Земля шорохов

Я молча смотрел на них во все глаза.

– Мне кажется, это очень хорошая мысль, а? – спросила Джеки.

– Вы спрашиваете меня? – взмолился я.– А я думал, что вы уже все порешили между собой.

– Я уверена, что Дики вам понравится...– заговорила Мария, и в этот момент на пороге появился Дики.

С первого взгляда я решил, что Дики мне совсем не нравится. Он не произвел на меня впечатления человека, который когда-нибудь "страдал" и вообще был бы способен страдать. Одет он был изысканно, слишком изысканно. У него было круглое пухлое лицо, глаза-бусинки, довольно жиденькие рыжие усики "бабочкой" украшали его верхнюю губу, а темные волосы были прилизаны так, что казалось, будто их нарисовали.

– Познакомьтесь, Дики де Сола,– сказала Мария. Голос ее чуть-чуть дрожал.

Дики улыбнулся мне, и улыбка преобразила все его лицо.

– Мария уже говорила вам? – сказал он, привередливо отряхивая носовым платком стул, прежде чем сесть.– Я в восхищении поехать с вами, если вы будете довольны. Я в восхищении поехать в Патагонию, кого я люблю.

Я начал испытывать к нему теплое чувство.

– Если я не буду полезный, я не поеду, но я могу советовать, если вы разрешите, потому что я знаю дороги. Вы имеете карту? О, хорошо, теперь позвольте мне объясниться вам.

Мы вместе склонились над картой, и через полчаса Дики покорил меня совершенно. На меня повлияло не только его превосходное знание края, который нам предстояло проехать, но и его милая манера коверкать английскую речь, его обаяние и заразительный юмор.

– Ну,– сказал я, когда мы сложили и убрали карты,– если у вас действительно есть свободное время, то нам бы очень хотелось, чтобы вы поехали с нами.

– Подавляюще! – сказал Дики, протягивая руку.

И этим довольно загадочным возгласом сделка была скреплена.

ЗЕМЛЯ ШОРОХОВ

Равнины Патагонии бескрайни и с трудом проходимы, а потому не исследованы; судя по их виду, они пребывают уже долгие годы в том состоянии, в каком находятся ныне, и не видно конца такому состоянию в будущем.

В дорогу на юг нас провожал жемчужно-серый рассвет, предвещавший погожий денек. Улицы были пусты и гулки, а омытые росой парки и скверы окаймляла пышная пена опавших цветов palo borracho и джакаранд – груды глянцевитых голубых, желтых и розовых лепестков.

На окраине города, повернув за угол, мы увидели первые признаки жизни – это была стайка мусорщиков, которые чуть свет принялись за исполнение своих утренних балетных номеров. Зрелище было настолько необычно, что мы сбавили ход и некоторое время медленно ехали за ними. Посередине мостовой со скоростью пять миль в час громыхала большая повозка. На ней по колено в мусоре стоял рабочий. Четверо других рабочих, как волки, бежали вприпрыжку рядом с повозкой, время от времени исчезая в темных подъездах и появляясь из них с полными мусорными ящиками на плечах. Поравнявшись с повозкой, они сильным движением подбрасывали ящики вверх. Рабочий в повозке ловил их, вытряхивал и бросал обратно, проделывая все это одним плавным движением.

Расчет был великолепный – в то время как пустой ящик падал вниз, вверх уже взлетал полный. На полпути они встречались, и иногда в воздухе находилось одновременно четыре ящика. Все это проделывалось молча и с невероятной быстротой.

Вскоре мы покинули пределы города, который еще только начинал пробуждаться, и понеслись по равнине, золотой от восходящего солнца. Утренний воздух был прохладен, и Дики оделся потеплее. На нем было длинное твидовое пальто и белые перчатки, а его черные добрые глаза и аккуратные усики "бабочкой" выглядывали из-под смешной войлочной шляпы, которую он надел, по его словам, для того, "чтобы держать уши нагретыми".

Софи и Мария скрючились в глубине лендровера на целой горе нашего снаряжения, которое по их же настоянию упаковали в ящики с острыми, как ножи, краями. Джеки и я сидели вместе с Дики на переднем сиденье, расстелив на коленях карту.

Названия некоторых поселений, лежавших на нашем пути, были просто великолепны: Часкомус, Долорес, Некочеа, Трес-Арройос – произносить их было одно удовольствие. Потом мы проехали две деревни, которые разделяло расстояние в несколько миль. Одна из них называлась Мертвый христианин, а другая – Богатый индеец. Мария объяснила это странное явление тем, что когда-то индеец разбогател, убив христианина и украв его деньги. Как ни романтично было это объяснение, мне почему-то показалось, что оно далеко от истины.

Два дня мы мчались по типичной пампе – равнине, по которой по колено в золотистой траве бродит скот; изредка встречались рощицы эвкалиптов, белесые и шелушащиеся стволы которых были похожи на нога прокаженного. Небольшие опрятные эстансии сверкали белизной в тени огромных деревьев омбу. Короткие и толстые стволы этих деревьев сплошь покрыты мясистыми наростами. Кое-где низенькие изгороди были совсем погребены под густыми зарослями вьюнков, усеянных голубовато-серыми цветами величиной с блюдце, а почти на каждом столбе изгороди покоилось странное, похожее на футбольный мяч гнездо птицы печника. Этот цветущий ландшафт выглядел настолько ухоженным, что еще чуть-чуть – и стало бы скучно.

К вечеру третьего дня мы сбились с пути. Съехав на обочину дороги, мы достали карту и начали спорить. Нам надо было попасть в город под названием Кармен-де-Патагонес, расположенный на северном берегу Рио-Негро. Я настаивал на ночевке именно в этом городе, потому что здесь провел некоторое время Дарвин, когда путешествовал на корабле "Бигль": мне было интересно посмотреть, насколько изменился город за последнюю сотню лет. Поэтому, несмотря на горячие возражения остальных членов экспедиции, которым непременно хотелось остановиться в первом же населенном пункте, мы поехали дальше. Как оказалось, нам ничего другого и не оставалось делать, потому что на пути к Кармен-де-Патагонесу мы не встретили ни единого жилья и ехали до тех пор, пока не увидели впереди маленькую гроздь слабых огоньков. Не прошло и десяти минут, как мы уже осторожно ехали по булыжным мостовым Кармен-де-Патагонеса, освещенным неверным светом уличных фонарей. Было два часа ночи. Все дома выглядели на одно лицо и были накрепко заперты. Трудно было надеяться, что мы встретим хоть кого-нибудь, кто показал бы нам дорогу к гостинице, а разыскать ее сами мы не могли, потому что каждый дом казался нам точной копией другого, и отличить гостиницу от других жилищ не было никакой возможности. Мы остановились на главной площади города и стали уныло и раздраженно спорить, как быть. Вдруг под одним из фонарей возник ангел-хранитель в образе высокого тощего полицейского. На нем был безукоризненно чистый мундир, блестящий пояс и начищенные сапога. Он щеголевато отдал честь, поклонился женщинам и со старомодной галантностью направил нас в боковую улицу, где, по его словам, была гостиница. Мы подъехали к большому мрачному дому с наглухо закрытыми ставнями и массивной входной дверью, которая могла бы сделать честь даже кафедральному собору. Отбарабанив зорю по ее избитой непогодами поверхности, мы стали терпеливо ждать. Прошло десять минут, но обитатели дома не подавали никаких признаков жизни, и тогда Дики в отчаянии бросился на приступ. Если бы эта атака удалась, то грохот разбудил бы и мертвого. Но только Дики лягнул дверь, как она загадочным образом распахнулась сама, и мы увидели длинный, слабо освещенный коридор с дверями по обеим сторонам и мраморную лестницу, ведущую наверх. Смертельно усталые, голодные, как волки, мы не были расположены уважать право частной собственности и промаршировали в гулкий холл, словно войско захватчиков. Здесь мы остановились и стали кричать "Hola!"[3] до тех пор, пока весь отель не загудел от наших криков. Но ответа мы не дождались.