Страница 24 из 28
– Проходите. Сюда, за стойку и вон в ту дверь. Василий сказал, что у вас есть что-то интересное.
– Кое-что есть.
Мы прошли коротким и узким коридорчиком, и хозяин распахнул еще одну дверь.
– Располагайтесь. Пивка холодного не желаете?
– Спасибо, я за рулем, – ответил я, устраиваясь на диване. – Вот, полюбуйтесь.
Я достал из внутреннего кармана пластиковый конвертик и протянул ювелиру.
Крестик его поразил. Даже, можно сказать, сразил наповал. Он, действительно, любовался. Он перебирал цепочку в руках, наклонял голову то в одну, то в другую сторону, передвигал окуляр со лба на глаз и обратно и восхищенно шептал какие-то заклинания:
– Невероятно… Ай да Платоша!… Невероятно… Ай, молчун! Ай, хитрец!…
Минут через пять я деликатно кашлянул. Петр Вениаминович взглянул в мою сторону отсутствующими глазами и уверенно покачал головой:
– Нет, это не он! Только клеймо – его.
– Может быть, и не он, – согласился я. – А чье клеймо, вы говорите?
– Да вы сами взгляните! – В полной прострации Петр Вениаминович сорвал окуляр со лба и протянул мне.
Дома я уже пытался рассмотреть сквозь лупу выдавленный в золоте микроскопический овал, но так ничего в нем не увидел. Но, чтобы не отказывать мастеру, сделал вид, что ужасно польщен, и, не надевая ремешок на лоб, поднес окуляр к глазу и наклонился над крестиком. Овал увеличился почти до размеров спичечного коробка. Внутри него четко просматривались две буквы «П», развернутые на сто восемьдесят градусов и вставленные ножками одна в другую.
Я тоже не смог сдержать восхищения.
– Ну, ничего себе! С таким телескопом можно не только блоху – инфузорию «туфельку» подковать!
– Теперь видите?
– Теперь вижу, – подтвердил я. – «Пэ» – это, я так понимаю, Платоша? И фамилия на «Пэ»?
Но золотых дел мастер, оставшись без окуляра, успел вернуться в серую действительность. Его глаза приобрели осмысленное выражение, и он пропустил мой наводящий вопрос мимо не менее осмысленных ушей.
– Изумительная работа! Конечно, я возьму! Только сначала расскажите, как он к вам попал?
Я усмехнулся и покачал головой.
– Представляю, что вам про меня наговорил этот Василий… Крестик не мой, Петр Вениаминович, поэтому не продается. А попал он ко мне совершенно случайно. Вот я и пытаюсь выяснить его происхождение.
– «Этот Василий» сказал, что вы – его зять, и с вами можно обсуждать любые темы, – с сомнением проговорил ювелир. – Вообще-то, я думал, что речь пойдет о купле-продаже или заказе, который не облагается налоговым бременем. У меня, видите ли, основная работа – надомная. Здесь – так, ремесло. Тренировка для пальцев.
– Он имел в виду, что со мной можно говорить доверительно. Это, действительно, так. И я не буду скрытничать. На этой изящной цепочке с крестиком висит, как минимум, два убийства – вот почему я им заинтересовался. Мне показалось, что вы догадываетесь, кто сделал этот крестик… Нет, вы знаете наверняка. И, судя по вашему восхищению, это – единичный экземпляр. По меньшей мере, он не сошел с конвейера.
– Ну, допустим… допустим… – неуверенно пробормотал Петр Вениаминович, перебирая в пальцах цепочку, и вскинул глаза: – Вы не из милиции?
Я сказал, что нет, и он продолжил:
– Видите ли, Виктор… Я не знаю, кто изготовил этот крестик. Я знаю только мастерскую – я определил по клейму. Еще по рисунку – школа узнаваема. Но техника… Раньше там ничего подобного не делали. Вы когда-нибудь видели граненую золотую нить?
– Нет… Что-то не припомню. А вот граненый стакан точно где-то видел.
– Ха-ха… Забавно… Так вот, я видел граненую нить. В музее. Но это был всего лишь фрагмент, маленькая деталь… Мы здесь ближе к западноевропейскому стилю, мы, вообще, делаем иначе. Прямые линии, четкие углы, резкие грани. Ажурное плетение из золотой нити – это Сибирь, Азия. А этот крестик – вы видите? – ажур и граненая нить – это же попытка совместить несовместимое! И на редкость удачная попытка! Очень тонкая техника, но главное – идея! Нет, это не Платон. Это молодая голова додумалась… – Ювелир снова с трудом оторвал взгляд от крестика. – Вы поставили меня в крайне затруднительное положение, Виктор. Боюсь, что больше ничего не смогу вам сказать. Я не хочу потерять уважение уважаемого мной человека. То есть…
– Я все понял. Надеюсь, этот Платон достаточно уважаемый человек, чтобы не иметь отношение к двум убийствам?
– Нет, конечно нет! Он же художник, мастер с большой буквы! Но его клиенты…
– Да, понимаю. Еще более уважаемые люди.
Он кисло усмехнулся:
– Что-то вроде этого, – и твердо, без сомнений и терзаний проговорил: – Извините, Виктор. Ничем не могу вам помочь.
Классная сцена из классического фильма: «Вот что, ребята: пулемета я вам не дам!» Что там ответил товарищ Сухов?
– И на том спасибо. Граненая нить – это, конечно, здорово! А вы когда-нибудь слышали, чтобы овчарку звали Джульеттой?
– Не-е-т… – неуверенно протянул Петр Вениаминович.
– А я слышал. Тоже, кстати, попытка совместить несовместимое. Но больше я вам ничего не скажу. Не имею права, знаете ли.
– Ну вот, вы обиделись, – расстроился ювелир. – А знаете что? Оставьте мне свои координаты. Давайте, я прямо сейчас запишу. Может быть, я смогу что-нибудь выяснить. Не обещаю, конечно…
Я сказал. Он записал. На том и распрощались.
***
Я вернулся домой. Раздеваясь и разуваясь, я вполголоса доложил Джульетте о результатах визита.
Я посетовал на граничащую с порядочностью скрытность золотых дел мастера Лаврушина, которого мы когда-нибудь обязательно укусим, но не до крови, так как кое-что он мне все-таки рассказал. Крестик изготовили в мастерской некоего Платоши, молчуна и хитреца, а также человека пожилого, несомненно талантливого и известного в ювелирных кругах. Местонахождение мастерской тоже примерно известно: Сибирь. Огромная, таинственная и малонаселенная территория, на которой бесследно и загадочно исчезает все: груженые золотом поезда и вертолеты, экспедиции и инвестиции, медные провода с высоковольтных линий и просто любопытные люди.
Выводы из полученной информации напрашиваются сами собой. Крестик надо отдать Борису Борисовичу, но про Платошу ничего не говорить, чтобы не подставлять Петра Вениаминовича, иначе Клин меня потом живьем сожрет. Борис Борисович передаст крестик, куда следует, и… И получит благодарность от своего и криминального начальства.
В общем, я очень старался втолковать собаке, что славно поработал сегодня над ее заданием. И даже если на этом пришлось остановиться, виноват не я, а необъятные просторы и Клин.
Джульетта смотрела на меня внимательными глазами, ее уши стояли торчком, изредка разворачиваясь в сторону входной двери на звуки в подъезде. Когда я замолчал, она повернулась ко мне спиной, улеглась на пол и длинно вздохнула. Обиделась. Наверное, я все-таки что-то сделал не так.
– Витя, ты с кем разговариваешь? Ты не один? – спросила из комнаты Наташка.
– Папа длазнит собаку, – ответила из другой комнаты Иришка.
«Устами младенца глаголет истина», – виновато подумал я.
7
Ничего не могу сказать насчет деревьев, показывающих языки. О таком природном недоразумении мне не рассказывал даже самый непьющий (по его собственному утверждению) из моих несостоявшихся клиентов, которому периодически являлись маленькие и кругленькие, похожие на теннисные мячики черти с ярко-зелеными хвостами. Но безделье, в коем упрекнул меня Клин, действительно, расслабляет. Три дня прошло после того, как я привез Андрюху Зотова обратно в Петербург, а вставать и ехать на работу что-то до сих пор совсем не хотелось. Тем более, что у меня имелась серьезная и уважительная причина для очередного прогула – поход в Сбербанк. После обеда, конечно. А до обеда можно заняться обычным утренним делом. И завтра…
Телефонный звонок разметал мои долгосрочные планы. Я спрыгнул с кровати, чуть не наступив на лежавшую рядом собаку. Она увернулась, вскочила на ноги, и мы вместе побежали в прихожую. Можно подумать, что она ждала этого звонка.