Кто в доме хозяин?

-Роксана Александровна, зайдите к начальнику. – раздался в телефоне голос Нонны Ивановны.

Что же ему могло понадобиться. У начальника находился Смирнов. Николай сел рядом с Роксаной. Разложили бумаги. Вместе смотрели, обсуждали. Последний раз к сертификации были выставлены претензии. Причём дело дошло до суда, и сейчас срочно требовалось установить, это вина́ отдела или проверяющих органов. От этого зависела не только исхода судебной тяжбы, но и судьба очередного контракта.

Наконец Смирнов ушёл.

–У тебя странные духи. Как будто кофе, краска и жасмин. Это что за запах?– Николай находился непозволительно близко. – Нонна Ивановна, ко мне никого не пускайте. Я занят. – проговорил он в селектор.– Ты долго будешь меня на коротком поводке держать? Между прочим, я живой и долгое воздержание вредно для мужского здоровья. Роксана, давай уже, завершим наш подростковый период общения и перейдём к более взрослому.

Щёки женщины запылали.

–Николай Михайлович, это не честно по отношению к Рите…

–Разумеется, с твоей стороны. Ты ведь знаешь, что мне нужна только ты. Приходится обманывать Риту, потому что ты так ведёшь себя. – но его речь прервал голос секретаря, которая сообщила, что его вызывают к президенту корпорации. – Роксана, – он припечатал её к двери, – Не зли меня. Сегодня вечером я хочу с тобой пообщаться в более интимной обстановке. Я всегда получаю что хочу. И… не вздумай увольняться. Хотя тогда у меня руки точно будут развязаны. До вечера,– прошептал он интимно на ухо.

Женщина сидела на «старте» и напряжённо наблюдала за часами. Пропускная электронная система плоха тем, что фиксируется каждый приход и уход. Пять минут. Четыре. Три. Два… Она была уже в дверях, как на телефон пришло сообщение. Глянула мельком. Любимый начальник. Ладно, пусть ждёт. А она побежала.

Бежала так, что пятки сверкали. Казалось, что телефон сейчас взорвётся. Отдышалась только в мастерской. Достала аппарат, коснулась экрана пальцем. Странно, всего одно сообщение. Звонков не было. Видимо, сама себя накрутила. Сегодня Алёнка не могла прийти в мастерскую.

Владимир сдвинул с края стола бумаги краски, кисточки, тряпки. Перед ним стояла большая кружка, над которой поднимался пар.

–Кофе хочешь? – он выглядел каким-то потерянным.

–Что-то случилось?– спросила Роксана. – Я не вовремя?

Художник показал рукой на портрет. Он был написан в своеобразной манере. Очертания женщины выступали на заднем плане, а на переднем – цветы календулы.

–Это всё внешне. Я не могу уловить ваш внутренний мир. Вы закрываете свои эмоции. Прячетесь в своей раковине. Ну где же твой флирт, кокетство? Женщина должна флиртовать направо и налево. Просто из любви к искусству флирта. Тогда она раскрывается, как цветок. Флирт – это как нектар, на который слетаются мотыльки. Необязательно подпускать мотыльков. Можно вовремя закрыть лепестки, как цветок на закате. Но флирт, он должен быть. Вы же флиртовали когда-то.

–Не знаю, наверно. Я не помню. Я слишком рано вышла замуж. Почти сразу после школы. Рано родила. Потом… Потом учёба, фирма… Уставала так, что мечтала до постели добраться и рухнуть спать. Какой уж здесь флирт.

Он подошёл к женщине. И как слепой изучает пальцами мир, так и он прикоснулся к её лицу. Нежно и аккуратно, как на ощупь, поправил волосы. Провёл тыльной стороной ладони по лицу, как будто хотел сканировать мысли. Потом взял за плечи, слегка развернул, склонил голову.

Николай видел, как стремительно убегала женщина. Решил: хватит миндальничать. В конце концов для него стало пыткой видеть её рядом и не иметь возможности прикоснуться. И дело было уже не в пари. Не он её дразнил, а она его. Дразнила своей независимостью. Дразнила тем, что не преклонялись перед ним. Дразнила тем, что умела держать дистанцию. Это заводило. Он как охотник, выслеживал дичь. И вот силки были готовы захлопнуться, но дичь опять ускользнула.

Ему повезло. Она слишком долго ждала маршрутку. Но не ту, которая везёт её домой. Николай, в общем-то, и не скрывался. Просто ехал позади. Вот объект его наблюдения вышел, зашёл в мастерскую. Мастерскую его друга. Николай не решился сразу зайти. Он то делал шаг вперёд, то отступал. Снова подходил, дёргал за ручку двери, снова отходил. Наконец, сказав себе:«Я только посмотрю». на цыпочках поднялся. В какой-то момент ему стало страшно от того, что он мог увидеть.

Его встретила тишина. Ни вздохов, ни реплик. Тишина. Неслышными шагами по полу, покрытому дорожкой, он подошёл к рабочей зале… Владимир стоял к нему спиной. Руки подняты, наверно обнимает. Голова склонена. Наверно целует. Медленно, смакуя. Пробуя на вкус сначала нижнюю губу, потом верхнюю, потом слюну. И по-хозяйски вторгается в её рот…

–Вла…– голос утонул, как показалось, во вздохе.

Резко подошёл. Нет, подскочил. Не выдержал! Не смог справится с собой. Оторвал художника от рыжей.

–Ты… Ты… Да как ты смел! Это моя женщина! Ты понял, моя? – кулак летел прямо в челюсть. Но то ли расстояние большое, то ли лицо решило не встречаться с кулаком, прошёлся по касательной, достигнув женское лицо…

Вскрик… Падение тела… Голова повёрнута в сторону… Алая струйка из носа по щеке устремилась на пол…

И крик, дикий, первородный, прямо из чрева:

–Неееет!

Ступор. Как три каменных изваяния: один с перекошенным от злобы лицом, второй с удивлённым. Рты приоткрыты. Глаза навыкате. И женское, третье, как подножье. Лежит на спине. Голова повёрнута в сторону. Лицо спокойно и светло, как у ангела. Рыжие пряди как змеи расползались… Или, как солнечные лучи… Кто она: медуза – Горгона или дочь солнца? Сожгла или заморозила. Ноги слегка подогнуты. Руки раскрыты: я безоружна, я невинна.…

И только струйка крови медленно прокладывает свой путь…

13. По дороге в рай

Почему говорят, что когда человек умирает, то идёт по белому туннелю на свет. И ему так легко-легко. Разве легко, если в голове колокол звенит. Или это ангелы поют так зверско… Как там у Высоцкого:

Зачем же ангелы поют такими злыми голосами?

Или не «зачем», но голоса злые… И свет. Это не дорога в рай, а какая-то пыточная. А почему в рай? А вдруг прямой наводкой в ад, и эти софиты горят, а на подиуме сам Люцифер… И по голове сковородой дубасит… Хочется отвернуться, или хотя бы прикрыть глаза рукой… Но рука не поднимается. Как там Алёнушка братцу Иванушке жаловалась:«Сырые пески на грудь легли, шелкова трава руки спутала»… Похоже, что не только руки, но и ноги… А вдруг это гроб уже закопали? Бывает же такое, летаргический сон… Нет, тогда откуда свет? Жарко, пить хочется. Точно крематорий…А ангелы из трубы воют… Нет, не ангелы, Люциферы… Странно, а он что, не один, их много… Но пить-то хочется…

Сквозь плотную завесу услышала:«Губы облизывает…»

Нет, себя не выдаём. Мы шпионы… А чего шпионим? Ни чего, а за кем? За Люцифером. Говорят, что он дьявольски красив. Точно, Николай, красив как Люцифер… Или Люцифер, как Николай… А может Николай и есть. Тс-с-с. Себя не выдаём… Да выключите свет! Я уже выступила. Хватит. Не надо меня никуда везти… Вот душа улетела куда-то. Прилетит, а тела нет. Или… Лежит тело какой-нибудь старушки. Прикиньте, молодая душа в старое тело и давай там колбаситься! Вот, точно! Так Альцгеймер и начинается. Это когда чужая душа тело перепутала. Смешно. А больно-то как… смеяться нельзя, что ли? Зачем сразу бить по затылку… Интересно, а как и кто ударил по затылку, если затылок лежит… Затылок лежит, а я? Опять мысли в мозгу запутались…

Молоденькая медсестра побежала за врачом. Быстро-быстро стучат каблучки.

–Доктор, там больная без сознания с ума сошла?

–Вы соображаете, что говорите? Как можно сойти с ума, будучи без сознания.

В палате стояли виновники происшествия. Мужчины растерянно смотрели на хихикающую красавицу с перевязанным лицом. Причём хихикала она, скривив рот в одну сторону. Глаза закрыты.

Лечащий врач глянул недобрым взглядом на «ближайших родственников», как они выразились. И попросил выйти.