Страница 3 из 20
И засомневался, призадумался.
Потоптавшись на месте, терпя незаметно одолевающий мороз, я все-таки решил пока повременить с таким решением и, потуже затянув рваный черный шарф на лице, свернул направо – к брошенному дому без дверей.
Дойдя до входа – секунду постоял в нерешительности, словно ожидая, когда вежливые хозяева разрешат войти, зачем-то провел рукой по холодному, местами треснувшему бетону, на всякий случай обернулся, не замечая никого поблизости, и переступил порог. Внутри царил жуткий бардак, разруха. В пролете между вторым и первым этажом гудели сквозняки, из огромных щелей в обшарпанных стенах с изодранными обоями сильно дуло. Сделав шаг-другой по коридору, засыпанному раскрошенным кирпичом, льдом и пеплом, я перешагнул через лежащую на боку детскую коляску, бросил беглый взгляд на донельзя запыленные картины и свернул на лестницу.
– Найти тут, конечно, ничего не ожидаю… – высказался вслух, поднимаясь по промерзшим ступенькам, осыпающимся прямо под ногами, – …но зайти все равно стоит – глядишь, что интересное попадется.
На втором этаже – точно такой же разгром, если и того не хуже. На стенах толстыми шершавыми темно-зелеными полосами намерз иней, всюду – осколки, обломки мебели, прожженные насквозь доски, стулья, мусор. С дырявого потолка падал скопившийся на крыше пепел. Пахло стынью, застарелостью.
– Ну-с, посмотрим… – с какой-то неуверенностью проговорил я и, растолкав теплыми ботинками груду хлама, прошел дальше.
Заглянул в небольшую комнатку с дверью, висящей на одной ржавой петле, где кроме разбитого шкафа да серванта больше ничего не разыскалось, прошел в ванную. Пол засыпан кафельной плиткой, потолок облупился, заплесневел, раковина разбита вдребезги, как и унитаз, большое зеркало – частично осыпалось, точно мозаика.
– Кто ж тебя так, а?.. – сочувственно протянул я, поднял на лоб защитные очки, взглянул в свое перекошенное потресканное отражение – лицо с мороза красное, глаза волчьи, сероватые, прищуренные, на бровях застыли льдинки, нос чуть подрагивал. Потом встал ближе и продолжил: – Дурное это дело – зеркала колотить. Вот чем оно помешало? Висело себе и висело…
И, хмыкнув, опустил голову. Сразу под раковиной обнаружил настоящее сокровище – затвердевший кусок мыла, а рядом – три пустые бутылки: две из-под шампуня, одна – от бальзама для волос.
– Жаль, конечно, что не полные, – Джин и Клер бы притащил… – разочарованно вздохнул я и, схватив мыло, сунул в карман куртки, – но и мыло ничуть не хуже. Все-таки зашел не зря – уже есть первая удачная находка. Если, дай бог, и дальше так пойдет, может, даже кое-что и в Грим на продажу отнесу. Главное – не сглазить, как это часто бывает…
Еще раз пробежался глазами по ванной и, не найдя ничего стоящего, – покинул ее.
Пусто оказалось и на запорошенной снегом раскуроченной кухне – там уже успели побывать до меня, вынеся все самое ценное и нужное. Одни только поломанные жалюзи шумно колыхались от едва уловимого ветра, словно прогоняя отсюда случайно забредшего человека, еще надеющегося что-то разыскать среди обледеневших стен.
– Ну и бог с этой кухней… – ничуть не расстроившись, высказался я, – сам, в конце концов, виноват – надо было раньше сюда заглянуть, пока это место не приглядел себе кто-нибудь другой.
И вздохнул, направился к последней комнате.
Поставив винтовку возле старого гардероба, я отряхнул от пепла капюшон с мехом, скинул, стянул с лица шарф, снял городской бежево-бирюзовый рюкзак, положил на запыленный угловой диван и прошел вглубь помещения. На полу, прикрытом курчавым ковром, валялась порванная, истрепанная одежда, что годилась лишь на тряпки, раздавленные диски, отражающие медно-алые лучи, какие-то коробки, всевозможный хлам. Справа висела просторная книжная полка с расставленными забавными статуэтками, рамками с обезличенными фотографиями и невзрачными мягкими игрушками, а сразу перед ней – просторный, подвешенный за пару крючков, потускневший флаг с единственной кричащей надписью-лозунгом, написанной крупными черными буквами, над какими время осталось не властно:
«НЕ ГУБИТЕ ПРИРОДУ!»
Я подошел, задержал печальный взгляд, несколько раз перечитал про себя этот призыв.
– Слова-то громкие, страстные, но бесполезные… – признал, наконец, я и прибавил холодно, осуждающе: – Они, увы, только воздух сотрясать умеют, а сердца вовсе не трогают. Во всяком случае, их так и не услышали.
Потом достал недокуренную с ночи сигаретку, подул, словно та валялась в грязи, сунул в рот, неторопливо закурил и приблизился к полке с книгами, пробегаясь пальцами по шершавым застарелым корешкам. Почти все – уже нечитабельные, порченые, превратившиеся в требуху, а те, что еще сохранили хоть какие-то названия, – либо технического уклона, либо научного, либо религиозного и годились исключительно на розжиг костра для ночлега. И только одна, может быть две стоили того, чтобы их взяли и раскрыли.
– Будет что почитать Клер перед сном, – с улыбкой отметил я, носом выдохнул горький дым и сложил примеченную литературу в ровную стопку возле рюкзака. Остальные брать не стал, руководствуясь золотым правилом «бери только то, что действительно нужно». – А другие не возьму: продать все равно не продашь – они никому не нужны, а носить с собой лишний груз – подвергать себя дополнительному риску.
Подвинув замаранное бурыми пятнами офисное кресло – присел, проскакал по заснеженному компьютерному столу задумчивым взглядом, выдвинул клавиатуру, понажимал по клавишам, посмотрел в разбитый монитор, перебрал ворох исписанных листов, точно ожидая найти среди них какое-то давнее послание, откинулся на спинку.
«А ведь чей-то дом был когда-то… – с грустью подумал я, – м-да уж, как все меняет время, как мастерски ломает судьбы…»
Поднял глаза – прямо над монитором, на небольшой полочке, томилась фигурка футболиста с нескончаемо дергающейся головой.
– Чего дрожишь-то? – спросил у нее. – Замерз, что ль?
Фигурка не ответила, продолжала трястись, будто в страхе.
Усмехнулся, затушил бычок об стол.
– Чудной ты, – бросил я.
А-у-у-у!.. Р-р-р-р…
Вскочив – метнулся к разбитому окну. Но только выглянул, как всем телом ощутил липкий холодок при виде воющей и рычащей группы из пяти осунувшихся до костей здоровых черных волков со страшными ожогами на шерсти и ярко-красными пылающими глазищами, нагоняющих по кровавому следу абсолютно безоружного человека в растрепанной зимней куртке. Его левая рука висела плетью, рукав вместе с белым пухом быстро багровел, шапка сползла на затылок, обнажив плешь, ноги заплетались – бежал из последних сил.
– Потрошители… – с холодом проговорил я, провожая волков серьезным взглядом, – …не оторвется от них – надо выручать… – вздохнув, прибавил: – Черт, как не вовремя-то, а…
В три прыжка забрал свою винтовку, снял с предохранителя, переводя в боевой режим, покидал книги в рюкзак и, забросив за спину, – опять к окну, громко окликая незнакомца:
– Эй, ты!.. Ни в коем случае не сбавляй ход!!. Слышишь!.. Не сбавляй ход – догонят же!..
Не знаю, расслышал меня или нет, но бег он тем не менее не замедлил – выходит, кричал не зря. Зато на мой голос живо среагировали три потрошителя и, почти одновременно отколовшись от общей группы, понеслись в сторону дома, прекращая преследование человека. А вот остальные два волка как мчались за ним, так и продолжали мчаться, даже не подумав замедлиться, чтобы узнать, кто это и откуда кричал, – слишком силен голод, охотничий инстинкт, неумолимо толкающий в погоню за жертвой.
«Влип ты, Курт, как же ты вли-и-и-ип… – мысленно отругал себя, – нашел приключений на жопу…»
И, натянув очки, – подрегулировал кратность, взял на прицел самого быстрого потрошителя, почти уже настигшего убегающего, задержал дыхание и плавно нажал на спуск. Хлесткий хлопок резко дал по ушам, на подоконник упала гильза, звякнула об пол, в воздухе запахло порохом. Сбитый с лап волк кувыркнулся на бок, завыл так, что у меня кровь застыла в жилах, и мешком повалился на зеленоватый снег, загребая когтями и обрывком хвоста, напоминающим скорее расползшуюся веревку. Второго пуля смертельно ударила в морду, потрошитель подкосился, влетел на скорости в сугроб, пропахал клыками лед и затих, навсегда отпуская свой двуногий обед. Однако такой стрельбе, какой без лести могли позавидовать даже бывалые охотники, мне порадоваться не удалось – оставшиеся три потрошителя вплотную подошли к дому и стали для меня недосягаемыми. И только одно успокаивало – тот, ради кого я, по сути, пожертвовал собой, остался в живых.