Страница 3 из 16
– У вас проблемы? – старик покачал головой. – Или…
Фарел не успел договорить и осекся. Невидимое лицо человека стоящего в дверях исказила гримаса гнева. Теперь сомнений не могло быть – несмотря на спадающий на лицо капюшон, комиссар, видел впившиеся в него глаза незнакомца.
– Молчать! – голос незнакомца отдавал медью.
Толстяк вздрогнул. Что-то глубоко в душе неприятно заныло и потянуло внутренности вниз. Приходило осознание. Человек, которых стоял в дверях говорил другим голосом, у него был другой голос, когда он только пришел. Вместе с осознанием, разум сковывал ужас. Фарел почувствовал мерзкий тошнотворный запах, исходящий от незнакомца и горло скользким комком схватила тошнота. Он отступил, зажимая нос рукой и щурясь. От невыносимой вони кружилась голова и Фарел шатаясь, наткнулся на стол, сбив папки. Бумага брызнула в стороны, разлетевшись по кабинету. Резким порывом ветер распахнул оконные ставни, потухли свечи…
Незнакомец стоял в проеме. Ветер развивал его плащ.
Фарел бросился к ящику и выхватил арбалет. Он не видел, как человека в черном плаще выгнуло под неестественным углом и перетряхнуло. Появившаяся из колчана стрела скользнула в обойму, натянув тетиву, щелкнул курок и Фарел выпрямился, вытянув арбалет. Смертельное жало стрелы смотрело в дверной проем, направленное незнакомцу в грудь. Старик зажмурился и выстрелил…
Он услышал, как зазвенела тетива, стрела со свистом рассекла воздух. Когда не в себя от страха, Фарел открыл глаза, то увидел, что проход был пуст – смертельный наконечник впился в обшивку стены коридора.
***
Блекло, отдаленно напоминая дневной свет, сияла керосиновая лампа, освещая бледное, покрытое испариной лицо старика. Руки тряслись, то и дело, роняя ключ наземь, не в силах попасть в замочную скважину. Примерно, с пятой попытки ключ попал в замок, и давно не знавший смазки металл заскрипел, больно резанув слух. Фарел впопыхах забежал в дом, и, оказавшись в прихожей, ни секунды не медля, задвинул дверной засов. Голова гудела.
«Старый гоблин, выпей же со мной…», – пел отвратительный писклявый голос.
Фарел медленно сполз на пол и выронил из обессиленных рук вдруг потяжелевший ключ.
«Рома капля не спеша…».
Славная песенка, вертевшаяся в голове, звучала все тише и вскоре чудные куплеты исчезли совсем, оставив желеобразную липкую тишину, которая заполняла сознание. Фарел со всей силы ударил кулаком об пол. Следовало понять, кто это был и зачем он пришел.
… Огромная деревянная кружка опустилась на пустой стол, и приятное жжение в полости рта, толика за толикой начало растворять мысли Фарела в вине. Рядом валялся полупустой бочонок красного, когда-то припрятанный стариком к собственному юбилею. Не горел ни один светильник, не тлели свечи, а окна спрятались за занавесом. Лишь свет луны в небе за окном, пробиваясь сквозь плотную ткань штор и минуя редкие ветки деревьев, освещал бархатным светом просторную комнату, выхватывая из темноты рваные очертания предметов. Фарел удивленно потряс кружкой и, прищурив глаз, перевернул ее вверх дном, рассматривая пустое дно. С края скатилась жирная капля вина и упав, тут же впиталась мокрым пятном в дорогую ткань пижамы.
– Пустая, – он озадаченно покачал головой. – Надо наполнить. Где моя бочка? – заорал он в темноту. – Я заплатил за нее пять золотых!
Сидя, он подвинул к себе бочонок, плеснул в кружку вина и довольно заулыбался. Он облокотился о ручки кресла, попытался встать, но его тут же повело в сторону. Потеряв равновесие, Фарел рухнул на пол, по пути зацепил столик и кресло, которые последовали вслед за ним. Перевернулась кружка, наполненная вином до самых краев. Кресло больно прижало ногу. Градом брызнули осколки стекла разбившегося столика чудом не поранившие старика. Фарел выругался, опрокинул зажавшее ногу кресло, откинулся на пол и уставился на потолок. Стало стыдно. Он, уважаемый в городе человек, столько добившийся за свою жизнь, беспомощно лежал на полу, весь в вине, среди осколков стекла. А все потому что он был пьян, вернее сказать, он напился до поросячьего визга, и сделал это наедине с самим собой, поставив себя вровень с каким-нибудь портовым пьяницей в обветшалом кабаке. Он сделал то, что никогда не позволял себе раньше… Мысли оборвало, Фарела согнуло пополам и он вырвал съеденную накануне отбивную.
– Я сам во всем разберусь. – Фарел уверенно закивал, да так, что не рассчитал и стукнулся затылком об пол. – Да, я предостерегусь. Завтра же найму охрану, бес подери! – голова страшно болела, и Фарел перешел на шепот. – Если этот пьяный бродяга заявится ко мне еще раз, я прикажу его избить и сдать к инквизиции.
Глаза закрылись, он попытался расслабиться, не вышло. Отчего-то внутри старика назревала уверенность, что странный незнакомец обязательно придет снова.
Большая грозовая туча целиком закрыла луну. В окнах домов погасли редкие свечи. Город вдруг опустился в кромешную тьму. Срывался западный ветер, теребя опавшую листву. На засохшие листья, стремившиеся как можно скорее упасть на землю, на жаждавшие влаги деревья и кустарники упали первые крупные капли осеннего дождя. Тучи разрезала молния. Раздался затяжной раскат грома, когда комната, посреди которой лежал старый комиссар наполнилась жутким запахом. Вот только бедолага не чувствовал запах – Фарел храпел, безмятежно откинув голову в кресле…
… Время замедлило свой шаг. Пыль с каменных крестов и надгробий слепила глаза. Где-то вдалеке каркала ворона, отчего по телу выступали мурашки.
Стало очень холодно. Зеленые, пробившиеся стручки травинок припали к земле, покрылись инеем. Небо без звезд, без луны затянуло беспросветными тучами. Деревья, прячась в полосе непроглядного тумана, пели.
Он шел, осторожно перебирая непослушными ватными ногами. Каждый шаг давался с трудом. В левом виске отчетливо стучало сердце. Быстро, неправдоподобно… на душе осталась пустота, которая превращалась в ужас. Глаза остекленели, он боялся моргнуть, полагая, что если сделает это, то больше никогда не сможет открыть глаза. Ему казалось, что он идет вечно, казалось еще шаг, и он не выдержит, но ноги безудержно несли его вглубь чего-то неизвестного. Чего? Он не знал, как не мог ответить себе на вопрос как тут оказался.
Пустоту сменяли воспоминания. В голове пронеслись школьные годы – его первый выученный стих про маленькую смешную лошадку.
«Здравствуй, милая лошадка,
Детвора к тебе пришла…»
Воспоминания накрывали волнами, как прилив и отлив, по щекам капали слезы. Но это были не его слезы. Он хотел плакать своими мокрыми теплыми слезами, но по щекам струились другие, чужие слезы – холодные крупинки льда. Он шел. Новый прилив и как картинки в стробоскопе его первое свидание с девушкой по имени Сара. Пустая картинка и больше ничего. Он чувствовал, как замерзает. Холод колол, но это была не боль.
… Где-то в начале пятого утра сварливая женщина с улицы Орков проснулась от мерзкого запаха ласкающего изнеженные аристократические ноздри смрадным дурманом, накатываемым из раскрытой форточки. Неторопливо потерев глаза и встав с кровати, старуха обула тапочки, нащупав их в темноте измученными ревматизмом ногами, и поспешила к оконной раме, дабы как можно быстрее закрыть форточку. Подошва обветшалых тапочек зашаркала, сцепившись с лакированным полом, и старая интеллигентка заворчала, ко всему раздраженная разболевшимися суставами. По пути в ногах запуталась сонная кошка и старуха, споткнувшись, упала на подоконник. Когда женщина подняла голову, по инерции устремив за окно взгляд…
– Мама дорогая, – прошептала она.
Увиденное в ночи заставило ужаснуться. У дома напротив сидела стая блудных псов. Собаки довольно вывалили языки, на землю капала слюна. Их внимание было приковано к дому. Стая то скулила, то лаяла, то выла на разные голоса. Глаза псов странно блестели. Старуха почувствовала легкую дрожь в запястьях, и крепче схватившись за подоконник, перекрестилась – на крыше дома сидели совы. Она всмотрелась внимательней и увидела, что у одной из птиц в крепко сжатом клюве висит мышь. Шел страшный ливень и из открытой форточки на лицо старухи хлестали холодные крупные капли дождя.