Страница 16 из 25
Странные у них были отношения, с какой стороны ни посмотреть – странные. И он в них выглядел не очень. А некоторые так прямо и говорили ему: подлец ты, Таганцев. Пользуешься, говорили, дармовщинкой, а отвечать ни за что не хочешь.
Неправда ваша, говорил, а чаще, думал в ответ Серж. Все не так.
А как же на самом деле?
Сложно все, сложно.
Тома восхитительная женщина, мечта, и все такое. Любить такую и удовольствие, и счастье. И он любил бы ее… Да он и любил, возможно, и, чего греха таить, пользовался, но ведь в той же мере, что и она. Он давал ей то, чего она сама хотела, но лишь при условии, что их желания совпадают. Серж считал, что это справедливо. А разве нет?
Черт, кто бы объяснил ему самому, что там в его душе происходит… Только реально, без штампов и морализаторства. Не как Марь Иванна.
Марь Иванна глаз прищурит, выставится так на него и говорит с дребезжащим посвистом: «Что же ты творишь, негодник? Ты посмотри, какую девку гнобишь!»
Ага, гнобит он. А что прикажете с ней делать?
Тамара певица, а зачем ему певица? Даже не так: он ей зачем? Что может он ей предложить, кроме стандартного набора гарнизонных благ? Ладно, здесь город рядом, а переведут его служить в глухое, отдаленное место, где медведи и удобства на улице, что тогда? Где петь она будет? В клубе, перед бойцами? Долго ли выдержит этот хрупкий цветок на морозе? Вряд ли.
Он просто не пускал эту любовь в свое сердце. Во избежание будущих и обоюдных, заметьте, разочарований.
К тому же, сценарий, который он набросал для своей жизни, несколько отличался от подкидываемых порой ей вариантов и возможностей. Поэтому он старался следовать своему плану, согласно которому спутницу ему следует искать в другом, не в певческом сословии. На Тамару не опереться, думал он, наверх с ней не взлететь.
А он непременно хотел наверх.
Заметив, наконец, приближавшегося Сержа, Тома улыбнулась – ему показалось, будто зажегся волшебный фонарик. Приблизившись, он подал ей руку, а когда она встала, подставил щеку для поцелуя.
– Что-то случилось? – спросил немного тревожно.
– А у тебя? – заторопилась она, стараясь заглянуть ему в глаза. – У тебя все хорошо? Мне отчего-то стало тревожно, показалось, ты попал в беду.
– Глупости, Томочка, все хорошо. Он обнял ее за плечи. – Замерзла?
– Нет, тепло же… Разве что, самую малость…
Она прильнула к нему, и он почувствовал, как она дрожит. Душа всколыхнулась щемящей нежностью.
– Замерзла…
– Это так, нервное.
– Пошли, пошли. Будем тебя согревать и успокаивать.
Они поднялись в квартиру.
Серж усадил гостью на диван, принес ее персональные тапочки, кожаные, с меховой оторочкой, и, опустившись перед ней на колени, сам переобул ей ноги. Ее туфельки хранили тепло. Миниатюрные, изящные, будто детские. Нет, не детские – феечкины. Изумляясь хрупкости туфелек, он сжал их в ладонях, парой, и так же вместе осторожно перенес на комод. Они казались ему хрустальными, драгоценными, здесь им самое место. Потом он укрыл Тому пледом.
– Садись рядом, Сереженька…
– Погоди, мне нужно переодеться.
– Я люблю, когда ты в форме.
– Завтра на службу, спецодежда должна быть в порядке.
– Утром я ее тебе заново выглажу.
– Ловлю на слове.
– Не нужно меня ловить, мне самой нравится за тобой ухаживать. Ты же знаешь.
– Знаю. Но хорошим не стоит злоупотреблять.
– Почему же? Мне кажется, от хорошего не следует отказываться.
– Отказываться не нужно, я к этому и не призываю. Но есть тонкая грань, за которой праздник превращается в рутину. Понимаешь? Баланс количества качества надо соблюсти.
– Ну, запутал все. Теорию целую подвел под все, умных слов наговорил… И все же, праздник?
– Конечно. Наблюдать за тобой, моя жар-птичка, всегда праздник. А уж когда ты начинаешь ухаживать, это просто сказка.
– Ах, какой же ты любезник, мой капитан. И льстец, льстец…
– Никакой лести, дорогая. Только самая простая, самая неприкрытая правда. И ничего кроме.
Разговорами Серж не отвлекся от своего намерения сменить наряд. Поскольку квартирка являлась однокомнатной, особых мест для уединения в ней не предполагалось. Да Серж и не слишком переживал по этому поводу. Открыв дверцу шкафа, он укрылся за ней, частично, но все же, и там быстро переоблачился. На противоположной стене висело небольшое зеркало, и они с Томой обменивались через него взглядами. Он повесил форму на плечики и облачился в мягкие домашние брюки. Потянулся за рубашкой.
– Не эту, дорогой, не клетчатую, – подсказала ему Тома. – Надень светлую, пожалуйста. Я хочу, чтобы сегодня ты был в белом.
– Почему так? – осведомился Серж, охотно, впрочем, выполняя ее просьбу.
– Не знаю… Настроение такое.
Как же он любил этот ее бархатный голос. Закрыв шкаф, он подсел к ней на диван, обнял за плечи, сразу ощутив ее хрупкость и беззащитность. Она прижалась к нему, поеживаясь и вздрагивая, пока не погрузилась в тепло, покой и безмятежность.
– Будем пить чай? – спросил он ее.
– Будем пить вино. И зажжем свечи.
– Осталось пару штук всего.
– А вот все, что есть, и зажигай.
– Что все-таки происходит? Странное у тебя настроение. Ты меня пугаешь.
– Не странное, мой капитан, настроение эсхатологическое.
– Переведи.
– Чувствую я, дорогой мой, что не скоро еще нам выпадет такой вечерок провести вместе, если вообще когда-нибудь случится. Так давай же насладимся им сполна. Им и друг другом.
– Не накликай беду.
– Нет, Сереженька, беда, это не по моей части. Напротив, я знаю, что как раз от беды я тебя спасу. Когда придет время.
– Правда?
– Верь мне. Другое дело, что происходят какие-то вещи большого, может быть, глобального масштаба, которым невозможно противостоять. А ты разве сам этого не чувствуешь?
Серж наклонил голову, соглашаясь.
– Чувствую.
– Что это, по-твоему? Что творится?
– Война, ты же знаешь.