Страница 12 из 15
Агата не усомнилась ни на секунду: если король Ренери так говорит, значит, барду наверняка известны все песни из свитка музыкального достояния двух воюющих ныне государств. Ну, тогда можно и не пытаться вспомнить менее известную песню – всё равно выскрести её слова из закоулков усталого разума вряд ли получится. А ещё это значит, что можно забыть обо всём на свете и исполнить одну из своих любимых песен. Если ей, Агате, конечно, вообще дадут такую возможность.
Ренери чуть склонил голову, глядя на Лизу, потом на Анну.
– В Нортоне уже давно ходят слухи о том, что воспитанницы леди Осткард великолепно поют, – Ренери скользнул равнодушным взглядом по Агате. – А ещё я знаю, что в Атернии чуть ли не каждый второй владеет искусным умением петь, так что сегодня шанс попробовать будет у всех.
Вот и решилось. Агата тихонько и даже радостно выдохнула. Она будет петь!
Услышав слова короля Нортона, Лиза фыркнула, а Анна презрительно усмехнулась. Их реакция была понятной – воспитанницы леди Осткард знали, что Агата ужасно поёт, и что для окружающих уж наверняка станет мукой её слушать.
Опустив лицо, Агата почувствовала, как краснеет. Она и сама прекрасно знала, что не умеет петь. Пусть даже она любила музыку всем сердцем и жила ею, пусть она обожала петь, но…
Конечно, её старания ничего не изменят, однако даже если она пропоёт сегодня ночью хотя бы одну строчку своей любимой песни – она будет счастлива. Потому что вскоре ей грозит смерть.
Так что пусть даже одну строчку, одно слово, но она вложит в эту песню всю свою душу, впрочем, так она делала это каждый раз, когда пела.
– Мартен? Ты готов? – Легкий кивок барда позволил Ренери довольно улыбнуться. – Тогда начнём.
Юный король сделал глоток сладкого вина и кивком головы указал на Лизу.
– Ты первая.
Лиза с самым напряженным видом переглянулась с сестрой, кивнула ей, затем громко прочистила горло, сделала несколько глубоких вдохов и старательно выровняла дыхание. Сейчас старшая воспитанница леди Осткард выглядела так, словно собиралась одна-одинёшенька по меньшей мере штурмом брать замок короля Нортона.
Спесиво задрав носик, Лиза снисходительно посмотрела на седовласого барда, по-прежнему тихонько и ненавязчивого перебирающего струны лютни, и сказала:
– «На терниях цветы», пожалуйста.
Мартен сразу же кивнул.
– С удовольствием, – отозвался он, и Агата заметила, как скисло лицо Лизы, а за ней и лицо Анны. «На терниях цветы» была весьма редкой песней в репертуаре музыкантов, и даже почти забытой у публики.
Бард коснулся струн, и служанка почувствовала, как её душу охватил сладкий трепет, такой воздушный и невесомый, словно бы он был пёрышком синицы.
Как же красиво Мартен-бард играл на лютне! Агата вдохновенно закрыла глаза. Мелодия выбранной Лизой песни показалась девушке виноградной лозой, вьющейся по изящной шпалере под теплым солнцем… Вот это да! И пусть Агата уже много раз слышала эту композицию и частенько с любовью исполняла её сама – сейчас, в руках Мартена-барда, это произведение становилось как никогда живым.
Агата была искренне рада, что перед смертью ей удастся насладиться хотя бы несколькими мгновениями такой красоты.
В саду том сумеречном, тихом
Сплотились тернии с цветами в колосок…
Лиза пела изумительно. Каким бы скверным ни был характер у этой девушки, несомненный музыкальный талант, тонкий слух и великолепный голос были теми атрибутами старшей воспитанницы леди Осткард, которые её воистину красили.
Нет-нет, это правда. Маленькое сердечко Агаты всегда замирало от восторга, когда воспитанницы леди Осткард пели или играли на музыкальных инструментах. И эти минуты не были исключением. Служанка бы и дальше с наслаждением слушала заливистое и прекрасное пение Лизы, чей высокий и сильный голос, словно серебряный ручеек, всё больше и больше заполнял комнату, но…
Король Ренери отчего-то не разделил мнения Агаты. Девушка догадывалась, что уж явно не потому, что Лиза пела некрасиво или петь не умела.
И это правда – Ренери и сам прекрасно слышал, что Лиза пела восхитительно и умело. Она полностью попадала в ноты, чисто интонировала голосом, пела звонко, без малейшего сипа. Она пела лучше, чем большинство из тех девушек, которых когда-либо Ренери слышал, и да, это завораживало и восхищало, только всё это ему до смерти надоело.
Восхищение продлилось ровно двадцать пять секунд, после чего король недовольно махнул рукой. Всё это уже было, и всё это не то.
Бард тут же перестал играть на лютне. Анна вздрогнула, Агата с разочарованием взглянула на короля, а Лиза, едва-едва держа рот на замке, была просто готова взорваться от возмущения.
– Следующая.
Лёгкий кивок головы короля неожиданно заставил младшую сестру Лизы в полной мере осознать свою теперешнюю значимость.
Анна воодушевленно вскинула своё бледное, словно фарфоровое, личико, и её умные серые глаза сразу заблестели энтузиазмом. Она была даже отчасти рада тому, что пение Лизы не привлекло внимания короля Ренери. Ведь теперь у неё есть шанс попробовать свои силы, доказать себе и, может быть, всему миру, что она поёт не хуже, а, может, даже лучше старшей сестры. Лиза всегда пела достойнее всех, кого слышала Анна, старшая из сестер Нэтт славилась на всю Атернию своим колоратурным сопрано. Анна же обладала всего лишь сопрано лирическим, но хотя бы пыталась сделать свои песни живыми – не просто красивыми, но заставляющими трепетать душу слушателя. И если у Анны это получалось очень слабо, то у Лизы не было даже малейшего умения одухотворять свой вокал.
Бард заиграл очередную песню. И снова, едва лишь Агата погрузилась в чарующие объятия мелодии, соскальзывающей со струн лютни Мартена, и в чудесное пение Анны, как король Ренери снова взмахнул тонкой кистью руки, веля перестать играть. На этот раз песня продлилась чуть дольше. И всё же Ренери хватило лишь одного куплета, чтобы понять, что это совсем не то, что ему нужно. Юный король всеми силами вслушивался в пение Анны, пытаясь в нём что-то ухватить, но нет, нет – ничего.
Тягучее разочарование как ядовитое зелье старой знахарки заполнило душу короля, и он, так ничего и не уловив, с досадой прервал пение девушки.
Анна замерла с застрявшими в горле словами песни, она всё смотрела на Ренери, осознавая, что всё кончено, и что всякая надуманная ею собственная значимость развеялась вдруг, словно песок, закрутившийся в порывах ветра.
Воодушевление в глазах Анны сменилось острой растерянностью, почти отчаянием. Она не посмела возразить и слова, но почувствовала, как внутри неё переплелись в клубок две блестящие змеи – ядовитые и страшные – обида и гнев.
– Теперь ты, – бросил Ренери Агате.
Лиза усмехнулась, покачав головой.
– Простите, Ваше Величество, но вам этого лучше не слышать. Эта оборванка не умеет петь и никогда не умела.
– Если ещё раз решишь начать молоть языком без разрешения, я прикажу зашить тебе рот, – равнодушно сообщил Ренери.
Лицо Лизы вдруг почти неестественно вытянулось, глаза округлились. Для своего же спокойствия девушка даже прикрыла рот руками – вдруг ненароком слово вырвется.
Тем не менее Лиза была права. Агата не умела петь. Да, ей очень хотелось пропеть хотя бы строчку любимой песни, но сейчас это желание показалось Агате губительным. Служанка посмотрела на огонь, тихо вздохнула и горько прошептала:
– Простите, Ваше Величество, – девушка опустила взгляд, смущение заставило её голос дрогнуть, – но я и правда не умею петь.
Ренери подавил раздражение. Ему хотелось вспылить, но он взял себя в руки. Пусть уж этот тоскливый вечер хотя бы достойно закончится.
– То есть ты отказываешься от участия в испытании, и я могу его завершать? – спросил король, бряцая перстнем о край расписного кубка. Терпкое, душистое вино, алеющее в нём, уже остыло и едва ли горячило кровь.
Король кинул скучающий взгляд на служанку, на её взволнованное лицо, перепачканное в грязи и пыли. Невзрачное лицо самой обычной девушки. Грязной оборванки, прислуги с едва отросшими волосами на обритой голове, с царапинами и ссадинами на физиономии, с истёртыми от долгой работы руками. Болезненно худой босячки в ветхом холщовом платье – смрадном и пропыленном. Когда Ренери смотрел на эту жалкую лохмотницу, он чувствовал лишь отвращение. Его даже подташнивало, так неприятно она выглядела.