Страница 22 из 31
Боб успел посмотреть первых два сна, и пробуждение было внезапным — ни два, ни полтора. Он не проснулся толком и никак не мог сообразить, чем же таким порадовать своего Тимошу. Тот вон что для него сделал — и с парнями договорился, и буквы выложил… Бобу хотелось разреветься. Он подошел к окну и посмотрел вначале бездумно в темноту. Затем присмотрелся к взорванному газону.
«Кучка! Муравьиная кучка!» — озарило его, и он метнулся на кухню, громыхая дверьми от холодильной камеры и доставая нужные ингредиенты.
Говард заглянул на звуки, доносящиеся из кухни — вдруг что пожрать получится, — и был припахан деловитым Бобом крошить печенье.
О, эти влюбленные такие милые, но… у Говарда был свой интерес, который сейчас дрых без задних ног. Думая о нем, печенье альфа наломал по-свойски, от души — криво и косо, не особо маленькими кусками. Боб летал на крыльях — творил: доставал сгущенку, масло, ваниль, корицу, выковыривал все это в самую огромную кастрюлю и напевал.
Говард усмехнулся — ишь ты, что с людьми любовь делает. Приятно было наблюдать за этой парочкой. Он хотел еще остаться и помочь, но Боб деловито выпроводил его из кухни, сказав, что дальше он сам. Он так сиял, что комбайнеру завидно стало — когда кто-нибудь ему с таким же удовольствием хотя бы яишню пожарил? Да никогда.
Увидев пустую комнату с раскинувшимся на его, Говарда, кровати Брюсом, он замер в нерешительности. Вздохнул, махнул рукой и устроился на бывшем лежбище народного целителя.
Вуди добрел до первого этажа, даже не рискнув идти на крышу — там было козырное место, и он бы обязательно кого-нибудь там встретил. Однако и в холле не было пусто. Индиана, заметивший ночного посетителя, вначале неодобрительно хмыкнул, а потом, рассмотрев, спустил ноги с дивана и чинно сел, похлопав по мягкой обивке рукой. Движения у него были плавные, а взгляд, как обычно, странный. Слишком он отличался от контингента, собранного на шоу, — все-таки в нем имелось больше восточного, чем европейского, начиная от жестов, заканчивая построением предложений и даже менталитетом. Вуди в своих записях отметил его неторопливость, расслабленность и в то же время острый ум и грамотную речь.
Странно было то, что только что он думал, как не против ощутить руки Индианы на своем теле, и кого он встречает в ночи? Совпадение? Судьба? В любом случае, кочевряжиться он не стал и присел рядом. Темноту холла расчерчивали светлые пятна, падающие от фонарей за окнами. Было тихо и уютно.
— Не спится? — Индиана подобрался, как кот, и светил глазами из темноты дивана, всего в полуметре от Вуди.
Тот качнул головой — все объяснять было бы длинно и путано.
— А вам?
Индиана улыбнулся, что было слышно в темноте, и плавно прочитал:
— Кто понял жизнь, тот больше не спешит,
Смакует каждый миг и наблюдает,
Как спит ребенок, молится старик,
Как дождь идет и как снежинки тают.
Кто понял жизнь, тот понял суть вещей,
Что совершенней жизни только смерть…
Вуди подхватил:
— …Что знать, не удивляясь, пострашней,
Чем что-нибудь не знать и не уметь.
Он повернулся к Индиане, чувствуя, как между ними протягивается ниточка понимания. Вот здесь, сейчас, в темноте и неверном свете фонарей почему-то все оказалось намного проще и понятнее.
— Гениальный мужик был этот Хаям…
— Мне так нравится, как вы читаете, Вуди. И вообще все, что вы делаете. Хотите, сыграем в игру? — Кончиками пальцев Индиана осторожно прикоснулся к бедру сексолога, отмечая, как у того изменилось дыхание.
— И в какую же? — живо заинтересовался тот, хотя ему хотелось просто прикрыть глаза и расслабиться под этими умелыми руками.
В кухне над ними что-то с грохотом и лязгом упало на пол, и они подпрыгнули на диване оба, не сговариваясь. До снулого мозга Вуди дошло, что здесь все фиксируется и в любой момент может кто-то зайти и помешать настрою. Те же думы отразились на лице Индианы.
— Предлагаю стихотворный батл. Вы начинаете — слово, на которое заканчивается ваш стих, будет началом для моего, и наоборот.
— Годится, — протянул руку Вуди, пожимая теплую ладонь. — Только предлагаю выйти из дома, здесь эти звуки мешают думать.
Когда они медленно вышли на террасу, тихо, шепотом, чтобы не разбудить павлинов, Вуди провокативно прочитал:
— На кончиках моих волос,
Твое горячее дыханье…
И мысли сразу все вразброс,
И бьется лишь одно желанье…
Слова, сказанные шепотом, произвели нужный эффект, и Индиана, взяв Вуди под ручку, так же тихо и проникновенно прочитал:
— Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?..
А годы проходят — все лучшие годы!
Любить… но кого же?.. на время — не стоит труда,
А вечно любить невозможно.
В себя ли заглянешь? — там прошлого нет и следа:
И радость, и муки, и всё там ничтожно…
Что страсти? — ведь рано иль поздно их сладкий недуг
Исчезнет при слове рассудка;
И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, —
Такая пустая и глупая шутка…
Дрожь тела Вуди, как реакция на простые прикосновения руки востоковеда, на сказанные шепотом слова и теплоту руки, подтолкнула его к решительным действиям, лишь только они обошли здание и приблизились к домику с техинвентарем. И он быстро срифмовал, пока не передумал:
— Шутка ли? Держать тебя за руку,
Зная — время обратит все в тлен.
Шутка ли? Держать тебя за руку,
А хотелось все же бы за член
Индиана остановился и сжал Вуди за предплечье, кивая головой на дверь:
— Туда?
— И туда тоже можно, — выдохнул Вуди, чувствуя, как становятся неудобными штаны и другая одежда.
В домике было чисто, и, осторожно зайдя внутрь, впопыхах оглядываясь, они разочарованно вздохнули — кровати тут не наблюдалось.
— Стоя… — сказали оба в один голос.
— Я сам тебя раздену. Позволишь?
Индиана очень хотел и произвести впечатление, и, собственно, раздеть Вуди — очень давно. Поэтому когда тот тяжело выдохнул, провел руками по его груди сквозь футболку, чувствуя возбужденные соски. Наклонился, обхватил зубами один вместе с тканью и дождался тихого стона.
«Персик!» — подумал востоковед и о том, что не ошибся в выборе. Руки его забрались под футболку, пока он покусывал второй сосок, проводя пальцами по ребрам и наслаждаясь шелковистостью кожи и ответной реакцией альфы.
— Не сдерживайся, Вуди! Здесь можно стонать и кричать громко. Если бы ты знал, как мне хочется ласкать тебя, целуя долго. Мучить лаской…
Индиана снимал с него футболку, перемежая слова поцелуями, и у Вуди закружилась голова: от слов, от горячих и нежных рук. Сбывались его давние мечты — нежный и неторопливый любовник прямо здесь и сейчас, и тактильный голод, вместо того чтобы притихнуть, разгорался, будто тлеющим головешкам подбросили большой пучок сухого сена.
Он оперся спиной на дверь, откинув голову назад, и перестал сдерживаться, ахая и выстанывая именно ту песню, мелодию которой на его теле выводил опытный музыкант. Внезапно и неожиданно он понял, что они совпали по предпочтениям в сексе, что для него, как ученого в данной области, было немаловажным. Когда Индиана нырнул носом в его подмышку, наслаждаясь запахом его пота, а руки расстегнули пряжку и спустили джинсы с упругого зада, высвобождая напряженный член, все стало неважно. Вуди купался в неге, ласке, в восторге Индианы, который можно было осязать — по тому, как блестели его глаза, когда он, стоя на коленях, с упоением целовал внутреннюю поверхность бедер и наслаждался стонами и видом своего любовника, не торопясь, как другие, сразу перейти к делу. Им обоим это доставляло столько удовольствия, что уже одна прелюдия могла считаться полноценным актом.
— Вот оно, сладкое местечко! — шептал Индиана и проходился языком под коленкой, и Вуди дрожал, задыхаясь от изливающейся на него ласки и нежащих слов. — Ты невероятно сладкий! — Индиана ласкал носом, щекой, губами, даже ни разу не поцеловав его в губы, но тем не менее выискивая и находя волшебные точки, которых никто в нем не старался искать, сразу хватая за зад или яйца.