Будущее непределенное

Она была совершенно обнажена. Она была совсем еще девочка. Кроме того, она была беременна — груди ее и живот торчали пузырями. Золотые кудри падали ей на плечи.

Он отвернулся и зажмурился.

— Сестра! Тебе не стоит выставлять себя напоказ вот так! Это неприлично. Это тем более не подобает девушке твоего возраста.

И зима! Должно быть, она повредилась рассудком. Он слышал, что будущее материнство оказывает на женщин странное действие. Она безумна! Других объяснений ему в голову не приходило. Ей нужно помочь. Он поднялся на ноги.

Она рассмеялась серебристым, звенящим смехом.

— Раньше я всегда нравилась тебе такой, любимый.

Дош шагнул в сторону и вцепился в древесный ствол, чтобы не упасть. Шероховатость коры под ладонью убеждала его в том, что он бодрствует и это ему не снится. Голоса таргианского посольства стихли вдали. Он посмотрел на нее краем глаза — она все еще была здесь. Точнее, она придвинулась ближе.

— Убирайся! Иди к своему мужу сейчас же!

— Мужу? — Она снова рассмеялась и шагнула еще ближе. — Ты что, забыл меня, Дош? И те славные времена, когда мы были вместе?

Он снова посмотрел на ее лицо, только на лицо! Это было очень хорошенькое личико, мягкое, «красивое, гладкое. Она стояла слишком близко к нему. Он отвернулся.

— Я никогда не видел тебя! — простонал он.

— Ну, не совсем такой, — согласилась она. — Это образец прошлого года. Хороша, да? Или была хороша раньше… Один из гвардейцев, кажется, постарался.

Колени Доша подгибались от пронизывавшего его ужаса. О Боже, храни меня!

Она снова засмеялась, и откуда-то из глубин памяти, из тех ее закоулков, где таились кошмары, всплыло слабое воспоминание о чем-то, невыносимо похожем на этот смех.

— Начинаешь вспоминать, да? — поддразнила она его. — Конечно, проще стереть память, чем воскрешать ее, но посмотрим, что можно сделать. Кстати, ты не хочешь меня поцеловать?

К горлу подступила тошнота. Он прижался лицом к колючей коре.

— Убирайся! Именем Единственного Истинного Бога заклинаю: изыди! — Он начал молиться, но про себя, чтобы она не слышала, как ему страшно. Бог услышит. Бог поможет ему.

— Я все еще здесь, Дош, — весело сказала она. — Так ты уверен, что не хочешь меня поцеловать?

— Ни за что! Никогда больше! — Все эти грехи остались в его прошлой жизни. Ему нужно выполнить поручение, очень важное поручение. Д'вард полагается на него. Он обошел дерево, оставив девушку стоять с противоположной стороны, и пустился бегом по тропе, поскальзываясь и спотыкаясь, стараясь уворачиваться от нависавших сухих ветвей. Это удавалось ему не всегда, и они больно хлестали его по лицу.

— Боги мои, ну и спешка! — хихикнула она у самого его уха. — Этому телу не очень полезно бегать вот так, Дош. Что, если оно разродится прямо здесь, на тропе? И потом, ты же понимаешь, тебе не убежать от меня. Представь себе, вот это будет сюрприз, если мы объявимся перед эфором вдвоем! Как думаешь, он примет твое сообщение так серьезно, как следует, а?

Дош остановился как вкопанный. Девица врезалась в него сзади и обхватила его руками, весело смеясь. Он попытался высвободиться, и, конечно, силы ей было не занимать. Она весила почти столько же, сколько он сам, и ее чудовищных размеров живот мешал ему больше, чем ей. Они шатались из стороны в сторону, врезаясь в сучья и стволы. Он ругался сквозь стиснутые зубы, он наступал ей на босые ноги, но она лишь хихикала. В конце концов ему удалось высвободить руку. Он ударил ее в лицо так сильно, как мог, и разбил себе кулак.

Она отпустила его и отступила на шаг. Зеленый Трумб осветил ее голые груди и огромный живот.

— Милый, уж не значит ли это, что ты меня больше не любишь? — Она улыбнулась, показав выбитый зуб. Из разбитой губы сочилась кровь. Вздувшаяся грудь вздымалась и опадала при дыхании. — Или ты просто помнишь, как я люблю грубые игры? Ну, ударь меня еще раз! А ногой?

Его трясло так сильно, что он с трудом мог говорить.

— Ты не бог! Ты грязь, ты злой чародей вроде тех двух мумий, которые называют себя Висеком!

— Что верно, то верно. — Она кивнула, глядя на темную струйку, стекавшую по груди на выпуклый живот. — Со стороны Д'варда не очень красиво было говорить это тебе, но это так. Впрочем, любимый, это нас никак не касается. Мы все равно можем заниматься тем, что делали раньше.

— Ты меня околдовал! — Голос его сорвался. Слезы досады затуманили взгляд. Воспоминания копошились в мозгу подобно червям в тухлом мясе. Голые девки, голые парни… Хуже того, к нему начали возвращаться лица, звуки смеха, визги, вздохи, мольбы. — Ты наложил на меня свои заклятия…

Она шагнула вперед. Он отступал, пока не уперся спиной в дерево. Она подступила так близко, что соски ее касались его одежды и запах ее пота щекотал ему ноздри.

— Иногда накладывал, — прохрипела она. — Но на самом деле тебе их и не требовалось. Ты был самым изобретательным из всех моих партнеров, Дош. Таким крепким, таким гибким. Конечно, ты теперь слишком постарел, чтобы быть мной, но мы все еще можем доставить друг другу много удовольствия. Даже если только будем смотреть на других…

— Убирайся! — Он закрыл глаза. Кулаки болели, так сильно он стиснул их.

— Я не хочу больше иметь с тобой ничего общего!

— Захочешь, если я захочу! — резко проговорила она. — Я могу забрать тебя отсюда прежде, чем Д'вард поймет что-нибудь. Ну ладно, если образец прошлого года тебя не интересует, как тебе свежий образец?

— Носить это даже приятнее, — добавил мужской голос.

Изменение тональности подсказало Дошу, что произошло. Он неохотно поднял глаза. Теперь Тион сделался юношей — стройным, узкоплечим, темноволосым и поразительно смазливым. Голым, разумеется. Он приглашающе облизнул губы.

— Убирайся! — взвизгнул Дош. Он был бессилен против этого чародейства, но ведь Д'вард положился на него. Если ему не удастся передать послание, тысячи людей обречены на смерть и все планы Освободителя рухнут.

Мальчик-Тион скорбно покачал головой.

— Ты ведешь себя ужасно глупо, Дош. Ты хочешь пойти и сказать эфору, что Освободитель только притворялся и что он на деле принимает его условия. Но ты не понял еще, что это послание сделает с тобой, Дош. Д'вард поступает очень некрасиво, я бы сказал, несправедливо по отношению к бедному Дошу. Ты этого еще не понимаешь?