Страница 457 из 459
К несчастью, доброе его намерение было невозможно осуществить: утром запас дров истощился.
Питу почесал за ухом. Как помнят читатели, все оставшиеся деньги он уже истратил на дрова и хлеб.
Питу огляделся, выбирая что-нибудь из мебели, чем можно было бы пожертвовать ради удовлетворения насущной потребности.
В доме были кровать, хлебный ларь и кресло тетушки Анжелики.
Ларь и кровать хоть большой ценности и не имели, все-таки могли еще пригодиться; а вот в кресло давно уже никто, кроме тетушки Анжелики, садиться не осмеливался, такое оно было ветхое.
Так кресло было обречено.
Питу действовал, как революционный трибунал: не успев осудить, он принялся за приведение приговора в исполнение.
Питу наступил коленом на почерневший от старости сафьян, схватился обеими руками за одну из планок и изо всех сил рванул на себя.
С третьего раза планка поддалась. – Кресло, словно почувствовав боль, издало жалобный стон. Если бы Питу был суеверным, он мог бы подумать, что душа тетушки Анжелики была заключена в этом кресле.
Но Питу верил в единственную на свете вещь: в свою любовь к Катрин. Кресло должно было обогреть Катрин, и даже если бы оно при этом обливалось кровью и жалобно завывало, как деревья в заколдованном лесу, описанном Тассо61 , то даже это обстоятельство не помешало бы Питу разнести кресло в щепки.
Питу схватился за вторую планку и мощным рывком вырвал ее из расшатанного каркаса.
Кресло снова издало какой-то странный, необычный металлический звук.
Питу оставался глух к жалобам старого кресла; он взял искалеченное кресло за ножку и поднял его над головой, собираясь довершить начатое, и изо всех сил грохнул его об пол.
Кресло развалилось пополам, и, к величайшему изумлению Питу, из разверстой раны хлынула не кровь, а золотой поток.
Читатели, несомненно, помнят, что, едва накопив двадцать четыре ливра серебром, тетушка Анжелика спешила обменять их на луидор, который и засовывала потом в кресло.
Питу не мог прийти в себя, пошатываясь от удивления и обезумев от неожиданности.
Первым его движением было побежать за Катрин и маленьким Изидором, поскорее привести их в дом и показать им обнаруженное сокровище.
Однако его удержало вот какое соображение;
Не откажется ли Катрин выйти за него замуж, когда узнает, как он богат?
Он покачал головой.
– Нет, – молвил он, – нет, она мне откажет.
И он замер на некоторое время, погрузившись в глубокие раздумья.
Вдруг его лицо осветила улыбка.
Несомненно, он придумал, как выйти из затруднительного положения, в котором он очутился по вине нежданно свалившегося богатства.
Он собрал рассыпавшиеся по полу луидоры, при помощи ножа окончательно распотрошил кресло и ощупал каждый волосок подкладки.
Кресло было набито золотыми.
Его хватило, чтобы доверху наполнить чугунок, в котором тетушка Анжелика сварила когда-то того самого петуха, из-за которого и произошла уже описанная нами в свое время ужасная сцена между тетушкой и племянником.
Питу пересчитал луидоры.
Всего оказалось тысяча пятьсот пятьдесят золотых монет!
Итак, у Питу была в руках тысяча пятьсот пятьдесят луидоров, иными словами – тридцать семь тысяч двести ливров.
Так как луидор стоил по тем временам около ста восьмидесяти франков ассигнациями, Питу, стало быть, оказался обладателем наследства в миллион триста двадцать шесть тысяч ливров!
И в какую же минуту это колоссальное состояние пришло к нему в руки? В ту самую минуту, когда он был вынужден, за неимением денег на дрова, расколоть старое кресло тетушки Анжелики, чтобы обогреть Катрин.
Какое счастье, что Питу оказался таким бедным, что на улице стоял мороз и что кресло было таким ветхим!
Кто знает, что сталось бы с драгоценным креслом, если бы роковая случайность не свела все эти обстоятельства воедино?
Прежде всего Питу рассовал золото по карманам; затем, с остервенением перетряхнув все части кресла, он бросил его в камин; потом чиркнул кресалом по камню, угодив по пальцам, и в конце концов с большим трудом поджег трут, который дрожащей рукой поднес к дровам.
Было самое время! Катрин и Изидор входили в дом, дрожа от холода.
Питу прижал к себе малыша, поцеловал озябшие руки Катрин и поспешил вон, крикнув на ходу:
– У меня одно неотложное дело; грейтесь и ждите меня.
– Куда пошел папа Питу? – спросил Изидор.
– Не знаю, – отвечала Катрин, – но раз он побежал бегом, можно быть уверенным, что он что-то задумал, но не для себя, а ради тебя или меня.
Катрин могла бы сказать:
– Ради нас с тобой.
Глава 4.
ЧТО СДЕЛАЛ ПИТУ С ЛУИДОРАМИ, НАЙДЕННЫМИ ИМ В КРЕСЛЕ ТЕТУШКИ АНЖЕЛИКИ
Читатели не забыли, что на следующий день должны были продаваться с торгов ферма Бийо и замок графа де Шарни.
Читатели помнят, несомненно, и о том, что ферма оценивалась в четыреста тысяч франков, а замок – в шестьсот тысяч ассигнатами.
С наступлением утра следующего дня г-н де Лонпре купил для пожелавшего остаться неизвестным господина ферму и замок за тысячу триста пятьдесят луидоров, то есть за миллион двести сорок две тысячи франков ассигнациями.
Он заплатил наличными.
Это произошло в воскресенье, то есть накануне того самого дня, когда должна была состояться свадьба Катрин и Питу.
В это воскресенье Катрин спозаранку отправилась в Арамон, то ли потому, что собиралась заняться приготовлениями к свадьбе, как это свойственно даже самым бедным женщинам накануне свадьбы, то ли она не хотела оставаться в городе в то время, когда там продавали с торгов красавицу ферму, где прошла ее юность, где она была так счастлива, где она вынесла столько страданий!
А на следующий день в одиннадцать часов вся эта толпа, собравшаяся перед мэрией, жалела и превозносила Питу за то, что он берет в жены нищенку, у которой, к тому же, есть и ребенок: он должен был однажды стать много богаче своей матери, а стал таким же нищим, как и она!
Тем временем г-н де Лонпре спрашивал, как того требовал обычай, у Питу:
– Гражданин Пьер-Анж Питу! Согласны ли вы взять в жены гражданку Анну-Катрин Бийо? Обращаясь к Катрин Бийо, он спросил:
61.
Речь идет о поэме «Освобожденный Иерусалим» великого итальянского поэта Торквато Тассо (1544 – 1595).