Страница 24 из 150
среднего и безымянного пальца - 0-35
мизинца - 0-25
спичечного коробка:
по длине - 0-90
по ширине - 0-60
по высоте - 0-30
Глава 25
Пока я сидел увлечённый решением задач по определению расстояний, с работ на объектах корпуса вернулся первый взвод, которым командовал взводный старший унтер-офицер Каланчов, временно исполняющий должность командира роты. Меня удивило, что Каланчова не было с ними, но эти сомнения я отбросил, так как он оставался самым старшим унтер-офицером в роте учебного обеспечения и на него свалились обязанности фельдфебеля, который заведовал всей внутренней жизнью роты, а эта внутренняя жизнь была разнообразна. Но почему Каланчов не вышел встретить людей своего взвода, вот это было интересно.
Прибывшие солдаты начали приводить себя в порядок, а один из них, по виду старший, упал на отдельно стоящую кровать и закурил папиросу. Двое младших унтер-офицеров сделали вид, что не замечают этого.
- Ладно, посмотрим, - подумал я и, не обращая ни на кого внимания, продолжил штудировать учебник.
Внезапно ко мне подошёл молоденький солдатик и сказал, что меня зовёт к себе старшой.
- Старший унтер-офицер? – переспросил я.
- Да нет, - махнул рукой солдатик, - старшой, вон лежит в кровати.
- А зачем? – спросил я.
- Как зачем, - у солдатика от испуга расширились глаза, - он же старшой, он тут самый главный.
Понятно. С первого дня столкнулся с казарменным братством-товариществом.
- Ладно, иди и приводи себя в порядок, - командным голосом сказал я и продолжил сидеть.
Солдатика ветром сдуло. Я видел, как он что-то говорил на ухо «старшому».
- Эй ты, - заорал старшой, - иди сюда, блядь!
В казарме стало так тихо, что летящая муха звучала бы как трёхмоторный бомбардировщик.
- Без драки не обойтись, - подумал я и стал присматриваться, что мне нужно сделать, чтобы вырубить старшого и отделать его шестёрок. Я уже присмотрел табурет с расхлябанными ножками, а старинные военные табуреты это не сопливые кухонные табуреточки конца двадцатого века.
Я встал и вразвалку подошёл кровати.
- Чего тебе? – спросил я.
- Сымай сапоги, - приказал «старшой».
- Зачем? – спросил я.
- Я их буду носить, а ты мои опорки наденешь, - загоготал «старшой». Трое не самых здоровых солдат подхихикнули. Вот он голос Маяковского, что единица - это ноль, голос единицы тоньше писка, каждый сильный ему господин и даже слабые, если трое. Вот и получилось, что одна сволочь и трое шестёрок захватили власть в роте и никто не может доложить по команде, чтобы не слыть стукачом. Как в Советской Армии, кто попробует бороться с неуставными отношениями, тот становится всеобщим врагом и неуставные отношения не затихают, а расцветают. Точно такое же и советское правосудие, стоящее на защите криминала, а не законопослушных граждан.
Под взглядами чуть ли не сотни солдат я тихонько снял с правой ноги новенький юфтевый сапог с твёрдым и необмятым задником и новеньким каблуком, сжал в голенище в кулаке и у меня получилось оружие типа палицы, с которой я бросился на «старшого».
Прицел был точен, и я должен был ударить его по центру плохо выбритой морды, но он дёрнулся назад, оперся головой в прутья на спинке кровати и тут ему пришёлся хороший удар сапогом по лбу. Голова «старшого» проскочила между прутьями, хотя, по идее, голова не должна была проходить. У нас в училище так было. Кровати за сто лет практически не изменились. Один наш товарищ страдал зубами и ночью как-то просунул голову между прутьями. А тут и боль прошла, и он так и заснул с головой между прутьями. Мы потом слесаря-сантехника вызывали, чтобы он распилил один прут и вызволили бедолагу.
«Старшой» дёргался на кровати и пытался разогнуть железные прутья, но у него не хватало сил на это.
- Это тебе за блядь, - сказал я и ударил его сапогом в район солнечного сплетения. «Старшой» охнул и затих.
- А ну тащите сюда его «шестёрок», - приказал я.
Солдатская масса преобразилась. Она почувствовала во мне своего командира и защитника. «Шестёрок» притащили быстро и, как я понимаю, пока тащили, выместили на них все свои обиды. Но и солдатики были не дураки, и по морде никого не били.
- Ещё раз замечу, что кто-то нарушает требования Устава внутренней службы, тот почувствует на себе все прелести Дисциплинарного Устава, - сказал я. – А сейчас приводите себя в порядок и готовьтесь к построению на ужин.
Солдаты разошлись по сторонам, и казарма стала жить жизнью воинского подразделения, а не арестантской команды под руководством паханов.
Я зашёл в отдельную комнату взводного старшего унтер-офицера Каланчова и по его внешнему виду понял, что он всё видел.
- Что теперь будет? – испуганно спросил он.
- Ничего не будет, - сказал я. – Вам, может быть, лучше перейти на нестроевую должность? Если что, то я могу походатайствовать.
- Вы это сможете? – обрадовался Каланчов. – Я был бы вам так благодарен. Вы уж там распорядитесь, а я скажусь больным. Вы ведь поддержите меня?
- Не волнуйтесь, господин старший унтер-офицер, - официально сказал я, - только как это воспримут отделённые командиры в унтер-офицерских чинах?
- Не волнуйтесь, - сказал он, - я им скажу, что вы присланы сюда на должность командира роты и никто слова поперёк не скажет. А меня называйте просто Иван Николаевич. Хорошо?
- Хорошо, - улыбнулся я. – Я кашу заварил, я и буду расхлёбывать. Только суку эту из кровати не вынимайте. С ним ничего не случится, а порядок в подразделении нужно наводить.
- Кашу-то заварил я, - сознался старший унтер-офицер. – Офицеров и фельдфебеля в роте нет. Уехали на японскую и с концами. За нами приглядывает капитан Дёмин, но он преподаватель в корпусе и приходит не часто. Так, подписывает наши заявки и финансовые ведомости. Я думал, что солдат Кочергин будет мне первым помощником, а он оказал некоторые услуги и потом начал меня шантажировать, говорить, что у него связи в жандармерии и мне несдобровать, если я скажу что-то против него. Пойду предупрежу отделённых, - и он вышел из своей комнаты.
В семь часов вечера, то есть по-нашему в девятнадцать часов, я построил роту учебного обеспечения перед казармой и вывел её на плац размяться перед ужином.
Голос у меня неплохой. Командный голос появился на втором курсе училища, поэтому его было слышно во всём кадетском корпусе, который занимал сравнительно небольшую площадь практически в центре города у Никольского собора.
Сначала я прогнал роту вдоль плаца, чтобы посмотреть, что они умеют, а ходили они плоховато. Затем дал команды на повороты в движении. Это уже высшая марка командира, который умеет правильно подавать команды и руководить подразделением со стороны. Команды «нале-во», «кру-гом» подаются под левую ногу, а «напра-во» - под правую ногу. Солдат захватила эта игра, и они стали идти чётче.
Следующая команда:
- Рота, - стук каблуков стал чётче, - запевай, - это проверка командира на управляемость подразделением, и два молодых голоса запели:
Взвейтесь, соколы, орлами!
Полно горе горевать.
То ли дело - под шатрами
В поле лагерем стоять.
Лагерь - город полотняный,
Морем улицы шумят.
Позолотою румяной
Медны маковки горят.
Там, едва заря настанет,
Строй пехотный закипит.
Барабаном в небо грянет
И штыками заблестит.
Закипит тогда волною
Богатырская игра.
Строй на строй пойдёт стеною,
И прокатится «У-р-р-р-а...»
Слава матушке-России,
Слава русскому Царю,
Слава вере православной,
И солдату-молодцу.