Страница 6 из 1544
Свидетельница на мгновение умолкла, выжидающе глянула пустенькими блестящими глазками, ожидая удивления: «Адмирал! Правда? Да что вы говорите! Как интересно!» Но я молча ждал, и она обескураженно хлопнула кукольными ресничками раз и другой.
— Да, адмирал... И дача чудесная, знаете, такое уютное место, кругом лес, в общем — красота! Мы приезжали на день-два, человек по шесть, отдыхали. Музыка классная, вина хорошего выпьем, там запас марочного, импортного... Танцуем, в баньке паримся... Да, там и финская баня есть!
— Почему финская? — не выдержал я.
— А какая же? — Глазки удивленно раскрылись. Ей бы очки — в модной оправе с дымчатыми стеклами... Со временем додумается, не сама — так подскажут...
— Финская баня, хоть у Валерия спросите...
— Ну хорошо, продолжайте.
— Всегда все нормально, ни драк, ни скандалов. Валерка в этом отношении культурный... Да и остальное. Свой круг все же... Если бы Машка этого морячка не притащила, ничего бы и не было!
— Давайте по порядку.
Свидетельница поерзала на жестком протертом стуле, но вряд ли ей стало удобней.
— Одна пара поехать не смогла — у него какие-то дела, я с Валерой, да Машка Вершикова привела этого... морячка. И зачем он ей сдался! Только что плавает... Подумаешь, радость! Шмотки и так можно достать... Поужинали, музыку послушали, потанцевали. Все нормально. Я пошла наверх спать, а разбудила меня уже милиция. Оказывается — такое дело...
— Скажите, Марочникова, вы были сильно пьяны в тот вечер?
— Кто, я?! — Она посмотрела такими изумленными чистыми глазами, что мне должно было стать стыдно за допущенную бестактность. И, может, стало бы, если бы я не читал справку дежурного следователя, в которой черным по белому написано:
«Опросить Марочникову не представилось возможным ввиду того, что она находится в сильной степени опьянения».
— Кто, я?! — повторила она. — Да я вообще больше трех рюмок никогда не пью!
— Значит, это были вместительные рюмки, — я показал свидетельнице справку, и она мгновенно перестроилась:
— В этот вечер и правда немного перебрала. Знаете, коньяк на шампанское...
— А остальные?
— Да как вам сказать... Валерка выпил прилично, Машка тоже свою норму выбрала. А морячок — тот сачковал, пропускал часто и коньяка почти не пил. Говорил, ему с утра идти куда-то надо...
— О чем вы разговаривали?
— Сейчас разве вспомнишь? Обычный треп. Анекдоты, побасенки всякие...
— Не ссорились?
— Нет, что вы! Какие там ссоры! Все чинно-благородно.
— Чинно-благородно! Прямо тишь да гладь! Как же в столь благочинной компании могло произойти убийство?
— Ну уж убийство! Несчастный случай вышел... Может, баловались по пьянке, он и напоролся случайно?
— Вы Вершикову хорошо знаете?
— Да вроде... Подружками были! Развлекались вместе, то да се... Она баба компанейская, веселая. Но с вывертами. Никогда не знаешь, что выкинет. Бывает, сядет ни с того ни с сего в угол — все танцуют, а у нее глаза на мокром месте. Что у человека внутри — разве ж узнаешь? Чужая душа — потемки...
— А Золотова?
— Валерку знаю неплохо.
— Какие у вас с ним отношения?
— Ну ясно какие! Неужели не понятно?
Мне было понятно, но допрос тем и отличается от обычного разговора, что в протокол вносятся не догадки, умозаключения и намеки, а слова, прямо и недвусмысленно высказанные собеседником. Хотя бывает, что добиваться этих прямых слов несколько неудобно. Но ничего не поделаешь.
— Признаться, не понятно, — я выжидающе смотрел на Марочникову.
Она досадливо поморщилась и передернула плечами.
— Ну, живу я с ним. Что такого — мне не шестнадцать лет. Надеюсь, в протокол вы этого записывать не будете?
— Придется записать. Как и все, о чем мы говорим. Так что собой представляет Золотов?
— Нормальный парень. Пофорсить, правда, любит, как же — адмиральский внук! А так — ничего...
— Ничего? И это все, что вы можете сказать о близком человеке?
— Я же не тост за него поднимаю! Хватит и этого. Чем меньше говоришь следователю — тем лучше.
— Вот как? Интересная мысль. Кто вам ее подсказал?
— Сама не маленькая.
Марочникова неторопливо прочитала протокол.
— Правильно записано?
— Правильно. Только вот стиль, — она неодобрительно покачала головой.
— Сделайте скидку на то, что это все-таки не роман, — я не нашелся, чтобы ответить более хлестко и сразу поставить ее на место, да и немудрено: впервые свидетель обращает внимание на стиль протокола.
— Да, это явно не роман, — Марочникова расписалась, стрельнула глазками, странновато улыбнулась. — А жаль.
Она вышла так стремительно, что я не успел спросить, чего ей, собственно, жаль, и это неуместное сейчас слово осталось висеть в воздухе.
Дверь снова раскрылась. Оказывается, практиканты терпеливо ждали в коридоре.
— Почему не зашли?
— Чего соваться, — пробурчал Валек. — Мало ли о чем у вас разговор. Сунешься — настрой собьешь!
Молодец, понимает! Валек нравился мне все больше. Учились они одинаково хорошо, но, в отличие от Петра, он много читал, участвовал в рейдах комсомольского оперотряда, схватывался с хулиганами. И ум у него более живой и гибкий.
Петр выложил на стол несколько бумаг.
— В общей сложности эти гаврики украли на три с половиной тысячи, обчистили восемь квартир. А вот характеристики: Акимов — сущий ангел, Гоценко тоже, но с приводами за хулиганство! Как же так?
Я улыбнулся.
— Обычное дело. Жадность, жестокость, подлость проявляются в преступлениях, в повседневной жизни их скрывают или по крайней мере не афишируют. Вот и читаешь о злостном хулигане: нарушений трудовой дисциплины не допускал, сменные задания выполнял, активно участвовал в общественной жизни. А начинаешь проверять — вранье! Опаздывал, пьяным заявлялся, какая там общественная жизнь — разве что взносы платил с боем! Почему врут? Иначе вопрос: а где вы раньше были, почему не перевоспитывали?
— Ну хулиган весь на виду, — вмешался Валек. — Он и дома такой, и на работе не особенно маскируется. Птицу видно по полету. А вот вы про директора молкомбината рассказывали. Он-то не пьянствует, не дебоширит, на работу вовремя приходит, в инстанции ездит, прием по личным вопросам ведет. И ворует потихоньку! Что про него в характеристике напишут?
— Могу показать.
Я отпер сейф, достал дело Васильцова, нашел характеристику.
— Ознакомься.
Валек прочел, скривил губы.
— Как представление к награде. Псевдос первой ступени...
— Кто-кто?
— Еще не прочли мою книжку?
Я покачал головой.
— Ну ладно. Но здесь-то характеристика правильная? Без вранья?
— Пока не знаю, следствие не закончено. Случается, расхититель и взяточник маскируются — комар носа не подточит! Но чаще по-другому бывает: проявляет человечек свою червоточинку. Ведь если он дурак, то как сможет под умного сработать? Если демагог, приспособленец, трус — этого тоже не скроешь, видят и подчиненные, и те, кто вокруг, и кто повыше... Но как-то не принято в характеристиках писать — дурак, бесчестный, лгун. Нет явного криминала или аморалки, значит, хороший!
Ребята слушали внимательно, я поймал себя на том, что «завелся».
— Вот и получается, по характеристикам обвиняемый — один человек, по содеянному — совсем другой. Как судить — по словам или делам? То-то!
Я просмотрел принесенные практикантами документы.
Справки о размере ущерба, характеристики, все с подписями, печатями, полный ажур. Можно заканчивать дело.
— Знаете, ребята, у нас много лет выдвигают предложение — ввести технических помощников следователя. Когда приходят практиканты, я чувствую, что это необходимо сделать чем скорее, тем лучше. Вы экономите уйму времени!
Валек улыбнулся, Петр настороженно ждал продолжения.
— Сейчас прочтете один документ и переключитесь на новое дело.
Я дал им план расследования дела Вершиковой и, когда прочитали, спросил: