Призрачный мой дом

Марлинский и Хакопныш переглянулись и синхронно рассмеялись озвученному тезису. Эти двое были дружны, особенно в последнее время сблизились, держались повсюду рядом и вместе проводили свой досуг, наполняя его живой водой событий, приключений и впечатлений. По сути, являлись бандой – в пацанском, даже детском понимании этого слова. Примерно такой командой еще два года назад были Серж и Геша Хлебчиков, служивший тогда на должности инженера по ЭВМ, занимаемой теперь Хостичем. Они и внешне походили друг на друга, оба высокие, статные, только у Пита лицо круглое, как сдобная булочка и волосы прямые на пробор, а Хакопныш лицом обладал вытянутым худощавым и мелко завитые волосы зачесывал наверх. Ничего, наверное, нет странного в том, что в суровых армейских условиях тут и там возникали такие пары, дружеские тандемы, – как раз в такой непростой обстановке бывает важно, чтобы кто-то прикрыл спину в минуту опасности или подставил плечо, когда трудно. При этом Марлинского с Хакопнышем объединяли еще и неурядицы в их семейной жизни.

Они были приблизительно одного возраста, но происходили из совершенно разных слоев общества. Петр Петрович, как уже говорилось, был потомственным военным, сыном генерала, и успел уже дослужиться до майора. Хакопныш происходил из сугубо штатских кругов, из среды научной интеллигенции. Он окончил университет в столице, где остался и делал неплохую научную карьеру, но потом что-то стряслось, какая-то неприятность, никто не знал, какая. Он резко развелся с женой, бросил все и поступил на военную службу. Его хорошее и качественное образование очень даже пригодилось на КП корпуса, и вот он уже капитан, и, похоже, даже жениться снова собрался – начальник штаба на его обстоятельства намекал. Поэтому-то, должно быть, и выглядел Андрей Михайлович более спокойным и уравновешенным, чем его друг. Петра Петровича терзали сомнения и внутренняя неопределенность. Поговаривали, что жена его, синеглазая красавица Нинель, спуталась с одним майором, начальником физподготовки корпуса. И то ли потому она с ним связалась, что частенько прикладывался Марлинский к шкалику, то ли, наоборот, тот прикладывался к нему потому, что что-то такое подозревал – неизвестно. Достоверным фактом в этой истории являлось лишь то, что майор и капитан в последнее время отлично поладили.

– Кстати, верно, Хакопнический Ыш прав, – поддержал друга Марлинский, единственным капиталом которого, по его же словам, была безумно любимая им дочь Юлька. – Генофонд нации надо беречь.

Глаза и губы майора масляно поблескивали, в предшествующие выходные он снова руководил каким-то застольем. Петр Петрович мял и крутил в пальцах сигарету, ему сильно хотелось курить, а еще больше пить, но вырваться из помещения все никак не удавалось.

– Откуда же они узнали про то, что нам самим не ведомо? – не переставал докапываться Хостич. – И, они сначала узнали, а потом пришли, или пришли, и тут уже все узнали?

– Отто, не забивай ты голову себе и другим этой трахомудией! Какое это имеет отношение к тому, что нам срочно нужно делать? Ведь никакого же!

– Я к тому, что, может, сокровище для нас вовсе и не сокровище? Может, дать, что им нужно, и дело с концом? Пусть отвяжутся. Или подавятся.

– А если не отвяжутся? Мы им уступку, а они нам новое требование. Мы снова уступку, а они еще… Только начни, потом не остановишься. Это известный психологический прием, им все шантажисты и манипуляторы пользуются. Главное добиться первой сдачи позиций, первого отступления, дальше пойдет легко…

– Ежели бы попросили сразу, по-человечески, вполне возможно, мы и поделились бы. А теперь – хер им. Пусть отсосут.

– Попрошу держаться в рамках, господа офицеры! Не выражайтесь!

– Да ладно, товарищ полковник, что тут такого? Все по существу. И по справедливости. Мы же тут люди крепкие собрались, поэтому нам нужны крепкие выражения. Раз уж ничего другого нет. Про сокровище свое мы просто не понимаем. Думаем, где-то, у кого-то и толще, и вкусней, а на самом деле у нас и слаще, и краше. Но сокровище – оно ведь универсальное, понимаете, оно для всех. Я так себе представляю. Логично же? Логично. Видимо, это что-то такое, чего у нас завались, грубо говоря, но чему мы не придаем значения, потому что под ногами валяется. А в других местах, напротив, неведомой драгоценности этой мало, или вовсе нет.

– И что это может быть?

– Вот и думай. Ты у нас умный, продвинутый, технически грамотный. Компьютерный гений, можно сказать. Реши задачку, вычисли… Хотя, может статься, что ответ где-то совсем в другой плоскости…

– Какой я гений… – Отто неожиданно зарделся. – Вот Хлебчиков был гений.

– Ну, Хлебчиков… Незаменимых людей нет. Вот ты теперь вместо него. Давай, свершай!

– Кстати, напомнили. А что, Хлебчикова в последнее время никто не видел?

– Вы думаете?..

– Обо всем сейчас думаешь. И обо всех. А что это у нас Таганцев сегодня отмалчивается? То такой весельчак-балагур всегда, а тут молчит, словно воды в рот набрал. Неужели сказать нечего? Или, наоборот, что-то скрывает? Проговориться боится? А, Таганцев? Ты намек начальника штаба насчет академии понял? Академик из нас ты один. Во всяком случае – пока.

Капитан Таганцев, Серж, вздрогнул и раз, и другой, услышав свою фамилию, произнесенную подряд дважды. Он совсем недавно вернулся из Военно-воздушной академии, о чем свидетельствовала его безупречная стрижка. Вступительные экзамены он сдал успешно, и вот буквально вчера из академии пришла официальная бумага с подтверждением: зачислен на первый курс. Теперь ему оставалось дождаться осени, рассчитаться тут со всем спокойно, и отправляться в столицу, к новой жизни. Спокойно, ага… Спокойствия теперь уж точно не будет. Вообще-то, у него имелись кое-какие мысли по поводу происшедшего, но озвучивать их ему пока не хотелось. По крайней мере, во всеуслышание. Но и прямое обращение начальства он игнорировать не мог.

Серж пошевелил своей гордостью – усами, убрал ладонью со лба чуб.

– Что говорить-то?

– Вот и скажи что-нибудь. Хотим послушать, что ты думаешь. Ведь что-то ты думаешь?

Серж пожал плечами.

– Думаю…

То, что он думал, ему совсем не нравилось. А думал он, что взломать пароль компьютера на КП и найти в нем нужные файлы за такое короткое время мог только тот, кто непосредственно на этом компьютере работал. Да что там взламывать, этот пароль, наверное, уже сто лет не менялся. Нет, конечно, меняется регулярно, как и положено, под запись в Книге паролей, но он всегда дублировался для памяти мелом на задней стороне доски. Это делалось всегда, на всякий случай, поскольку память штука ненадежная… У Лукьяновича даже присказка такая была: если ты такой дурак, и ничего не помнишь, записывай в блокнот, я всегда так делаю. Об этой записке на память посторонние понятия не имели, да и из своих знали лишь те, кому положено. Двое, собственно, знали точно, Лукьяныч и Хостич, возможно, еще кто-то. Он сам узнал случайно, в прошлом году, а то и раньше, еще при Геше. Лукьяныча отметаем сразу. Следовательно, кроме Хостича такое мог провернуть лишь один человек – тот, кто работал на этом месте до него. Юра, конечно, тоже вне подозрений, просто нужно его знать, чтобы в этом не сомневаться. К тому же, он был вместе со всеми на читке приказов и, кроме того, с Дукштой-Дукшицей лично закрывал и опечатывал КП. Себя тоже пока в сторону, беспамятство исключаем, вроде не было. Значит…