Встречки

– Плакалась передо мной, что болеет, одежда обносилась, и ходить им совсем не в чем.

Инна Ивановна – хорошая швея, много лет преподавала в школе технологию – труды у девочек, сжалилась, и целый год обшивала семью Ашхен, забесплатно. Потом соседка прознала, что швея устроилась работать в аптеке, очаровала там заведующую и потеснила свою соседку, сначала на полставки. В свою смену она не перетруждалась, мыла плохо, выскребать грязь оставляла напарнице, задушевно подружилась с заведующей, и та прониклась проблемами и нуждами приезжей семьи.

Моя знакомая согласилась, поначалу даже с радостью – работы поменьше:

– Мне ведь не только копейку к пенсии, мне ж ещё чтобы среди людей бывать.

Постепенно Ашхен, как та лиса, совсем вытеснила свою соседку из "заюшкиной избушки" – Инна Ивановна совсем уволилась. Прослышала, что Ашхен теперь работает по документам дворника аптеки. Но, как любому сотруднику аптеки, понадобилась медкнижка, которой у дворника не было. И заведующая вновь звонит Инне Ивановне:

– Приходи снова работать. Только медосмотр пройди и оформляйся.

Инна Ивановна заплатила за медосмотр, прошла его и получила медкнижку. И тут сразу к ней в квартиру явилась Ашхен – просить прописать её семью на три месяца и дать ей поработать вместо неё на всю ставку:

– Мне деньги нужны, а у тебя пенсия есть, – и надвигалась на Инну Ивановну стеной.

Та поняла, что на работу её брать и не собирались, что от неё нужна была только медкнижка и официальное оформление.

– Хорошо, что дочь уже пришла с работы и сумела хоть в прописке отказать. А уж работа – ладно…

– Уступили, значит… Но вы же на медосмотр деньги потратили. Получается, не на себя, а на нее.

– Да бог с ними, я теперь, когда одна дома, дверь просто никому не открываю.

Инна Ивановна выговорилась мне, успокоилась и ушла. Через день позвонила, доложила: подработать хочет, Ашхен эту боится, дома сидеть скучно, но дверь никому не открывает.

Снежная тропа

Дорожка от подъезда в эту щедрую на снег зиму с каждым утром всё уже и уже, при всей очевидной старательности дворника. За пределами двора она неуловимо, без резкой границы преображается в тропинку. Кто первый прокладывает её с утра после ночного снегопада? Вот сегодня я вышла из дома очень рано, а тропка уже намечена. Похоже, что не было паузы между тем, как прошли последний в ночи и первый за утро, снег всё падал, а тропка так и зиждилась. Возможно, образование снежной тропы так же неуловимо, как, например, неуловима граница начала мороза, или целой зимы – климатической, а не астрономической. Или как ещё большая загадка – таинство засыпания, граница между "ещё не сплю" и "уже сплю".

Неправильный пассажир

Вечерний трамвай развозил по домам пассажиров после работы из центра города на окраины. Я привычно угнездилась у окна на одиночном сиденье, уткнулась рассеянным взглядом в заснеженное окно и погрузилась в содержимое аудиокниги. Пассажиры воспринимались, как привычный каждодневный фон: примерно одни и те же спины, в одних и тех же одеждах.

Не успели мы проехать и одной остановки, как по громкоговорителю объявили, что трамвай «идет через вокзал, потому что на Арцыбушевской стоит движение". Это означало, что сейчас положенного поворота налево не будет, а этот и все последующие трамваи в ближайший час поедут через другие районы.

Мне было практически всё равно, поскольку два этих разных пути впоследствии соединялись как раз на моей остановке, только лишнюю дорогу придется перейти. Поэтому я не прислушивалась и о смысле объявления скорее догадалась. Постепенно стал нарастать гул пассажирской ругани, в эпицентре которой возмущался мужчина, которого я сразу определила как «нее наш, из новеньких». Он стоял у дверей и готовился выйти до остановки на повороте при переводе стрелки. Его бледное лицо было одновременно испуганным и воинственным. Он спорил с кондукторшей:

– Вы должны вернуть мне деньги, раз не едете туда, куда мне нужно!

– Нет у меня в аппарате функции возврата денег! – молодая, громкоголосая, злая, безликая, кондукторша заполняла собой, казалось, полвагона. Пухла фигура, навьюченная, как капуста, многослойной одеждой, сверху была стянута рыжим форменным жилетом, горящим на ней, как хэллоуинская тыква.

– Но я же вам в руки живые деньги дал!

– А я вам еще раз повторяю: билет назад в кассу не пробьёшь! Вот поезжайте в депо, – она назвала адрес на окраине города, – напишете заявление, и там вам ваши деньги вернут.

– Да мне в больницу на процедуру ко времени вернуться надо. Ну, так совпало, что нет у меня больше денег на другой билет, – он сейчас при выходе мог пересесть только на автобус, чтобы попасть туда, куда трамвай должен был ехать прежним маршрутом, а в автобусах трамвайные билеты не принимали.

В больницу ему, значит, в Сеченовку. Меня знакомо кольнуло, я окончательно вынырнула из своего аудио-транса и посмотрела на мужчину внимательно. Он был в чистых вещах, несколько не по погоде, не для холодного дня – тонкая курточка, спортивное трико, неказистая сеточка с пожитками. Так одеваются, когда из больницы уходят и приходят, складывают вещи в пакет и хранят их потом прямо в палате, в тумбочке. Заплатить за него у меня наличной мелочи не было, а транспортная карта пробивалась на поездку только раз.

Я вспомнила, как несколько лет назад, увезенная из дома на машине скорой помощи на рассвете, утром пошла домой, в чем была – в домашнем халате. Сеченовка от моего дома была в пяти остановках, денег не было, пошла пешком. Не по тротуару вдоль дороги, где встречный поток людей уже шел на работу, а, как говорится, задами-огородами, через дворы и кусты. В кармане были только ключи от квартиры. Вроде ничего особенного, но это своё состояние – помню, поэтому кожей ощутила шкуру человека между небом и землей – между больничной жизнью и обычной. И вспомнила, как в больнице менялось отношение к бытию вне болезни: к остаткам еды – они выкладывались на отлив окна птицам, к денежной мелочи, к наивным, не читаемым в обычной жизни книгам…

И потом иногда, проезжая мимо этой больницы, узнавала среди вошедших в транспорт кого-то неформатного – в тапочках, одежде не по погоде, без деловых сумок, налегке, и – без карточек, с мелочевкой в руке. Да ещё с выражением лица из другой жизни, где иные ритм и ценности…

Пока я вспоминала, мужчина вышел из трамвая в морозный вечер, окинув взглядом сидевших в полупустом трамвае зрителей. Было заметно, что, встретив наши сочувствующие взгляды, ему стало легче – он хотя бы был понят. Ему предстояло добираться две очень длинные остановки. Бегом или зайцем на автобусе. Вдруг автобусные кондукторы человечнее трамвайных?

Наша же кондукторша не унималась, декламировала оставшимся пассажирам, тыча пальцем в инструкцию на стене:

– "Согласно ФЗ 259 возврат денег производится в депо, по письменному заявлению с приложением билета". Денег у него нет! Кредитную карту надо иметь для таких случаев. И без денег на улицу не выходить! – это был, несомненно, её звездный час, она упивалась властью и вниманием.

Нештатная ситуация, и человек не будет судиться из-за 28 рублей. Подумаешь – чувство ничтожности перед властью ФЗ в лице кондукторши с функциями компостера.

Из кухарок

Смотрю в соцсети на фото полуоголенной приятельницы в спортивной одежде – натуры творческой, воздушной, не обремененной бытом. Завидую: как же хороша, легка – тростиночка!

И уже с озлобленностью думаю: легко-о-о быть стройной, когда ты никого не кормишь, даже если у тебя есть муж и сын. Вот чем они питаются?… Сама-то она – и вегетарианка, и сыроедка, и мужики её – сами как-то решают вопрос со своим пропитанием. Интересно, живи она на готовом пансионе с предоставляемой качественной едой – осталась ли бы она со своими странностями в питании, или это только от нелюбви к готовке?