Страница 63 из 127
Я горько вздохнул и выпил оставшееся в бокале вино. Поморщился. Встал из-за стола, сходил к стойке бара и вскоре вернулся обратно с бутылкой водки.
Ричард поражённо уставился на меня:
— Игорь, ты что?!
— Будем праздновать завершение дела, — с напускным весельем ответил я. — А что — гулять так гулять!
В тот вечер я так напился, что бедному Ричарду пришлось тащить меня домой на собственном горбу...
*
Наутро я проснулся совершенно разбитый, с адской головной болью и тяжестью в желудке, однако таблетка антиабстинента вернула меня в человеческое состояние. Успешно избежав объяснения с дочерью по поводу своей вчерашней пьянки, я слетал к Ричарду домой, забрал из-под его опеки эксперта Сверчевского и вместе с ним отправился в Нью-Ванкувер, чтобы одним ударом покончить со всем этим делом.
Как я и ожидал, моё заявление о противоправных действиях обвинения произвело эффект разорвавшейся бомбы. Богданович пытался протестовать, но делал это слишком неубедительно — он сразу понял, что его карта бита, и уже, наверное, представлял себя перед Большим жюри, отвечающим на весьма нелицеприятные вопросы. Судья Савченко отклонил все его возражения и разрешил мне вызвать свидетеля.
Сверчевского и вправду не пришлось тянуть за язык. Он чистосердечно признался в своих и чужих грехах, ничего не скрывая и не предпринимая ни малейших попыток обелить самого себя. Сидевшая рядом со мной Алёна слушала эту покаянную речь со странной смесью радости и недоверия. Раз за разом она тихо шептала что-то вроде: «Я же говорила вам! Я же говорила...» И слова эти, со всей очевидностью, были адресованы мне.
Когда Сверчевский закончил говорить, судья Савченко задал ему несколько вопросов, затем потребовал передать в распоряжение суда копии записей и объявил в заседании трёхчасовой перерыв. Я был готов к такому решению, поэтому сразу после его оглашения извинился перед Алёной, сославшись на срочные дела, и под этим предлогом позволил конвоирам немедленно увести её в комнату для обвиняемых. Сейчас у меня не было ни малейшего желания обсуждать с ней случившееся и выслушивать от неё дежурные заверения в невиновности, теперь уже подкреплённые показаниями Сверчевского.
Минут за двадцать до истечения времени перерыва меня разыскал по комлогу пристав и сообщил, что судья хочет поговорить со мной. Когда я пришёл в судейский кабинет, там уже находились Богданович и его шеф, городской прокурор Тейлор. Богданович запальчиво убеждал судью, что показания Сверчевского не стоят и выеденного яйца, а предъявленные им записи — фальшивка от начала до конца. Тейлор угрюмо молчал и смотрел на своего подчинённого с таким видом, словно у того на голове росли ослиные уши.
Заметив меня, судья Савченко жестом прервал монолог Богдановича, предложил мне сесть, а потом сказал:
— Теперь мы можем поговорить серьёзно. В присутствии защитника я хочу услышать от обвинения чёткий и однозначный ответ: располагает ли оно убедительными доказательствами того, что предъявленные суду копии записей из базы данных Управления общественного транспорта являются сфальсифицированными?
Богданович выразился в том смысле, что все остальные улики неопровержимо свидетельствуют об этом и что подсудимая никак не могла находиться в флайере, если в то самое время убивала доктора Довганя, — и прочее, и прочее. Терпеливо выслушав его, судья посмотрел на Тейлора:
— А вы что скажете, советник?
Тейлор устало пожал плечами:
— Я лишь два часа назад узнал об этом безобразии, — он бросил испепеляющий взгляд на Богдановича, — и ещё не успел составить определённого мнения.
— Однако вы имели возможность переговорить с членами следственной группы, — строго заметил судья. — Что они вам сказали?
Прокурор немного помолчал.
— Боюсь, — неохотно признался он, — доказательства имеются лишь косвенные, основанные на других уликах.
— Вы прекрасно понимаете, что этого недостаточно. Такую ситуацию закон трактует достаточно определённо: если в деле присутствуют взаимоисключающие улики, суд должен отдавать предпочтение тем, которые свидетельствуют в пользу обвиняемого. Инструктируя присяжных, я чётко разъясню им это положение закона: они должны будут отвергнуть всю цепь ваших доказательств и на основании представленного защитой алиби оправдать подсудимую. Если же они, вопреки логике и руководствуясь тяжестью других улик, признают её виновной, мне придётся отменить их вердикт как необъективный и неправомерный. Возможно, другой судья, имеющий определённые политические амбиции, на моём месте предпочёл бы оставить вердикт в силе и вынести соответствующий приговор, который непременно будет опротестован судом высшей инстанции. Однако я не привык прятаться за спины присяжных и уклоняться от принятия непопулярных решений. Вам всё ясно, советник?
— Да, ваша честь.
— Поэтому я не вижу особого смысла тратить деньги налогоплательщиков на процесс с заранее определённым исходом, — продолжал он. — И если защита потребует закрытия дела, я буду склонен согласиться с ней.
— Защита настаивает на этом, ваша честь, — сказал я.
Судья поднялся из-за своего стола.
— В таком случае, я считаю вопрос исчерпанным.
Когда заседание возобновилось, я выступил с формальным ходатайством о снятии с моей подзащитной всех обвинений. В ответ судья Савченко произнёс короткую речь, в которой объективно и беспристрастно проанализировал сложившуюся ситуацию, после чего объявил о прекращении дела и распорядился немедленно освободить подсудимую из-под стражи.
Как только судья закрыл заседание и вышел из зала, Алёна тут же бросилась мне на шею и крепко поцеловала меня в губы.
— Я знала! Я знала, что вы сможете... что найдёте...
Я ничего не ответил, ошарашенный той бурей эмоций, которую вызвал у меня её поцелуй. Я понял, что безотчётно мечтал об этом с тех самых пор, как впервые увидел Алёну, и сейчас мне больше всего хотелось крепко сжать её в своих объятиях, снова и снова прикасаться к её мягким и тёплым губам, чувствовать трепет её тела, вдыхать пьянящий запах её кожи и волос...