Страница 19 из 210
Арамис знал суперинтенданта до тонкостей. Ни деликатность его души, ни широта ума уже не могли поразить Арамиса. Отказавшись на время от участия в разговоре, чтобы позднее активно вмешаться в него, он взял на себя трудную роль стороннего наблюдателя, который стремится узнать и понять.
Ванель был заметно взволнован. Он вышел на середину кабинета, низко кланяясь всем и всему.
– Я явился… – начал он, запинаясь.
Фуке кивнул:
– Вы точны, господин Ванель.
– В делах, монсеньер, точность, по-моему, добродетель.
– Разумеется, сударь.
– Простите, – перебил Арамис, указывая на Ванеля пальцем и обращаясь к Фуке, – простите, это тот господин, который желает купить вашу должность, не так ли?
– Да, это я, – ответил Ванель, пораженный высокомерным тоном, которым Арамис задал вопрос. – Но как же мне надлежит обращаться к тому, кто удостаивает меня…
– Называйте меня монсеньер, – сухо сказал Арамис.
Ванель поклонился.
– Прекратим церемонии, господа, – вмешался Фуке. – Давайте перейдем к делу.
– Монсеньер видит, – заговорил Ванель, – я ожидаю его приказаний.
– Напротив, это я, как кажется, ожидаю.
– Чего же ждет монсеньер?
– Я подумал, что вы, быть может, хотите мне что-то сказать.
– О, он изменил решение, я погиб! – прошептал про себя Ванель. Но, набравшись мужества, он продолжал:
– Нет, монсеньер, мне нечего добавить к тому, что было сказано мною вчера и что я готов подтвердить сегодня.
– Будьте искренни, господин Ванель, не слишком ли тяжелы для вас условия нашего договора? Что вы на это ответите?
– Разумеется, монсеньер, миллион четыреста тысяч ливров – это немалая сумма.
– Настолько немалая, что я подумал… – начал Фуке.
– Вы подумали, монсеньер? – живо воскликнул Ванель.
– Да, что, быть может, эта покупка вам не по средствам…
– О, монсеньер!
– Успокойтесь, господин Ванель, не тревожьтесь; я не стану осуждать вас за неисполнение вашего слова, так как вы, очевидно, не в силах его сдержать.
– Нет, монсеньер, вы, без сомнения, осудили бы меня и были бы правы, – ответил Ванель, – ибо лишь человек безрассудный или безумец может брать на себя обязательство, которого не в состоянии выполнить. Что до меня, то уговор, на мой взгляд, то же самое, что завершенная сделка.
Фуке покраснел. Арамис промычал нетерпеливое «гм».
– Нельзя все же доходить в этом до крайностей, сударь, – сказал суперинтендант. – Ведь душа человеческая изменчива, ей свойственны маленькие, вполне простительные капризы, а порой – так даже вполне объяснимые. И нередко бывает, что еще накануне вы чего-нибудь страстно желали, а сегодня каетесь в этом.
Ванель ощутил, как с его лба стекают на щеки капли холодного пота.
– Монсеньер!.. – пролепетал он в крайнем смущении.
Арамис, чрезвычайно довольный той четкостью, с которой Фуке повел разговор, прислонился к мраморному камину и стал играть золотым ножиком с малахитовой ручкой.
Фуке помолчал с минуту, потом снова заговорил:
– Послушайте, господин Ванель, позвольте объяснить вам положение дел.
Ванель содрогнулся.
– Вы порядочный человек, – продолжал Фуке, – и вы поймете меня как подобает.
Ванель зашатался.
– Вчера я желал продать свою должность.
– Монсеньер, вы не только желали продать, вы сделали больше – вы ее продали.
– Пусть так! Но сегодня я намерен попросить вас, как о большом одолжении, возвратить мне слово, данное мною вчера.
– Вы дали мне это слово, – повторил Ванель, как неумолимое эхо.
– Я знаю. Вот почему я умоляю вас, господин Ванель, – слышите, – умоляю вас возвратить мне данное мною слово…
Фуке замолчал. Слова «я умоляю вас», которые, как он видел, не произвели желанного действия, застряли у него в горле.
Арамис, по-прежнему играя ножиком, остановил на Ванеле взгляд, который, казалось, стремился проникнуть до самого дна этой темной души.
Ванель поклонился и произнес:
– Монсеньер, я взволнован честью, которую вы мне оказываете, советуясь со мной о совершившемся факте, но…
– Не говорите «но», дорогой господин Ванель.
– Увы, монсеньер, подумайте о том, что я принес с собой деньги; я хочу сказать – всю сумму полностью.
И он раскрыл толстый бумажник.
– Видите ли, монсеньер, здесь купчая на продажу земли, принадлежавшей моей жене и только что проданной мною. Чек в полном порядке, он снабжен необходимыми подписями, и деньги могут быть выплачены без промедления.
Это все равно что наличные деньги. Короче говоря, дело сделано.
– Дорогой господин Ванель, на этом свете всякое сделанное дело, сколь бы важным оно ни казалось, можно разделать, если позволительно таким образом выразиться, чтобы оказать одолжение…
– Конечно… – неловко пробормотал Ванель.
– Чтобы оказать одолжение человеку, который благодаря этому станет другом, – продолжал Фуке.
– Конечно, монсеньер…
– И он тем скорее станет другом, господин Ванель, чем больше оказанная услуга. Итак, сударь, каково ваше решение?
Ванель молчал.
К этому времени Арамис подвел итог своим наблюдениям. Узкое лицо Ванеля, его глубоко посаженные глаза, изогнутые дугою брови – все говорило ваннскому епископу, что перед ним типичный стяжатель и честолюбец. Побивать одну страсть, призывая на помощь другую, – таково было правило Арамиса. Он увидел разбитого и павшего духом Фуке и бросился в бой, вооруженный новым оружием.
– Простите, монсеньер, – начал он, – вы забыли указать господину Ванелю, что понимаете, насколько отказ от покупки нарушил бы его интересы.
Ванель с удивлением посмотрел на епископа: он не ждал отсюда поддержки. Фуке хотел что-то сказать, но промолчал, прислушиваясь к словам епископа.
– Итак, – продолжал Арамис, – чтобы купить вашу должность, господин Ванель продал землю своей супруги, а это серьезное дело; ведь нельзя же переместить миллион четыреста тысяч ливров, а ему пришлось сделать именно это, без заметных потерь и больших затруднений.
– Безусловно, – согласился Ванель, у которого Арамис своим пламенным взглядом вырвал правду из глубины сердца.
– Затруднения, – говорил Арамис, – выражаются в тратах, а когда тратишь деньги, то эти траты занимают первое место среди забот.