Каюсь

Знаете, фразу - «бойтесь своих желаний» придумали для таких, как я. Чувствую себя вратарем, словившим шайбу не в руки, а в лоб. Вроде бы победа, но от нее не радостно, а больно.

Вспоминая прошедшую ночь, могу только удивляться себе и разрушительной силе эмоций.

Впервые задаюсь вопросом, как Гладышеву удается управлять ими. Где этому учат? Да и возможно ли научиться? Почему в нужный момент разум просто вырубается, и начинаешь творить какую-то хрень? Что это за гребанная магия?

Я вот раньше думала, что Олег выбрал самый легкий путь, отгораживаясь от всего, но сейчас понимаю, что ни фига подобного. Пойди и попробуй, отгородись, когда тебя на части рвет. Да и ладно бы отгородиться, так у меня даже мысли такой не возникает, что надо малость притормозить.

О чем я вообще думала, когда ответила на поцелуй Макса? Кажется о том, что губы у Гладышева жестче и мне это больше по вкусу. Точнее они – единственные в моем вкусе, как и все, что связано с ним. И я убеждалась в этом с каждым прикосновением Пластинина, ибо он был чужим. Все не то: руки слишком торопливые, голос слишком хриплый, запах слишком резкий. Все слишком, через край. И я захлебывалась, а не горела. Тонула в столь странных, противоречивых ощущениях. С одной стороны в этих чужих объятиях корчилась в агонии и умирала любящая женщина, а с другой - в них же воскресла просто женщина, которая рождена для того, чтобы ее боготворили, желали, ею дорожили, а не приравнивали к вещи, которую берут по определенным дням, а после забрасывают на полку, занятые более важными делами.

У каждой из нас, даже самой заурядной, любовь несовместима с унижением, потому что она так же, как и все в этом мире, честолюбива. Все мы ждем отдачи. Нет таких, которые не хотят ничего взамен, ибо слишком многое, если не все женщина кладет на алтарь безответной любви, опустошая себя. А эту пустоту жизненно необходимо заполнять. И мы заполняем. Кто чем: кто работой, кто хобби, кто детьми, а кто и другими мужчинами.

К несчастью, я, как оказалось, из последних. Вот только пустота в моей душе не заполнилась, напротив - стала зиять еще больше. А послевкусие… Противно, мерзко и больно. Ибо я, прежде всего, причинила боль себе. Себя предала, оскверняя сравнением, зная, что сердце мое лишь для одного - единственного мужчины бьется, а тело принадлежит только ему, как и все помыслы.

Лучше бы Гладышев не приезжал, лучше бы не делал шаг навстречу, ибо этим шагом растоптал меня, показав, насколько я ветрена, поверхностна, инфантильна. Доказав, что его отношение ко мне оправданно, ибо большего я не заслуживаю.

И мне нечего возразить на это. Нечего! Только проклинать себя и сучку-Леру, которая обязательно заплатит за все дерьмо.

Нет, я не делаю ее козлом отпущения во всей этой ситуации, но и спускать на тормозах такую подлянку не стану. Эта тварь на всю жизнь запомнит, что не стоит совать свой нос в чужие дела. Придется, конечно, задействовать Максона, хотя контактировать с живым напоминанием о своем промахе не очень хочется, но ради такого дела я готова пересилить себя и поиграть в небольшую игру, поскольку у Лерочки именно Макс - слабое место, и я собираюсь хорошенечко на него надавить.

Решив все для себя, первым делом наметила написать Пластинину и прозондировать почву. С этими мыслями вошла в квартиру на Мытной и застыла.

Я ожидала увидеть погром и руины, но меня встретила абсолютно читая, без единого намека на вчерашнюю истерику, квартира. И душа заныла, заболела от осознания того, что Олег был здесь, приезжал. Ко мне приезжал. И не потому, что Гельмс позвонила, а потому что хотел. Видеть меня хотел рядом с собой в эту ночь. Только меня. И увидел… в объятиях другого мужика.

Меня начинает тошнить. И слава богу! Пусть лучше наизнанку выворачивает, чем эта пульсирующая боль.

Не знаю, сколько я сидела в прихожей, оплакивая то, что могло бы быть, если бы я осталась дома. Но в какой-то момент понимаю, что если продолжу все эти «если бы», просто сойду с ума. Что толку травить душу? Теперь надо подумать о дальнейшем, хотя тоже какой смысл? Все равно от меня ничего не зависит. Решать Гладышеву. И то, что он сейчас находится в процессе вынесения вердикта нашим отношениям, даже не сомневаюсь. Но я все же питаю надежду, что мне дадут еще один шанс. В конце концов, ведь он тоже ко мне что-то чувствует, иначе не приехал бы. Ведь так? Что-то мне подсказывает, что и такое вполне реально.

Да, мой оптимизм можно уничтожить только вместе со мной. И пожалуй, именно благодаря этой черте своего характера я все еще надеюсь и верю, что однажды растает мой Зануда, скажет такое долгожданное «люблю». Другой вопрос - во благо ли этот оптимизм или во вред? Нет у меня ответа, одна слепая вера в лучшее.

Да и как жить, если не верить, не надеяться?

Закрываю глаза, вымотанная до невозможности бесконечными переживаниями. У ног ластится Малыш. Только сейчас обращаю внимание на свой подарок, и невольно начинаю улыбаться, вспоминая сегодняшнее утро.

Беру на руки мохнатое чудо и прижимаю к груди. Котенок отвечает мне довольным мурлыканьем. Опять в душе поднимается волна тревоги, какое-то сосущее ощущение не дает даже вздохнуть.

Господи, как я переживу эти дни без Гладышева? Как я вообще смогу без него? Как?

Не представляю, что будет, если он уйдет. И от этой зависимости становится по-настоящему страшно. До чего я дошла? Что со мной стало? Кто я вообще?

Разве можно так любить?! Это же сумасшествие какое-то. Дикое, неуправляемое, разрушительное. Мне с этим не справится. Слишком глубоко во мне этот мужчина, не достать, он как раковая опухоль последней стадии – от него не избавится, не излечится, с ним только умирать в мучительной, адской агонии.

Погруженная в очередную фантасмагоричную муть, даже не замечаю, что выкурила уже несколько сигарет. Смотрю невидящим взглядом на горстку пепла и размазываю его по юбке, покачиваясь из стороны в сторону в кудрявых волнах сигаретного дыма, шепча, как мантру: