Страница 15 из 21
Я вздохнул. Несчастные краснореченские милиционеры. Они с ней встречаются каждый день, в мороз и в жару, еще и зарплату вовремя не получают.
Кажется, я начинаю любить краснореченскую милицию…
Я вспомнил страшное пророчество майора Сарикяна, невесело усмехнулся и пообещал себе больше не думать об Александре Петровне. Во всяком случае, до пяти вечера.
Уткнувшись в покрашенную неприятной коричневой краской дверь, я потянулся к кнопке звонка и вспомнил об обещанной бутылке для дяди Паши. Пришлось возвратиться в сквер и вести недолгие переговоры с Тамаркой.
Дядя Паша обрадовался плащу и водке сдержанно, а мне – как родному. Вполне возможно, я для него таким и стал за неимением никого ближе. Он встретил меня совсем не пьяным, сообщил, что купил колбасы и поставил вариться картошку, и протянул сдачу, которую я взял, но оставил в коридоре на табурете.
Мне не хотелось его разочаровывать, но пришлось, и от выпивки я отказался наотрез, сославшись на важные дела. Я посидел с ним и даже, в качестве компенсации, съел одну расплывшуюся, перемороженную картофелину, которая годилась только для того, чтобы кидаться в зрителей из ВИП-ложи.
Сегодня он рассказывал про жену и очень хотел, чтобы я что-то понял, но я не понимал, хотя и кивал с умным видом, и, вообще, слушал невнимательно, ежеминутно поглядывая на часы.
Наконец, я встал.
– Мне пора, дядя Паша. Извини.
Он выпил не очень много и не сильно поехал, и, может быть, поэтому не обиделся, но, когда увидел, что я потянулся за курткой, сник.
– Совсем уходишь?
– Да нет, наверное… – Я замялся, но потом решил сказать правду. – Просто, понимаешь, придется с одной женщиной встретиться, а плащ твой… ну… маловат.
Насчет плаща я подумал еще тогда, когда смотрел с высоты шести с половиной этажей на удаляющуюся к трамвайной остановке Александру Петровну. И еще тогда я почувствовал, что небрит.
– Может, останешься? Мужики говорят, опять стреляли вчера в городе. – Он оторвался от косяка, потер о майку заскорузлые руки и посмотрел мне прямо в глаза. – Не в тебя?
– А чего в меня стрелять-то, дядя Паша? Я что – бронежилет?
Он опустил голову, недолго, но крепко подумал и сказал:
– Если вернешься – я пока пить не буду. Тебя подожду. Если совсем пошел – буду.
– Я вернусь, дядя Паша.
Я, действительно, рассчитывал, что вернусь.
Я не стал звонить от кинотеатра – слишком уж точно было обозначено время и слишком вероятно – место. Два других автомата, которые попались мне на глаза, находились на углу перекрестка и просматривались с четырех сторон. И все-таки, минут через пятнадцать блужданий мне удалось найти аккуратную будочку, приткнувшуюся к поликлинике.
– Здесь посылают к Александру Петровичу? – спросил я.
– Ну, наконец-то! – сварливо отозвалась она. – А я уж думала тебя во Всероссийский розыск объявлять!
В чем дело? Неужели она успела побывать в институте, и там меня вчера никто не видел?
– А мне плевать, что ты на работе! – взорвалась Александра Петровна раздраженным криком. – Ты у моей подруги уже месяц, как деньги взял, а отдавать когда собираешься?
– Да я отдам, отдам… – забормотал я, лихорадочно соображая.
О ком она пытается мне сообщить? О Танечке? Или об Александре Алексеевне?
– Давай, давай, шевели мозгами, – подгоняла она меня. – Мне стыдно человеку в глаза смотреть. Я тебя к ней привела, познакомила, она тебя напоила, накормила, а ты взял пятьдесят рублей и пропал. Я тебя в последний раз предупреждаю…
«Да кого ты, черт побери, имеешь в виду!» – чуть не заорал я в трубку, но тут меня осенило. – Бэрримор, сэр?
– Ну, почти запомнил, – подобрела она. – Не такой уж ты тупой, каким прикидываешься.
– Я – тупой по собственному желанию, – пробурчал я в ответ. – Ну, взял пятьдесят рублей, и что? Отдам как-нибудь.
– Не как-нибудь, а сегодня, понял?
– Ну, понял. Зайду, как смогу.
– Вот, и умница. А я сегодня же проверю. И оденься поприличнее. А то тебя уже в глаза гопником называют.
– А ты покрасься получше! – зло рявкнул я и бросил трубку.
Я вышел из будки и свернул за поликлинику. В лицо задул ветер, в сереющем воздухе замерцали снежинки. Я поднял воротник и пошел сквозь погружающиеся в сумерки кварталы в сторону центра.
Какого черта! Она думает, это так просто: разыскать Бэллочку, тоже мне, связная! Чтобы найти кафе «Под липами», мне нужно сначала добраться до вокзала или, хотя бы, до милиции и уже оттуда ориентироваться. Проводить-то не предложила.
Кто там мог ей мешать? Ну, да, ведь она говорила, что половина партизанского отряда – пятая колонна. Хотелось бы знать наверняка, к какой колонне принадлежит сама Александра Петровна.
Когда я добрался до кафе, уже стемнело. Снег густо кружился в расширяющихся желтых конусах света под фонарями, исчезал и неизвестно откуда пригоршнями прилетал в лицо.
Я обошел дом. Рядом с входом в подъезд увидел еще одну дверь, без каких-либо табличек, но с глазком и кнопкой звонка.
Я позвонил, и мне открыла сама Бэллочка.
– Здравствуйте. Я от Александры Петровны.
Бэллочка смерила меня неузнавающим взглядом, сложила мощные ручищи на груди и покачала головой.
– Не знаем мы никакой Александры Петровны.
– Как это: мы не знаем? – удивился я. – Я, например, знаю точно, что знаю. Мы с ней у вас были недавно. Она мне должна через вас кое-что передать. Может, в зале сидит? А может, не пришла еще.
Бэллочка снова покачала головой.
– Что-то ты напутал, сладенький. У нас здесь не почтампт.
Не понял… Неужели я в самом деле ошибся, и Александра Петровна имела в виду не ее?
– Точно не почтампт? – переспросил я на всякий случай. – Или это какой-то экспромпт?
Она ответить не удосужилась, безразлично глядя прямо перед собой.
Повторно звонить Александре Петровне было поздно. Она наверняка уже ушла на встречу со мной, неизвестно куда. А я, тем временем, потерялся, заблудился, да еще и ухитрился забраться в самое логово молчаливого и грозного великана с ярко выраженными людоедскими наклонностями. Сначала она назвала меня сладеньким, а теперь стоит и подсчитывает, сколько из меня получится пельменей. А может, уже подсчитала.
– Извините…
Я повернулся, чтобы уйти, но Бэллочка не по весу шустро скакнула через порог и схватила меня за рукав.
Я прикинул, что с одного удара свалить ее, пожалуй, будет проблематично. А если она двинет меня в ответ, то я, вообще, покину Краснореченск гораздо быстрее, чем ожидал, и ничего не узнаю про Танечку Новикову.
Но экспериментировать, к счастью, не пришлось. Бэллочка дернула меня к себе и строго спросила:
– Деньги принес?
– Что? Какие… Ну… принес…
– Сколько?
– Ну… пятьдесят рублей…
– А чего ж молчишь-то? Пошли!
Внутри тепло и уютно пахло пельменями.
Бэллочка провела меня короткими коридорами до обитой кожей двери с табличкой «Мэнэджэр», вошла, полностью заслонив внутренность помещения, и доложила:
– Еле привела. Все перепутал!
Я понял, что сейчас надо мной будут жестоко насмехаться, но все равно порадовался, что надел куртку.
Александра Петровна не обрадовалась ни мне, ни куртке. Сначала я подумал, что она выбрала на этот вечер имидж строго-делового следователя, но, приглядевшись, увидел, что она, действительно, устала и немного напряжена.
Кабинетик казался совсем маленьким, но, когда Бэллочка вышла, в нем осталось достаточно места для двоих. Мы бы вполне могли уместиться и на узком диване, если не со всей Александрой Петровной, то хотя бы с ее бедром, но она решила иначе.
Она пересела за стол и указала мне на стул с другой стороны.
– Садись. Почему так долго?
Я пожал плечами.
– Шел в обход. Или надо было по улице Победы с полковым знаменем пройтись?
Она удивленно подняла брови.
– Мог бы и пройтись. Я же тебя предупредила, что можешь надеть куртку. Ты что, не понял?