался лишь дикий волк. Ты теперь вдова. И это единственный способ отдать твой рунный дар по доброй воле.

— А как же… — Света осеклась.

Неужели силы альвийских чар для этого недостаточно, пролетело у нее в уме. Наверно, после облучения альвийскими глазками не выполняется главное условие — "по доброй воле". У зачарованной женщины своей воли нет. Она чужая, навязанная извне…

— Повтори то, что я сказал, — потребовал Силунд. — Или я насыплю над волком холм из серебра. И он сгорит дотла, без остатка. Как Фенрир, предок всех оборотней.

Света снова метнула быстрый взгляд на Ульфа. Пробормотала, пристукнув зубами от внезапного озноба:

— Отдаю ты мой воля. Беру ты муж.

Она намерено говорила корявей, чем могла, в надежде избежать опасности, которую сулило фальшивое замужество.

— Дословно, — резко приказал Силунд. — Повторяй за мной. Ты мой муж, я твоя жена. Отныне твоя воля будет моей.

— Мой воля ты, — выдавила Света.

— Сигвейн, беритесь за серебро, — велел Силунд. — Ты решила поразвлечься, дротнинг? Поддерживаю. Ставлю, верней, ложу на волка…

Ее прошибло ужасом. И Света почти без акцента, без всяких пауз выкрикнула:

— Ты мой муж, я твоя жена. Отныне твоя воля будет моей.

Потом она лихорадочно оглянулась на берег.

Альвийки, окружавшие Ульфа, не сдвинулись с места. Но одна из них зачем-то отвела руку вбок — изящно, отставленным крылом.

Я могу надеяться лишь на безумное везенье, подумала Света, снова взглянув на Силунда. А следом в уме скользнуло — какие красивые глаза. И она похолодела, осознав, что думает о фиалковых очах альвийского конунга.

— Наконец-то, — отрывисто сказал Силунд. — Продолжай смотреть мне в лицо, дротнинг. Да не жмурься. Не отворачивайся. Тебе это понравится.

Он прекрасен, решила Света, уже растворяясь во взгляде Силунда. В фиалковых радужках мерцали золотые искры, сияние их подсвечивало грани безупречных скул…

И словно издалека до нее донеслось новое распоряжение альвийского конунга:

— Сигвейн, прикончи волка, да поскорей. С ним что-то не то, а я не хочу рисковать.

Но он же обещал отпустить Ульфа, смутно мелькнуло у Светы.

В следующий миг она уже забыла об этом. И застыла, удивляясь тому, как страстно шевелятся губы Силунда при разговоре. И рот у него цвета бледной пепельной розы, с надменным изгибом губ…

Силунд, не обращая на нее внимания, отвернулся. Бросил:

— Одинсон, передай своему отцу, пусть начинает. Надо ковать мост, пока все сошлось.

— Передам, — отозвался рыжеволосый Тор. — Но будет лучше, если ты сначала заберешь дар у этой девки. Нельзя оставлять за спиной мастера рун, пусть и очарованного.

А Ульфа, наверно, сейчас засыпают серебром, мелькнуло у Светы.

Затем она снова встретилась взглядом с Силундом — и восторженно вздохнула.

Тело волка, лежавшее у ног альвиек, не шевелилось. Но серебро уже не пережигало в уголь плоть, и ему не нужно было бесконечно возрождать мускулы с жилами. Волк приходил в себя. Дышал все глубже, ровней.

Уши, походившие на две обгорелые черные пробоины за лбом, напряженно ловили звуки.

Меня поймали, осознал зверь. Рвать, грызть? Серебро рядом. Оно близко. Слишком близко.

И самки, стоявшие сбоку — те, кто умеет звать. Даже запах их поет в обожженных ноздрях, не давая двигаться…

Мне нужен тот, другой, решил волк. Второй. Иначе на тело снова нацепят раскаленную чешую из серебра.

Зов этих самок на второго не действовал. Верней, действовал, но не так. Второй мог подминать их под себя, прихватив лапами за мясо. Однако второй не понимает, каково это — когда тебя зовут. И велят делать то, что не хочется…

В своем сознании волк беззвучно взвыл, призывая человека. Который исчез, оставив ему это тело. Волк выл молча, думая о рыжей самке. Она тоже была здесь. Но почему-то стояла в стороне, не подходя к нему. Хотя прежде сама подбегала.

Полусожженный волчий нос ловил в запахе рыжей самки что-то гниловато-кислое, чужое. Не ее. Об этом зверь тоже думал, пытаясь сбежать от боли, заполнившей мир.

ГЛАВА 11

Он все-таки пришел, с изумлением подумал Ульф, пробуждаясь от долгого сна. А следом удивился — кто он? Почему "все-таки пришел"?

Понемногу отраставшие уши вдруг выплеснули на него море звуков. Волчий нос, поспешно залечивая сожженную плоть, расписал мир запахами, текшими со всех сторон.

А следом обрушилась боль, жегшая тело. Уже сквозь нее Ульф опознал один из запахов…

Локки, подумал Ульф с ненавистью и надеждой. Так он все-таки пришел. Может, хоть теперь все будет иначе? Не как в Асгарде, когда в глотку вбили серебряный меч?

Странноватая мысль мелькнула и исчезла, смытая другой — Свейта тоже тут. И с ней что-то неладно. Она пахнет желанием, но цветочный запах страсти словно прокис и прогнил. А над ним плывет горечь недавно испытанного ужаса. Стыд. Много стыда. Резь тревожного озноба…

В руке альвийки, стоявшей над Ульфом, вдруг появилось ведро. Возникло само по себе — тяжелое, полное побрякушек из серебра. В следующий миг ведро начало опрокидываться.

Бежать нельзя, за один удар сердца осознал Ульф.

Сейчас или забьют, или выдернут волка изнутри. И как бы ни упирался зверь, но на зов альвиек он придет. Приползет, снова выбравшись из погребов сознания. Сразу отодвинет в сторону человечьи мысли и будет слушаться альвиек.

Надо ждать. Ждать, пока альвийки расслабятся — и хоть на пару мгновений перестанут источать зов. Надо притвориться мертвым. Надо терпеть…

Ждать.

Серебро рассыпалось по черной плоти. Беззубые челюсти хрустнули, но звук утонул в звоне серебра.

В двадцати шагах от волка белокурый альв резко дернул головой — как будто что-то куснуло его за ухо. Светлые пряди от движения разлетелись, открыв серьгу, мотнувшуюся под ухом золотым яблочком. Следом альв приподнял руки и шевельнул пальцами.

Напротив него тут же возник высокий старик в синем плаще. С седой гривой, пронизанной редкими рыжими волосками, с пустой глазницей, прикрытой ввалившимися, сморщенными веками. И с шариком золотой серьги в левом ухе.