Страница 2 из 21
Словно ужаснувшись увиденному, Дора ослабила натиск и устремилась дальше, в безлюдные просторы океана. Но ей не удалось оторваться от земли. Подтянувшийся следом серо-фиолетовый шлейф низких клубящихся туч зацепился за вершины гор и мягко осел вниз, обволакивая остров плотной пелериной отвесного дождя. Густые ливни сбивали и сглаживали гребни волн, растворяли клочья пены, беспорядочно разбросанные по воде.
Дора вернулась и кружила вокруг острова, стремительно теряя баллы. Она устала, и океан устал. Но океан был вечен, а Дора – нет.
А дождь лил и лил, не переставая. Вода серыми ручейками стекала с крестов и надгробий, с лакированных козырьков фуражек и с аксельбантов почетного караула, с промокшего до черноты флага, покрывавшего гроб. База отдавала прощальные почести одному из своих солдат. Может быть, потому, что впервые за много лет погибший солдат оказался не мужчиной, на похороны явилось все высшее командование Базы.
Но не впервые старинное воинское кладбище под Аганьей, примирившее в месте последнего привала бойцов враждующих армий, удостоилось таким скоплением высоких чинов. Похожая церемония проходила совсем рядом, на другой стороне неширокого канала двадцать семь лет назад, третьего сентября 1945 года, в самый разгар сезона тайфунов. Только форма была иной, и на шелковых траурных флагах вышиты не белые на синем фоне звезды, а красный круг восходящего солнца. Ранним утром командир наполовину уцелевшего после непрерывных бомбежек гарнизона зачитал приказ о капитуляции Японии, опустился на колени и вонзил в живот ритуальный кинжал. Еще около восьмидесяти офицеров и солдат в течение часа отправились сопровождать командира в материнские объятия богини Аматэрасу. Остальные подчинились приказу беспрекословно. И лишь два с небольшим десятка изгоев осмелились ослушаться Императора, но никто из пяти сотен, оставшихся на площади в ожидании сдачи Базы, не пытался их остановить. Забрав оружие, они растворились в джунглях Гуама…
Худой узкоглазый старик, одетый в потрепанный камуфляж, появился неожиданно, он словно возник из густого промокшего воздуха позади строя. Прозвучала запоздалая команда, с десяток ладоней туго обхватили приклады карабинов, выдавливая влагу из белых перчаток.
Старик вытянул перед собой руки, показывая, что он безоружен, и повернулся к покрытому флагом телу. Что-то далекое, забытое, оставленное за многочисленными морщинами и шрамами, промелькнуло на его застывшем, отрешенном лице. Не обращая внимания на сжимающееся вокруг него кольцо вооруженных врагов, он медленно свел руки к груди, соединил подушечки пальцев и склонил седую, неровно стриженую голову в безмолвном поклоне.
И так же застыли, закаменели в молчании, подчиняясь укоризненному жесту не прервавшего молитву капеллана, лица военных. И только чуждая человеческим условностям обессиленная Дора, тяжело дыша, давилась свистящими всхлипами и рыдала, рыдала взахлеб, орошая крупными теплыми слезами финальную сцену Второй Мировой войны.
1
Первый раз он ворвался в «Мойдодыр» хрустящим морозом мартовским утром. Я его не звал и не томился в ожидании. Парочка недавно законченных совершенно дурацких дел вполне позволяла мне поддерживать на уровне семейный бюджет и содержание Ленкиной косметички.
Но все же он ворвался и хлопнул дверью, и затопал по приемной, не реагируя ни на Ленкино строгое:
– Вы к кому? – ни на Ленкино раздраженное:
– Да вы к кому это, собственно?! – ни на Ленкино истерическое:
– Виктор Эдуардович!!!
А я сидел в кресле и надеялся, что обойдется – с назойливыми коробейниками и перепившими пиво некультурными прохожими, блуждающими иногда по подъезду в поисках несанкционированного облегчения участи, Ленка обычно справлялась сама. Но тут уж пришлось действовать, хотя с утра действовать как-то не хотелось.
Я метнулся на крик, опрокинув кресло, и, распахнув дверь в приемную, очутился в самом разгаре сражения.
Молодой, очень перепуганный солдатик с красным мокрым носом и красными ушами хватал Ленку за руки и пытался зажать ей рот. Это была заранее проигранная баталия. Во-первых, ему очень не хватало третьей руки, да и четвертая не помешала бы, во-вторых, я сам пытаюсь зажать Ленке рот вот уже сколько времени и – безуспешно.
Так что, тоже красная и перепуганная Ленка еще раз завопила:
– Виктор Эдуардович! – хотя я уже стоял в приемной.
Я обхватил его сзади, расстегнул два верхних крючка и рывком спустил шинель на локти, после чего, на всякий случай прохлопал карманы. Черт его знает, чему их сейчас в армии учат.
Ленка быстро пришла в себя. Она небрежным кивком одобрила мои действия, перевела дух и влепила злодею чувствительную оплеуху.
– Он меня за грудь тронул! – с надрывом пояснила она.
Ее возмущение показалось мне не совсем искренним. Я развернул парня за плечи и слегка подтолкнул к стене.
Он не пытался сопротивляться или хотя бы выпутаться из шинели. Он выглядел, как утопающий, как падающий с десятого этажа, как стоящий перед строем в ожидании команды: «Пли!» – в общем, выглядел неважно. Он затравленно переводил взгляд с Ленки на меня и тяжело дышал, как будто для того, чтобы тронуть Ленку за грудь, он прибежал, по меньшей мере, из Москвы, не обращая внимания на все другие встреченные по дороге груди.
– Да он, наверное, сексуальный маньяк, – озабоченно проговорила Ленка. – Они в армии все такими делаются. Ну-ка, дайте ему хорошенько, Виктор Эдуардович!
Он забулькал легкими, стараясь удержать дыхание, и, наконец, выдавил:
– Патруль… Не надо… Пожалуйста…
Что-то подобное я, честно говоря, и ожидал.
– Лена, отведи маньяка на кухню, засунь за плиту и прикрой занавеской. И задвинь чем-нибудь на всякий случай. Давайте быстро, бегом! – добавил я шепотом, потому что в незапертую дверь уже звонили.
– Чем это я его задвину? – огрызнулась Ленка, но послушно схватила парня за рукав и потащила в коридор, ведущий на кухню.
Я знал ответ, но промолчал, только скользнул взглядом по ее спине и ниже и пошел к двери.
– Входите, открыто!
Увидев пехотного лейтенанта и двух морских курсантов, я удивился в меру своих способностей и вторично пригласил их войти.
Они вошли и стали, как гуси, вытягивать шеи в разные стороны, стараясь заглянуть в кабинет через приоткрытую дверь и в коридор, в котором шелестели неопределенные звуки из кухни.
Как только лейтенант приступил к делу, шеи курсантов дисциплинированно сократились до обычных размеров.
– Лейтенант Вашенкин. Извините за беспокойство. К вам сейчас не забегал солдат? – произнес он быстро и подозрительно.
– Нет, – снова очень искренне удивился я, – еще не забегал. А что случилось? Всеобщая мобилизация? Друг Саддам опять в беде?
Он хотел ответить, но не успел. Из коридора выплыла Ленка с подносом в руках. На подносе понуро стояли две чашки остывшего кофе.
Лейтенант Вашенкин выстрелил по Ленке холодным взглядом и никак не оценил ее интригующей улыбки. Я бы, например, сразу догадался, что она кого-то прячет.
– Курсант Самсонов почти догнал его у этого дома. Он, видимо, заскочил в ваш подъезд.
Один из курсантов кивнул.
Я пожал плечами.
– В подъезде шесть этажей.
– Курсант Самсонов оббежал все этажи. Еще он слышал, как на первом этаже кричали женским голосом: «Иван Теодорыч!» Ему показалось, что кричали у вас, и дверь у вас не заперта.
Я укоризненно взглянул на курсанта Самсонова. Он снова кивнул, не сводя с Ленки откровенно поедающих глаз.
Ленка покосилась на меня, поощрительно улыбнулась курсанту и задрала нос.
– А у меня в столе два пирожных есть! – зачем-то похвасталась она в никуда.
Мне этот театр двух актеров совсем не понравился. Уж не собирается ли она пригласить курсанта Самсонова попить кофе на кухню? А что собирается сделать курсант Самсонов, слишком уж недвусмысленно написано на его лице. Кроме того, мне она пирожные никогда не рекламировала и не предлагала.