Я отвернулась

Но предметом, который действительно привлек мой взгляд, была новая большая кровать с темно-бордовым покрывалом, про которое отец сказал, что оно сделано из «свечных фитилей» [5].

Было так странно думать, что отец каждую ночь спит в этой постели с женщиной, которая не моя мамочка. Еще в комнате стояли комод и магазинные сумки с белой детской одеждой внутри. Мне поручили положить ее в ящики.

– Спасибо, Элли, – сказала Шейла. – Ты прекрасно справилась с работой.

После этого она вытащила вещи и переложила по-своему. На мой взгляд, ничего не изменилось, но она выглядела довольной.

– Ты ничего не имеешь против ребенка? – спросила меня подружка в школе.

– С чего бы мне?

– Ну, по нему понятно, что они этим занимаются, – хихикнула она.

– Что ты имеешь в виду?

Еще одна девочка засмеялась:

– Разве ты не знаешь?

Мне не хотелось выглядеть глупой, поэтому я сделала вид, что до меня внезапно дошло.

– Ах, это, – сказала я беззаботно. – Теперь я понимаю, о чем ты.

Но я не поняла.

И вот однажды на уроке биологии учительница объявила, что мы начинаем изучать «размножение». По классу прокатилась волна смеха. «Твой отец и новая мать все об этом знают!» – прошептала подружка, которую я стала недолюбливать после этого.

Мы все сидели перед большим экраном, на который падал луч проектора, как в кино. Отец обычно водил меня каждую субботу на утренние сеансы в наш местный кинотеатр «Одеон», но мы там не были уже целую вечность. Сейчас, в кабинете биологии, на экране появилось изображение чего-то, слегка похожего на луковицу. Пока мама не заболела, мы с ней сажали такие осенью, а весной из них прорастали зеленые побеги.

– Это матка, – сказала учительница. – Она у женщины в животе.

Следом шла картинка с изображением маленького головастика, который назывался «сперматозоид».

– Они образуются в организме мужчины. Множество их попадает в матку, но лишь один оплодотворит яйцеклетку. Это означает, что зародилась новая жизнь. А затем ребенок начинает развиваться.

В классе снова захихикали. Это показалось мне невежливым. И я задала вопрос:

– А как головастик попадает в матку?

Еще несколько девочек выглядели так, будто тоже этого не понимали. Но подружка толкнула меня в бок.

– Это потому что мужчина и женщина занимаются сексом, тупица! – прошипела она. – Так же, как твой отец! Моя мама говорит, что это отвратительно – так скоро после смерти твоей бедной матери.

Неужели правда? А зачем?

Тем же вечером я зашла к миссис Гринуэй и повторила вопрос. Я надеялась, она скажет, что моя подружка просто глупая. Но она молчала несколько минут, хотя телевизор продолжал греметь ее любимым сериалом «Улица Коронации», который я никогда раньше не смотрела, – она всегда включала либо его, либо «Перекресток», и я никак не могла решить, который мне нравится больше.

– Некоторые люди могут говорить, что твой отец нашел кого-то слишком быстро, – сказала она наконец. – Но прошло уже почти два года, и кроме того, он был одинок. Мужчины не всегда сами справляются со всеми делами. Ему нужна была женщина, чтобы присматривать за тобой. И моя дочь тоже нуждалась в муже. Время поджимало. Она всегда отчаянно хотела ребенка.

Никогда прежде я не слышала, чтобы старушка так долго говорила серьезным голосом, без обычного хихиканья.

Затем миссис Гринуэй вздохнула:

– Она считала, что уже слишком поздно, чтобы иметь собственного ребенка. Значит, была недостаточно осторожна.

– Что вы имеете в виду?

– Ничего. – Она встряхнула плечами. – Не слушай меня. Твой отец прав. Я должна научиться держать свое мнение при себе. А теперь – как насчет того, чтобы чего-нибудь съесть?

Поднявшись, старушка прошаркала к сверкающему золотистому столику-тележке, на котором держала свои чайные чашки, чайник и красивую жестянку печенья с изображением котика. Ее пальцы с трудом открыли крышку.

– Чертов артрит, – проворчала она.

– Может, вам помочь?

– Спасибо. Ты добрая девочка.

Потом она похлопала меня по плечу, и мы принялись уплетать шоколадное печенье.

– Мы с тобой в одной лодке, ты и я. Остается только надеяться, что все будет в порядке, когда родится ребенок.

– А что может случиться? – спросила я, когда мы устроились на диване смотреть телевизор.

– Все изменится, поверь мне.

– Я не понимаю.

Она снова потрепала меня по плечу.

– Даже если бы поняла, ни ты, ни я ничего не можем с этим поделать. Не рассказывай об этом разговоре отцу, иначе мы обе попадем в беду. А теперь тсс. Реклама закончилась. Мы же не хотим пропустить следующую часть, да?

Я поймала себя на том, что прижимаюсь к ней. От нее исходило утешение, особенно нужное, когда все снова менялось из-за предстоящего рождения ребенка.

– А можно я буду называть вас бабулей? – спросила я неожиданно для самой себя. – Мне всегда хотелось иметь бабушку, как у остальных девочек в школе. Мои бабушки и дедушки все умерли до моего рождения.

Ее лицо покраснело. На мгновение мне показалось, что я обидела ее. А затем она просияла и обняла меня.

– Я вовсе не возражаю, – сказала она со слезами на глазах. – Наоборот, мне бы очень этого хотелось. Надо нам предупредить тех двоих. – Она усмехнулась. – Представляю, что моя дочь вообразит по этому поводу! Пожалуй, решит, что мы объединились против нее.

Приближалось Рождество. Это обычно волнующее время, потому что мой день рождения следовал сразу за ним. Все вокруг менялось в предвкушении праздника. Я любила сверкающие огни и когда люди счастливы, придумывала, что они празднуют и мой особенный день тоже. Мама часто говорила, что я стала для нее лучшим подарком из всех, о которых только можно мечтать.

С тех пор как она умерла, у нас с отцом не было елки. Но на этот раз в холле стояло огромное дерево со множеством завернутых подарков под ней.

– Да уж, не такой большой, как подарочек в животе моей дочери, – хрипела бабушка Гринуэй, когда мы тыкали пальцами и ощупывали коробки в надежде угадать, что внутри. – По их подсчетам, она должна родить через пару недель или около того.

– А как они его достанут? – спросила я.

Она кинула на меня острый взгляд.

– На твоем месте я бы не спрашивала. Это только напугает тебя до полусмерти. – Она вздрогнула. – Если бы кто-то сказал мне, каково это на самом деле, я, наверно, никогда не подпустила бы к себе мужчину.

– Что ты имеешь в виду?

Она отмахнулась:

– Неважно. Лучше заведи для меня мелодию на этой твоей драгоценной музыкальной шкатулке.

В прежние времена в канун Рождества мы ходили в городскую церковь на рождественскую службу петь гимны для детей. Каждому ребенку там давали небольшой подарок. Однажды я получила маленького шелкового ангела, чтобы вешать на елку. Я не знаю, куда он потом подевался. Множество вещей с той поры, казалось, исчезли после того, как моя новая мать «немного прибралась».

– Это обязательно? – простонала она, когда отец предложил пойти на службу. – У меня спина болит.

– Ну, раз ты не хочешь, то не пойдем, дорогая.

– Но мы же всегда ходим! – вырвалось у меня. – Пожалуйста, папа!

Отец колебался.

– Мы можем сходить вдвоем, если ты не против.

Он разговаривал с моей новой матерью так, будто меня не было в комнате.

Она пожала плечами.

– Ступайте.

Это была прекрасная служба. Мы сидели рядом с Питером Гордоном и его родителями, пели любимый гимн моей настоящей мамы – «Там, в яслях». По окончании миссис Гордон крепко меня обняла, а Питер пожелал «счастливого Рождества» с некоторой неловкостью, словно понимал, что это особенно непростое для меня время. Потом многие гладили меня по голове. Какие-то люди говорили отцу, что «желают ему добра». Он крепко сжимал мою руку, пока мы возвращались домой.

– Я знаю, что жизнь бывает тяжелая, Элли. Но теперь все будет хорошо.

5

Сandle wick – свечной фитиль – Элли путает с плетеной хлопковой тканью, candlewick, название которой пишется слитно и произошло от сходства используемых нитей с фитилями.