Рожденная Огнем

В принципе об этом нам жаловался уже муж Алессы, ведь девушка, устав от ежедневных поездок в дом эльфа, попросила его взять телегу и отвезти старику как можно больше еды за раз. Немудрено, что эльф вернулся к нам после разговора с семейной парой озлобленным и с весьма похудевшим кошельком. Прежде чем мы вошли в дом эльфа, я все же задала давно мучавший меня вопрос.

— Так какого цвета была дымка, когда я исчезла? Мне часто было интересно, почему Вовка не прилетел за мной следом. Друзья переглянулись и хором произнесли:

— Фиолетовая. Я так и думала. Наша встреча с магом не была яркой, но старик запомнил ее надолго. Сокрушаясь о том, что представления не имеет, почему заклинание не сработало как надо, когда он денно и нощно трудился над его изготовлением, Астин предложил попробовать еще раз на Вовке, но получил от него отказ в довольно грубой форме и шишку, что не проходила почти неделю. Еще несколько дней после этого маг отказывался с ним разговаривать, сказываясь дико обиженным и причитая о неуважении к старшим. Зато успешно практиковал на молодом человеке какие-то мудреные заклинания. То Вовка ходил с твердыми, как камень, волосами, то был покрыл странными желтоватыми чешуйками и периодически почесывался, от чего те отколупывались и обильно осыпали пол. Фьеллис потом гонял с вениками обоих, пока дом не засиял чистотой. Наверное поэтому Вовка с каждым днем питал к магу все менее теплые чувства, огрызаясь и переругиваясь с ним при каждом удобном случае. Я лишь пыталась задобрить старика и попросить как-то усовершенствовать его магию, ведь куда-то она все же смогла меня перенести. Просто с местом назначения, возможно, нужно было еще поработать. Астин возводил глаза к потолку, мол, бедный он несчастный никем не понятый маг, но за дополнительный пирожок за обедом готов был практически на все и, обычно стащив со стола целое блюдо с аппетитной выпечкой, скрывался в комнате, не показывая носа до очередного приема пищи. Я начинала понимать, почему мага считают ненормальным. А если все обладатели магических сил представляли собой нечто похожее, то становилось понятно, почему их боялись и пытались истребить, загнав всех в ряды отшельников. Через несколько дней после возвращения, Фьеллис изъявил желание вновь посетить родное селение и отправиться в Сирос-Дир. Нас он брать отказался, объяснив, что эльф, будучи даже изгнанным, сможет наиболее незаметно проникнуть на их территорию (в принципе, при этом он почти прямым текстом назвал нас ненужным балластом, путающимся под ногами). Он намеревался поговорить со Старейшим. Узнать, каким образом после испытания мой кулон был подменен.

— Фьеллис, ты же помнишь, чем могло закончиться твое прошлое фееричное возвращение в родные края? — я до сих пор с ужасом вспоминала те моменты, когда думала, что оба моих друга мертвы.

Отпускать эльфа не хотелось. Скорее запереть в высокой башне и предоставить отращивать длинную косу — единственное, что поможет ему оттуда выбраться.

— Таллил — один из немногих друзей, что у меня там остались.

Поверь, если не встречу явных недругов, то жить буду долго и счастливо, — усмехнулся Фьеллис, в нетерпении протягивая руки за седлом, которое я усиленно прятала за спиной. — Но, если ты все же так боишься, что стоит тебе заглянуть в мое будущее? Ты же провидица, помнишь? Если бы видения возникали по одному моему требованию, я в какой-то мере могла бы быть счастлива. Но сколько ни пыталась, вызвать что-то насильно не получалось.

— Элея, поверь, Старейший сделает все, что в его силах, чтобы мне ничего не угрожало, — все же умудрившись зацепить седло, эльф медленно тянул его на себя, надеясь завладеть хотя бы большей его частью. — Когда стало известно о появлении Избранной Богиней Огня в нашем мире, именно Таллил попросил меня отправиться на ее поиски и сопроводить в селение. Хотя там, насколько я знаю, тоже есть один свистун.

— Кто? — потеряв бдительность, я навсегда распрощалась с седлом, замечая, как оно занимает положенное место на конской спине.

— Так называют тех, кто обучен воспроизводить в голове Избранных Богами ненавистные тебе звуки.

— Ладно, — протянув на ладони горсть сухариков, что сразу исчезли, сметенные бархатистыми губами Серого, я махнула на эльфа рукой, разворачиваясь к дому и кидая через плечо: — Но если ты там умрешь, домой можешь не возвращаться! Я заберу его себе! Пускай эльфы сами разбираются в своих запутанных отношениях.

Людям все равно до конца не понять, что происходит в их остроухих головах.

— Вас понял! — отсалютовав, рассмеялся Фьеллис, и пустил Серого галопом. У дома мирно паслась Чернавка. Эльф оставил ее нам для переправ в деревню. Ведь шагать несколько часов пешком по лесу никому не хотелось, а вот голод мучил нас постоянно. Под чутким присмотром Фьеллиса мне все же пришлось научиться седлать лошадь. Но как только эльф уехал, память наотрез отказалась воспроизводить все его уроки в нужном порядке, и первая самостоятельная седловка заняла у меня в четыре раза больше времени, чем должна была. После, за то недолгое время, что мы путешествовали от деревни и обратно, никто не пострадал, а значит, даже не смотря на периодически возникающие «лишние детали», я все делала правильно. Очередной день встретил нас морозцем и хрустящей под ногами травой. Пруд начал покрываться тонкой наледью, а деревья, потерявшие почти всю листву, хищно скалили голые ветки. На земле догнивали давнишние паданки, что эльф никак не мог убрать, надеясь, что вскоре они послужат своеобразным удобрением для породивших их яблонь. Вовка оккупировал кабинет Фьеллиса, марая бумагу кривыми закорючками, кои он смел называть буквами. Тонким пером писать было непривычно и неудобно, но парень тренировался уже не первый день. Он собирался писать свою автобиографию, надеясь, когда вернется домой, продать ее какому-нибудь издательству и выпускаться миллионными тиражами. Сколько ни пыталась я уверить друга, что если мы и попадем в свой мир, то уж не факт, что его писанина кого-то заинтересуют, он твердил, что приукрасит все настолько, чтобы заинтересовала.

Отчаявшись вбить в голову друга здравый смысл, я оставила его наедине с пухлой чернильницей и горой скомканных листов пергамента, покоящихся под столом. Не знает еще эльф, что Вовка посмел осквернить его рабочее место своим присутствием и намусорил здесь так, как сам хозяин дома не позволял себе. Астин, поглотив завтрак, не оставив на столе ни крошки, как обычно заперся в комнате. По звенящей тишине складывалось впечатление, что маг крепко и нагло спит, позабыв об обещании вернуть нас домой. Не желая предаваться депрессии, что начинала накатывать с самого утра, я оседлала Чернавку и направилась в деревню. Алесса должно быть готовила очередной кулинарный шедевр, да и рассказы ее всегда могли поднять настроение. Все же первое впечатление так часто обманчиво. Лес казался темным и даже более неприветливым, чем прежде. Лошадь недовольно озиралась по сторонам, прислушиваясь к каждому шороху, будь то даже ее собственные шаги. Завидев впереди ровную дорогу, мы обе с облегчением вздохнули. Наступи здесь зима, из дома эльфа вообще не захочется выбираться. Алесса встретила меня как всегда радушно. Сыновья ее долго ходили вокруг, словно надеясь, что Тайн вдруг появится из моей тени, но, потеряв всякую надежду, были вынуждены уйти ни с чем, не забыв надуть губы и послать мне недобрые взгляды. Как будто я была виновата, что после возвращения из замка, где мальчика принимали как дорогого гостя, Тайн задрал нос так высоко, что мог с легкостью снимать опавшие листья с крыш и водостоков. Перед отъездом я предложила Тайну отправиться вместе, но мальчик лишь отмахнулся, назвав сыновей Алессы приставучими и надоедливыми щенками, и предпочел провести день в гордом одиночестве. По возвращении я пообещала себе серьезно поговорить с ним о столь странном поведении.

Но девушке и ее детям ни к чему было знать всех подробностей, поэтому я лишь извинилась и пообещала привезти Тайна в следующий раз. День прошел быстро и весело. Прихватив несколько недавно приготовившихся пирожков, что теперь грели бок, покоясь в сумке, не дожидаясь темноты, я отправилась назад. Ночью по лесу ходить было страшно не только мне. Чернавка не согласилась бы пойти в непроглядную темноту, где и днем идти боязно, даже отдай я ей все сухарики мира.