Страница 29 из 91
— По старости своей упала, — сухо уточнила начальница.
— А вот у Коноплевой пятилетний мальчик жил, куда он-то делся? — поинтересовался Смирнов.
Дамы уже с недоверием смотрели на него и молчали, набрав в рот воды. Зря он ввернул про нечищеные дорожки, ибо начальница сразу же насторожилась, и ее подчиненные быстро это раскумекали.
— Ой, я ж начисления на воду сделать забыла! — спохватилась одна из них и быстро выскочила из кабинета начальницы.
— И у меня тоже по девятому дому карточки не проверены, — смутившись, пробормотала вторая, выпорхнув, как бабочка.
— Так что вам, гражданин? — упрятав в шкаф початую бутылку с клубничной наливкой и переместившись за свой письменный стол, официальным тоном заговорила начальница. — Можно ваш документик посмотреть?
Удостоверение было выдано еще старыми «Известиями», для которых Сан Саныч делал несколько фоторепортажей из городов Урала и Сибири. Эмблема этой газеты заставила хозяйку кабинета выдавить из себя приторную улыбку:
— Так что же вас, товарищ Смирнов, привело к нам?
— Хотелось бы узнать, где малыш Серафимы Ивановны! Не скрою печальные факты и свою истинную причину визита, не хотелось начинать с грустного и разрушать ваше веселье: к нам в газету поступило обеспокоенное письмо соседей о судьбе малыша. Будто бы над ним издевались, его били… — Фотограф вздохнул, выдержал паузу, нагнал хмурости на лицо и присел на стул. — Дело серьезное!
— Но мы-то здесь при чем? — покраснела начальница.
— Дом-то на вашем попечении. Так что там произошло?
— Во-первых, мальчик не старухин, — наклонившись к фотографу, зашептала она. — Та нянчилась за деньги, а мать пропадала неизвестно где! Да есть ли мать, мы не знаем, ибо никто в Анине ее не видел! Серафима умерла, мальчик остался. Родных у нее не было, квартиру она московскую продала, деньги на книжку положила и, может быть, мальчика специально взяла, потому что боялась одна проживать, ей постоянно грабители мерещились. Ну вот умерла она, а мальчик две ночи у соседки переночевал, Головачевой, из тридцать первой, а у той своя семья, опять же мать-старуха, бедно живут, что говорить. Она прибегает ко мне и в слезы! Где, мол, мать, мальчонка плачет, к маме просится. Мы все у старухи перерыли, никаких адресов не нашли. Вернее, на один телефон в тетрадке наткнулись, записано: «Александра Александровна Смирнова, мать Саши». Я сама лично ей позвонила, а там никто не отвечает. Что делать? Пока звонили, соседка взбунтовалась, мальчика отвела на прежнюю квартиру, а туда уже Зайцев из пожарки вселился. У того двое оболтусов постарше растут. Вот они и взялись его выживать, потому что самим жрать нечего. Отец сутками на дежурстве, возвращается, выпивает стакан и дрыхнет, мать уборщицей на трех работах, тоже пьет, голодные дети сами по себе. Та же соседка прибежала жаловаться: от Зайцевых второй день доносятся детские вопли! Я уж сама хотела вмешаться, но пожарник, видимо, очухался и успел мальчишку в детдом отвезти! Вот так все и случилось, хотя мы все переживали за него!
У Смирнова от этого рассказа аж в глазах потемнело, едва он себе представил, что пережил его сын за последние дни. Будь рядом сейчас Александра, он, наверное, не смог удержаться и отвесил бы бывшей супруге хлесткую пощечину. Она ее заслужила. Сан Саныч шумно вздохнул, потянул ворот свитера.
— А вы не родственник ему случайно? — заметив его переживания, поинтересовалась начальница.
Смирнов помедлил и кивнул.
— В какой детдом отвезли?
— Надо у Зайцева спросить, он отвозил. Я потом его встретила, спросила: ну что с сиротой? Я тогда не знала, что родственники сыщутся. Старшина сказал: сдал под чистую! — Она сотворила скорбную мину, словно речь шла о покойнике: — Хороший мальчишка был, я его часто с Серафимой видела.
— Почему был? Он что, умер? — испуганно спросил фотограф. — Или вы что-то не договариваете?
— Да что с вами? — Она даже перекрестилась. — Я в том смысле, что на нашем участке жил, только и всего!
— Ладно, спасибо, — Сан Саныч поднялся.
— А кто жалобу написал? — поинтересовалась начальница. — Или анонимка?
— Анонимка.
— Значит, Головачева! Она любительница этого жанра!
— Может быть.
Он двинулся к двери.
— А мать-то мальчика где? — не удержавшись, спросила напоследок хозяйка РЭУ.
— Она в Японии.
— Японка, что ли?
— Во втором поколении, — сострил он.
Разговор с домоуправшей произвел на Смирнова тяжелое впечатление. Он представил, как Сашка плачет, призывает мать, а его прогоняют из квартиры, выталкивают к покойнице Серафиме, а там его избивают двое переростков, не дают есть, он спит на полу, ибо вряд ли ему стелили на кровати. И некому пожаловаться: пожарник, напившись, дрыхнет, мать тоже пьяная, лыка не вяжет. А у этой полный гардероб одежды и бизнесмен-любовник, который хочет увезти ее в Голландию. Других помыслов нет. Как он мог влюбиться в такую женщину, да еще столь страстно?! Как это случилось? Почему Бог лишил его разума в тот момент?
В его душе вдруг поднялась такая ярость против бывшей жены, что Смирнов остановился, не доходя четырех метров до подъезда Коноплевой, и глухо застонал. И в ту же секунду живот точно иглой проткнули. Он чуть не вскрикнул от внезапной боли и согнулся пополам, не выдержал, упал на колени.
— Вам нехорошо? — Какая-то женщина наклонилась, заглянула ему в лицо.
— Живот… — с трудом прошептал он.
— У вас язва?
— Не знаю.
Через несколько минут он медленно разогнулся. Женщина протянула анальгин и ношпу.
— Проглотите то и другое! — Она помедлила, вытащила пакет молока. — Вот запейте!
— Нет-нет, я так!
— Запейте! — требовательно сказала она.
Он надорвал пакет, сделал несколько глотков. Незнакомке было на вид около сорока, белый пуховый полушалок обрамлял чистое русское лицо.
— Спасибо.
— Сходите к врачу. А до этого купите альмагель или что-нибудь наподобие и обязательно принимайте!
— Спасибо.
Она взглянула на его лицо, улыбнулась и продолжила свой путь.
Отдышавшись, Сан Саныч добрался до двадцать восьмой квартиры, нажал кнопку и не стал отпускать. Сначала послышалось глухое ворчание, потом грозный рык, а еще через мгновение босые ноги зашлепали по полу. Дверь распахнулась, искаженная злобой похмельная морда Зайцева готова была броситься на него, но Смирнов первым нанес удар, и пожарник, качнувшись, рухнул на пол. Фотограф оглянулся: за его спиной стояли два переростка, изумленно глядя на поверженного отца. Худые, с вытянутыми лицами и тонкими шеями, они походили на двух грязных утят, отбившихся от стаи. Сан Саныч схватил обоих за уши, завел через порог, запихнул на кухню и закрыл дверь.
— А теперь рассказывайте, как вы издевались над тем мальчиком, который жил с умершей бабушкой! Все рассказывайте, или я вас придушу, как крысят! Ну?! — рявкнул он.
У мальчишек задрожали губы, они переглянулись, точно не зная, как им выпутаться из этой истории.
— Вы его били? Ну?!
Переростки закивали.
— За что?
— Он просил есть, — проговорил один из них.
— А вы считали, что он должен умереть от голода!
— Нам самим нечего было есть.
— И чем вы его били?
Сыновья пожарника стали смотреть в пол.
— Ну?! — рявкнул фотограф, схватил сковородку, замахнулся ею, и те в страхе пригнули головы. — Говорите! Или я расколю две ваших тыквы на четыре половинки!
— Мы били его резиновым шлангом, — размазывая слезы по щекам, воскликнул тот, что помладше.
— Почему шлангом?
— Нам ребята в школе говорили, что он не оставляет следов…
— И долго вы били?
— Пока он не вырубался, — объяснил тот, что постарше.
— Пока не терял сознание? — шумно раздувая ноздри, переспросил Сан Саныч.
Оба брата одновременно кивнули. Смирнов держался из последних сил, проводя этот жуткий допрос, но ему хотелось знать, что испытал его сын в те страшные дни, оставшись один, без всякой поддержки, он сам хотел пережить хотя бы частицу этого ужаса.