Ангел

Столица королевства была очень многолюдна. Ее посещали иностранцы всякого рода. Однажды двое плутов, проведавши о слабости короля к нарядам, явились в столицу под видом ткачей и предложили соткать удивительную материю.

– Материя нашего производства, – говорили они, – не только красива по узору и краскам, но она еще обладает удивительным свойством: сшитое из нее платье будет невидимо для людей глупых и неспособных к занимаемой ими должности.

Услыхав об этом, король пришел в восторг.

«Платье из такой материи бесценно, – размышлял он. – Оно даст мне возможность отличать умных от глупых и узнавать, кто из моих подданных непригоден для занимаемой ими должности».

Не долго думая, король велел дать мнимым ткачам значительную сумму денег с тем, чтобы они тотчас же приступили к работе.

Плуты поставили два станка и принялись делать вид, что ткут. Беспрестанно требовали они то шелку, то золотых ниток, и все это припрятывали в мешки, а сами от утра до вечера сидели за пустыми станками.

Королю очень хотелось посмотреть, как идет работа, но он не решался. Ведь дураки не могут видеть этой удивительной ткани. За себя-то он не боялся, но все-таки благоразумнее было послать сперва кого-нибудь другого.

Придворные, прослышавшие об изготовлении удивительной материи, мучились любопытством. Им страх как хотелось узнать, кто из их друзей-приятелей окажется глупым и неспособным; но никто не решался идти первым.

«Пошлю-ка я своего старого министра, – размышлял король. – Всем известно, что он человек способный и честный; притом у него тонкий вкус и много опытности».

Министр повиновался беспрекословно.

– Что это? – воскликнул он, глядя на пустые станки, – ведь я ничего не вижу!

Обманщики ткачи, увидав министра, попросили его подойти поближе, посмотреть на работу и сказать, хороши ли узоры и краски.

Министр смотрел во все глаза, но, разумеется, ничего не видел, потому что и видеть-то было нечего.

«Боже мой! Неужели я так глуп и неспособен, – размышлял бедный старик. – Во всяком случае, не следует об этом рассказывать».

А ткачи между тем приставали:

– Подойдите, ваше превосходительство, полюбуйтесь.

– Превосходно! Неподражаемо! – восклицал почтенный сановник, надевая очки. – Я доложу его величеству, что материя прелестна.

Плуты-ткачи, посмеиваясь втихомолку, принялись объяснять министру сочетание рисунка и красок ткани, как будто бы она действительно находилась настанке. Старик слушал с большим вниманием, чтобы потом передать все эти подробности королю.

Обманщики между тем продолжали требовать денег, шелков, золотых нитей и припрятывали все это, продолжая сидеть за пустыми станками.

Несколько времени спустя, король послал другого сановника посмотреть на работу. С тем случилось то же, что и с первым. Он посмотрел, но ничего не видел.

– Взгляните, какая плотная ткань и какой чудный рисунок, – говорили плуты новому посетителю. – Вы, наверно, не видали ничего подобного.

А сановник смотрел и думал: «Кажется я не дурак; иначе я не мог бы занимать такого важного места. Как бы то ни было, я желаю его сохранить и потому буду помалкивать».

И он принялся расхваливать королю достоинство материи, которой не видал.

– Это нечто восхитительное, ваше величество! – говорил почтенный сановник.

В городе только и было разговору, что об удивительной материи, которая ткется в королевском дворце.

Наконец король не выдержал и в сопровождении большой свиты, в числе которой находились и те два сановника, которые уже посетили ткачей, отправился любоваться чудной тканью.

Обманщики продолжали делать вид, что ткут на пустых станках.

– Не говорил ли я вам, что это прелестно! – сказал министр, указывая на пустой станок.

Другой сановник стал объяснять узор, старательно запомнив то, что он раньше слышал от ткачей.

Король видел только пустые станки и недоумевал.

– Неужели я дурак, – с ужасом думал он. – Куда же я гожусь после этого? Какой же я правитель? Прекрасно! Великолепно! – крикнул он громко. – Я вполне доволен.

Приближенные советовали королю на первой же большой процессии надеть новое платье.

– Чудесная ткань! Восхитительная! – повторяли сановники, удаляясь.

Ткачи получили ордена и звание придворных ткачей.

Накануне процессии, ткачи потребовали 16 свечей и просидели всю ночь у своих станков. Потом они сделали вид, что снимают ткань со станка; провели по воздуху огромными ножницами, замахали иглой без нитки и объявили, что костюм готов.

Когда король, в сопровождении свиты пришел посмотреть новое платье, один из негодяев принялся взмахивать рукой, как будто перебирая принадлежности костюма.

– Вот панталоны, вот камзол, вот мантия, – приговаривал он. – Ваше величество не почувствует на себе этого платья; оно легко как паутина. Это одно из его достоинств.

– Правда, правда, – поддакивали придворные, которые ничего не видали, так как и видеть-то было нечего.

– Если вашему величеству угодно раздеться, мы примерим новое платье перед зеркалом, – предложили придворные ткачи.

Король разделся, и плуты, делая вид, что подают ему одну штуку за другой, сжимали ему талию, щекотали икры, как будто застегивая панталоны.

– Ах, какая прелесть! Какой покрой! Какой рисунок! Ни одно платье не сидело на вашем величестве так восхитительно, – восклицали придворные.

Король самодовольно вертелся перед зеркалом, оглядывая себя со всех сторон.

– Балдахин для вашего величества и почетная стража уже у дверей, – возвестил, входя, церемониймейстер.

– Я готов, – отвечал король, и еще раз посмотрелся в зеркало, чтобы полюбоваться своим величием.

Камергеры, которые должны были нести шлейф мантии, наклонились, делая вид, что поднимают шлейф с полу. Никто не хотел сознаться, что не видит никакого шлейфа.

Король шел по улице, гордо подняв голову, и все прохожие кричали ему вслед:

– Ах, какое роскошное платье! Какой покрой! Как красиво лежит шлейф!

Никогда еще одеяние короля не производило такого впечатления. Никто не хотел признаться, что не видит на короле ничего, кроме прародительского костюма. Ведь это значило бы открыто заявить о своей глупости и непригодности к занимаемой должности.

– Да на короле вовсе ничего не надето, – заявил маленький мальчик, бывший на процессии с родителями.

– Слышите, слышите, он уверяет, что на короле ничего не надето, истина говорит устами ребенка, – сказал один, потом другой и наконец вся толпа.

Король слышал, что говорили его подданные и начинал находить, что они правы. Но бедняга должен был доиграть свою роль до конца. Он продолжал гордо выступать под балдахином, а камергеры величественно несли воображаемый шлейф.

Бутылочное горлышко

На тесной кривой улочке рядом с убогими домишками стоял узкий, высокий и старый-престарый дом. В нем жила одна только беднота; всего беднее было в жалкой каморке, приютившейся под самой крышей. Над окном каморки висела старая клетка; в клетке не было даже порядочного стаканчика для воды, его заменяло отбитое от бутылки горлышко, заткнутое пробкой. У открытого окна стояла старая девушка; она только что положила в клетку зелененькой травки, и маленькая коноплянка, весело перепрыгивая с жердочки на жердочку, пела и щебетала так, что любо-дорого было слушать.

– Отчего тебе не петь! – молвило бутылочное горлышко, конечно, не так, как говорим мы, люди – бутылочное горлышко, ведь, говорить не умеет, – оно только сказало про себя, как иной раз мы это делаем. – Отчего тебе не петь, когда ты здорова-здоровехонька, а останься-ка у тебя от всего туловища одно горло, да и то пробкой заткнутое, – посмотрела бы я, как бы ты запела. Слава Богу, что хоть кому-нибудь весело! Мне же не до веселья, да и петь не могу. Певала и я в свое время, только давненько, когда была еще целой бутылкой: начнут водить по мне мокрой пробкой, а я-то заливаюсь! Меня даже прозвали жаворонком, большим жаворонком. Случилось это в лесу на пикнике, когда семья скорняка праздновала помолвку дочери. Да, помню все так живо, словно это было вчера… Чего-чего не пережила я на своем веку! Побывала и в огне, и в воде, и под землей; довелось побывать и над землей, высоко, высоко, а теперь парю в воздухе в птичьей клетке, и солнышко греет и ласкает меня. Да, есть мне чем поделиться, жаль только, что не могу рассказывать вслух.