Страница 1077 из 1082
Поиск родных и друзей героев группы «Максим» шел все более широким фронтом. Из колхоза имени Ленина Грачевского сельсовета Мордовского района Тамбовской области пришло письмо от Елены Никитичны Павловой — сестры Павла Васильева. Елена Никитична приезжала ко мне в Москву, привезла единственную уцелевшую фотокарточку и довоенное письмо Павла. «После ранения на фронте, — рассказывала мне она, — Паша полгода лечился в астраханском госпитале. Он писал нам очень коротко, что стал совсем здоров, прошел военную переподготовку и направляется в воинскую часть. И все. После этого от него мы никаких известий не получали. Наша мама жива, ей сейчас около восьмидесяти…»
Так день за днем, месяц за месяцем, на протяжении четырех лет по отдельным штрихам, по письмам и полустертым воспоминаниям восстанавливались вырванные из небытия, отвоеванные у забвения образы пятнадцати героев, чью тайну хранила так много лет немая бескрайняя степь.
Мне еще не удалось найти родных и друзей комиссара Василия Максимовича Быковского, Владимира Яковлевича Солдатова, волгоградцев Степана Михайловича Киселева, Николая Степановича Кулькина и Ивана Дмитриевича Сидорова, Нонны Ники-форовны Шарыгиной из Орджоникидзевского края, друзей сироты-детдомовца Владимира Владимировича Владимирова.
Весной 1965 года я поехал в Сухуми, чтобы на месте попытаться найти людей, знавших Леонида Матвеевича Черняховского. В поиск включились товарищи из Абхазского обкома партии и местные краеведы.
Напрасно искали мы документы о Черняховском в партийных и комсомольских архивах, напрасно искали через адресный стол мать героя Нину Георгиевну. Только полковнику Чигиришвили, военкому, удалось установить, что Черняховский был призван в армию в грозовом сорок первом из деревни Анастасьевка Сухумского района.
Но жив человек, знавший и Черняховского, и Максимыча, и всех членов группы «Максим». Это он в тот тревожный осенний день последним пожал им на прощание руки в астраханском порту. Для них он был и воинским командиром, и представителем партии, и старшим товарищем.
В октябре 1963 года, через два с лишним года после начала поиска, отыскался бывший начальник спецшколы Центрального штаба партизанского движения Алексей Михайлович Добросердов. У него сохранились списки всех групп и отрядов партизан, проходивших подготовку в астраханской спецшколе, в том числе и группы Черняховского. Мы установили, что по вине писаря спецшколы Клепов в списке стал Крупновым, Лунгор — Лунчаром и, конечно, Анастасиади — Анастасьевым. От Добросердова я узнал многое — как шла подготовка курсантов в спецшколе, как, где и когда переходила группа № 66 «Максим» линию фронта. «Район действия отряда Черняховского, — писал мне Добросердов, — был задан тот, который Вы пишете, — Пролетарская — Куберле. До 1 декабря у нас была радиосвязь, потом не стало. Точных данных о боевых действиях отряда мы так и не могли узнать. Правильно Вы пишете: «Советские люди не знали об этом подвиге своих сыновей и дочерей. Свидетелями его были только палачи…»
Как о храбрейших среди храбрых вспоминает о своих курсантах бывший начальник астраханской спецшколы, ныне ответственный работник Совета Министров Калмыцкой АССР Алексей Михайлович Добросердов.
Мать Вали Заикиной и многие другие родственники героев группы «Максим» просят меня написать им, где между станциями Пролетарская и Куберле находится братская могила героев. Степной ковыль еще хранит эту тайну. Но вот что пишут мне пионеры-туристы Дома пионеров из рабочего поселка Орловский:
«Готовясь к 20-летию победы нашего народа над немецким фашизмом, мы решили провести поисковую работу по розыску места действия отважных партизан и места их погребения… Мы начали поиск лесополосы, из которой могли нападать партизаны. На разъезде Таврический была хорошая лесополоса, но она подходит к железной дороге перпендикулярно, а не параллельно, как указано в воспоминаниях Ноймана. На разъезде Куреном, на 333-м километре, как говорят жители, у 33-й будки, была — и сейчас имеется — колхозная лесополоса с восточной стороны на повороте дороги, в 50–60 метрах. Товарищ Коваленко, бывший лесомелиоратор, рассказал нам, что в 1944 году он восстанавливал один из участков этой лесополосы, сожженный немцами…»
Близ Орловской юные следопыты нашли старожилов, встречавших в ту зиму партизан.
«Одна жительница хутора Нижний Зундов, что в 20 километрах от Орловской, утверждала, что видела группу военных, среди которых были женщины. Группа проходила, когда уже выпал снег. Это подтверждает то, что группа «Максим» пришла из бывшего Заветинского района…»
…За окнами небольшого деревянного дома в Бирюлево падает снег. Тихо в комнатке. Я только что закончил рассказ о подвиге Володи Анастасиади и его товарищей, и старики, отец и мать Володи, поникли в скорбном молчании. «Может быть, не надо было ворошить прошлое, бередить старые раны?» — задумываюсь я. Александра Ивановна подносит платок к глазам, ее душат рыдания. И отец героя порывисто встает и говорит срывающимся голосом:
— Этот эсэсовец, как его — Нойман. Значит, сегодня он на весь мир бахвалится своим палачеством? Решил, что раз американские генералы на его стороне, то и совсем распоясаться можно — свои злодейства в книжках расписывать? Нет, нет. Мы с матерью Володи требуем, чтобы всех их — всех, кто резал, сжигал, расстреливал, — наказали как преступников, как военных преступников!
Отчима Леонида Черняховского — Александра Сергеевича Топчияна — я разыскал через республиканский архив в Сухуми. Уже когда эта книга была в наборе, семидесятидвухлетний фотограф Александр Сергеевич прислал мне письмо из Дербента. Завязалась переписка. Рассказ о Леониде Черняховском — это одновременно и рассказ о его матери и друге Нине Георгиевне. Сына и мать связывала всю жизнь необыкновенно сильная и нежная любовь. Мать целиком и безраздельно посвятила себя сыну, и сын всю жизнь платил ей такой же привязанностью.
Нина Георгиевна вышла замуж шестнадцатилетней гимназисткой. Вскоре, в мае 1914 года, за два с половиной месяца до начала первой мировой войны, в Баку родился Леня Черняховский.
Город Баку переживал бурное время. Те первые тревожные годы оставили в душе матери неизгладимый след.
Нина Георгиевна рассталась с мужем, когда Леонид был совсем мальчишкой. Вскоре она вышла замуж за Александра Сергеевича Топчияна, фотографа из городского Совета. В то время Нина Георгиевна работала там ретушером.
«Леня учился в городе Баку, — пишет мне Александр Сергеевич, — учился хорошо, по характеру был справедливый и честный. Он очень любил читать, часто ночами просиживал над книгой. Читал про кругосветные путешествия, про героев гражданской войны — Чапаева, Буденного, про революционеров. Характер у него был добрый и мягкий. Он был всем сердцем предан матери. Сначала Леня работал товароведом в Управлении рабочего снабжения треста Азнефть, а потом — в санатории «Агудзера». На работе его уважали, часто выносили ему благодарность. В 1932 году он вступил в комсомол. Мы с Ниной Георгиевной поздравили его с вступлением в новую жизнь и подарили ему красивый джемпер. Вечер мы провели очень радостно, а дня через три он явился после работы домой без джемпера. Оказывается, к сестре его товарища приехала подруга, чтобы устроиться на работу. У этой девушки не было ничегс из зимней одежды, и Леня подарил ей джемпер. Он был очень отзывчивый и чистой души человек.
В летние месяцы мы часто ездили отдыхать — в Пятигорск, в Дербент. Летом 1935 года вся наша семья и еще двое друзей Лени отдыхали в селе Верхний Таглар, в Нагорном Карабахе, а потом Леню взяли в армию. Он попал в парашютные войска, проходил подготовку в части под Баку.
Мы с женой переехали в санаторий «Агудзера» под Сухуми, где я лечился и работал фотографом. В 1937 году Леня вернулся из армии домой, но вскоре ушел добровольцем на финскую…»
Человек хрупкой душевной конституции, Нина Георгиевна тосковала без сына, боялась за его жизнь и жила в постоянной тревоге. Александр Сергеевич прятал от нее газеты, чтобы она не читала про зверства белофиннов. Дурные предчувствия матери оправдались — Леонида ранили на фронте. Нина Георгиевна заболела от горя. Леонид вскоре вернулся из госпиталя домой, но мать с трудом узнала сына. Душевный надлом зашел слишком далеко. Леонид и его отчим повезли Нину Георгиевну в Москву, к лучшим профессорам… В «Агудзера» Леонид работал товароведом в санатории. Стал он молчалив, печален и нелюдим.