Встречки

Голос её с каждым звонком становился всё теплее, родственнее. Под вечер появились даже нотки певучести, которые обычно слышались у нее при разговоре с начальством. Заглянув с потупленным взглядом ко мне ближе к вечеру, поделилась:

– А я в следующий отпуск одна в санаторий поеду. Мне все равно суставы подлечить надо. Я уже и сайт санатория, куда в молодости ездила, посмотрела, там всё как было… Точно!

Отлаженная годами, комфортная дистанция восстановилась. С привычного расстояния всё выглядело уже не так непереносимо. Стало проще общаться друг с другом, строить планы на совместные житейские дела. Жизнь возвращалась в своё русло…

Поздние разводы

Вновь в моем окружении обозначилась тема поздних разводов. Совсем поздних: в 60, 70, 80, когда выращены и поставлены на ноги дети, всё заработано – и жильё, и пенсия, и на хлеб с маслом. А механизм, сложившийся в паре, дальше существовать не может. Чаще всего – по причине быстрого угасания здоровья того, кто в паре терпел унижения и долго не противостоял доминирующему партнеру. И особенно, если это – человек грамотный, понимающий, дающий себе отчет в психологических причинах возникновения болезней. Что на самом деле их не обманешь, не обойдёшь. И что если будешь продолжать терпеть, страдать – болячки так и будут расти. И расплата будет неминуема: здоровьем, а там – и жизнью.

– Думаю разводиться, – сказала мне при встрече давняя приятельница Роза. Ей за 60, её супругу хорошо за 70. Эту пару я знаю на протяжении 15 лет. Очень состоятельные, много работавшие на Севере, родом оба из бедных деревенских семей.

В начале нашего общения она рассказывала мне, как завоёвывала его, он тогда уже крепко стоял на ногах: многое ей пришлось перетерпеть, долго ждать, самоотреченно вкалывать и на работе, и на домашнем хозяйстве без ничьей, в том числе и его, помощи. Однажды она описывала мне картинку, как едет она одна на велосипеде с двумя ведрами лесной земляники, и так каждый день в пору, когда «ягода пошла»:

– Мы тогда ещё не расписаны были, и он присматривался ко мне, – она перечисляла что-то ещё из трудоемкого и лично затратного, – И после всего этого – «наступил успех», – то есть, взял-таки он её в жены. Да, в зрелом возрасте у нее было убеждение, что замужество с ним было главным успехом ее жизни. Завоевывала она его долго, в отношениях было сразу трудно, изнурительно, всё какие-то рубежи осваивались – его мама, его друзья, тонкая талия, новая должность…

– А ведь и вся жизнь прошла так же тяжело, как будто я всё ещё зарабатывала его. Не могла себе позволить ни праздников, ни отдыха, ни удовольствий. От друзей постепенно отвадил, чтоб только дома была, ну и работа. Работа-дом. Помню, по молодости соберемся 3-4 пары, я наготовлю всего, два дня упахиваюсь. Посидим, выпьем, потанцуем, потом уйдут гости, я посуду убираю, он как дернет за скатерть, хрусталь весь – на пол вдребезги.

– Ты, – орет, – смотрела на него! Я видел! И как он тебя рукой касался, вы наверняка встречаетесь! – и глаза у самого красные, бешеные. А наутро – как ни в чем не бывало, улыбается: «Ну, поехали, поехали на работу». Так и отвадил меня от друзей, от моей родни. Незамужние мои подруги у него все – «проститутки». Я и научилась находить себе удовольствие дома: шила, вышивала, быт обустраивала. От безысходности…

И вот позади – жизненные завоевания, преодоления, достижения в виде солидного благосостояния. Трехэтажный замок на самой престижной просеке, подрастающие внуки, взрослые дети – выучены, работают в дочерней компании. Роза говорила, что создали её для своих детей, «чтоб им было, куда ходить общаться и платья показывать». Казалось бы: живи и радуйся. Но – нет. Обнажилось понимание, что без завоеваний и совместного осваивания чего-либо ничто другое не связывает. Говорить – не о чем, друг друга – не чувствуют.

– Он меня в упор не видит, да и детей с внуками. Ему лишь бы было вкусно, удобно, и чтоб не трогали его. Сам решает, куда и когда ему пойти, поехать. Захотел – уехал один в санаторий на месяц, оставил меня в самый урожай, я одна тут с ним крутилась. Уже не хочу ничего сажать, а он настаивает – сажай, побольше. Сам не помогает, а мне одной оно надо? Или в гости к нам зовет надолго, кого захочет, со мной не советуется. Вот поехал к родне на юбилей, оттуда приехал с двумя своими тетками, им 82 и 84 года, месяц уже у нас живут, гостят. Мне крутиться приходится дополнительно – еда особая, уборка. А я чувствую себя в последнее время плохо, ему-то еле поднимаюсь сготовить. Лежу тут как-то – давление очень высокое, криз, а он упрекает: «Ты что, мне уже и кашу на завтрак не сваришь?» Даже не спросил, чего это я лежу, как я себя чувствую, может, надо мне чего. Мне до самой себя сейчас сил нет, а тут он, да ещё две старухи.

– Ну а сама-то в санаторий чего не съездишь, не хочешь? Тем более, раз болеешь.

– А у меня нет возможности, на мне – дом. Я не могу котел оставить, а муж не умеет за ним смотреть. Это он – свободен, а я к дому привязана. Но только вот все чаще стало у меня сердце болеть, и давление постоянно – давит и давит. Как опять расстроюсь, так продохнуть не могу. Я прямо вот чувствуют, как все эти обиды надулись во мне, как пузырь, и он вот-вот лопнет, а с ним и моё последнее здоровье. Мы уже и отдалились, и могу я отвлечь и успокоить себя, но как только натыкаюсь опять на его равнодушие к себе, как к мебели, к «ложкомойке» – он так меня называет, прямо чувствую, как хуже мне становится. Ради чего все было, если мы подошли к старости, а ему важно только, чтобы я продукты экологически чистые ему выращивала и кашу ему вовремя варила.

Ах, Роза! Тебе всегда требовались от окружающих восхищение и зависть. А теперь – понимание и сочувствие…

– Ни за что бы не разводилась, – захлебываясь, она высказывала всё чуть ли не речитативом – видать, всё думано-передумано, слова все уже давно подобраны, осмыслены, плотно утрамбованы и теперь рвутся наружу.

– И дети с внуками к нам приходят, – продолжала она свой горячий монолог, – И не пьёт муж, и не бьёт, но вот такое пренебрежение, такое использование себя организм мой не может больше переносить. Я бы и рада, чтобы он тоже научился не замечать этого, не обращать на мои обиды внимания, выключаться, но никак не получается. Выходит – либо помирать раньше времени, либо уходить, расставаться.

Есть выражение у Жаклин Кеннеди: «Если вы провалите воспитание своих детей, все остальное, сделанное вами, ничего не стоит». В этой паре – воспитание детей не провалено, состояние нажито – жизнь удалась. Но если подумать дальше: а не тщетно ли была прожита совместная жизнь, если ты, выполнив все взятые на себя обязательства, не профукал детей, но так и не смог выстроить партнерства и простой человечности в отношениях с тем, с кем ты преодолевал препятствия и решал возникающие задачи? Если ты – ноль для того, с кем всё это тащил в одной упряжке, и кого намеренно выбрал, с кем будешь стариться?

– Ведь он всегда таким был. Всегда! Как я этого не видела раньше? А сейчас у меня перед глазами всё четко просматривается: по-другому он ко мне никогда и не относился. Но поняла я это только сейчас, в 62. А ведь мне говорили те, кто знали нас раньше: «Бросишь ты его», часто повторяли. Я смеялась: мне ничего не надо было, я другого не искала. А ведь всё видно было со стороны.

Некоторые просыпаются от спячки и признают безжизненность своих воздушных замков благополучия в 30, в 40 лет и меняют свою жизнь. А некоторым за жизнь так и не довелось прозреть. Сейчас, с нахлынувшим информационным потоком, с проговариванием самых различных жизненных ситуаций, с проиллюстрированной возможностью понять, что с тобой происходит, приходит понимание ситуации у людей и в позднем возрасте. Говорят, что с осознаванием ситуации уже невозможно её продолжать по-старому, если она тебе во вред. Пусть не сразу, не у всех быстро, но изменения происходят непременно. Если ещё есть время – можно прикинуть, повыбирать, прощупать разные варианты. Если его нет, да ещё и здоровье (вернее, нездоровье) поджимает – решаются быстро.