Сицилианская защита

А главное – все это было проделано скрытно и незаметно для глаз с другой стороны фронта. Передвижение масс техники производили ночью, а передовые позиции танков и артиллерии тщательно маскировали.

С высоты в пять тысяч метров уже видно, как земля на пределе видимости начинает закругляться. Если бы философы в темные века могли взлететь на самолете над облаками, никаких идей о плоской земле не возникло бы. Впрочем, человеческая тупость порой игнорирует любые факты.

Где-то там на востоке из-за горизонта начали пробиваться первые солнечные лучи нового дня, символично подкрашивая небо в алый цвет. Очередной кровавый день Большой войны. Сегодняшний день будет гораздо более кровавый чем другие.

Четыре двигателя натужно и как-то с возмущением гудели, разгоняя тяжелый самолет по бетонной взлетной полосе. Техники опять загрузили Стирлинг по максимуму, разменяв дальность полета на увеличившуюся боевую нагрузку.

На высоте в пять километров самолеты без суеты выстроились в боевой порядок и встали на курс.

Английское командование в лице свеженазначенного генерала Монтгомери живо откликнулось на призыв союзников о помощи. Поскольку у окруженных частей 3 группы армий с артиллерией было совсем плохо, а переть в атаку совсем без подготовки означало избрать просто другой вид самоубийства, задачу по разрушению укреплений внутреннего кольца окружения возложили на авиацию. Преимущественно английскую.

– Отрыв, – Стив озвучивал свои действия в переговорное устройство.

16 июля еще затемно с аэродромов Лиона в небо начали подниматься бомбардировщики. Почти все тяжелые машины, которые союзники смогли наскрести – почти три сотни машин. Невиданная доселе сила. Никогда до того в истории авиации не производились бомбардировочные налеты одновременно таким количеством машин. Впрочем, триста машин, как покажет история в недалеком будущем – это совсем не предел. Пройдет еще буквально два-три года и громадные армады из более чем тысячи бомбовозов будут стирать с лица Земли целые города. Но это будет в будущем, а пока наземные службы сбивались с ног, чтобы подготовить к вылету, обеспечить всем необходимым, а главное правильно вывести на цель армию летающих ангелов смерти.

– Высота девять тысяч футов. Тангаж восемь градусов. Продолжаем набор, – это уже второй пилот следит за приборами.

Собственно, именно с тем, чтобы вывести на цель и была основная проблема. Даже по крупным целям, хорошо различимым с воздуха, таким как мосты, железнодорожные станции или заводы, авиаторы порой промахивались. Что же говорить о конкретной точке на линии обороны, которая особых примет не имеет.

Всю неделю до начала прорыва авиационное командование жестоко гоняло штурманов и пилотов, натаскивая их по картам, составленным с помощью фоторазведки.

– Курс 40, - голос штурмана в переговорном устройстве.

– Принял курс 40. – В этот день у всех настроение было максимально серьезным. Слишком многое, много человеческих жизней сегодня зависело от четкости их действий.

Кроме того, по всему маршруту пролета от Лиона до точки прорыва в районе города Люр были расположены станции целеуказания, которые с помощью прожекторов и ракетниц должны были корректировать направление. Ну и на финальном участке, конкретную току сброса, уже со стороны прорывающихся тоже должны были указать залпами ракетниц.

Ну а чтобы еще увеличить процент бомб, попавших в цель, а не просто в землю, бомбометание предполагалось производить на снижении, с высоты в две тысячи метров.

Сверху открывался шикарный вид. Желтые прямоугольники полей, на которых уже созревало зерно, зеленные кляксы небольших рощиц, черно-зеленные «зебры» виноградников. Справа на границе видимости над горизонтом торчали заснеженные вершины Альп, а чуть ближе, там, где граница Франции и Швейцарии, вполне можно было разглядеть жирную голубую гусеницу Женевского озера.

Сто пятьдесят километров лёта – полчаса на крейсерской скорости. Штурман через каждые пять минут отчитывался о прохождении станций целеуказания.

– Курс 40 тангаж минус девять. Семь минут до выхода на цель, – в очередной раз прорезался голос штурмана. Стив бросил взгляд на приборы и аккуратно потянул штурвал от себя. Самолет послушно опустил нос, а стрелка высотомера поползла влево.

– Курс 42, тангаж 0, выходим на цель. Так держать.

– Минута до цели.

– Есть целеуказание? – С тревогой в голосе переспросил командир. Ему с места пилота, то, что происходит непосредственно под самолетом было не видно.

Через десяток показавшихся очень долгими секунд, штурман ответил:

– Так точно! Вижу целеуказание. Курс 39, тангаж 0. Пятнадцать секунд до сброса. – И через указанное время, – пошли родимые.

Толстые стальные сигары, начиненные взрывчаткой, отделились от фюзеляжа и устремились вниз. Там, где их ждал конец их короткой, но яркой жизни.

В назначенный день едва на востоке посветлело небо, на спящие головы немецких солдат обрушился ливень из снарядов и бомб. Привыкшие к пассивности союзников и убаюканные тишиной на фронте немецкие генералы откровенно проспали вражеское наступление. Тем более, что попытки деблокировать ждали скорее на северном участке, в районе Вердена, где французы демонстрировали повышенную активность. Как потом оказалось – гоняли туда-обратно одни и те же танки и грузовики: днем в направлении фронта, а ночью обратно.

В общем, способность французского штаба к импровизации и стратегической хитрости оказалась для ОКХ полным сюрпризом.

Так или иначе, но после короткой, но крайне интенсивной артподготовки французам удалось прорвать линию обороны. Изнутри же в тот же день на прорыв пошли все способные еще ходить. У окруженных к этому моменту практически не осталось снарядов к артиллерии, а патронов к винтовкам было в среднем два десятка на ствол. Чего было в достатке, так это злости и желания добраться до врага и вцепиться ему в горло.

Немцы среагировали не сразу. В штабе группы армий С сначала не могли понять, основной это удар или вспомогательный, потом пытались ответить на два извечных русских (а порой и интернациональных) вопроса – кто виноват, и что делать – и только на следующий день, когда стало понятно, что на передовых позициях остались только раненные, которые тормозили бы уходящие в прорыв войска и оставленные что бы постреливать иногда в сторону фронта и имитировать бурную деятельность, был отдан приказ о наступлении со всех сторон на позиции окруженной группировки.

В итоге части солдат 3-ей французской группы армий прорваться удалось. Потери, конечно, были ужасающими – из ста тридцати тысяч попавших за месяц до того в окружение прорваться к своим удалось менее двадцати тысячам. Еще чуть более тридцати попали в плен. Остальные погибли – кто-то в течение месяца, отбивая вражеские атаки, кто-то под бомбами и снарядами, кто-то, оставшись и принеся себя, по сути, в жертву. Но главные потери пришлись на сам прорыв. Не имея тяжелого вооружения, да и легкого почти тоже, французы шли вперед на неподавленные огневые точки, по которым едва отработали бомбардировщики. В некоторых местах трупы в голубой французской форме лежали горой, почти как это было за двадцать пять лет до того на полях сражений прошлой Великой Войны.

И тем не менее, моральная победа полностью досталась союзникам. Они сумели сделать то, во что уже никто не верил. Более того, прорвав фронт, и выйдя в тыл частям, держащим внутреннее кольцо окружения, французы сумели бонусом разгромить три немецких пехотных дивизии, а остатки 555-ой пехотной дивизии численностью в полк, прижатые к границе со Швейцарией, вынуждены были перейти за пограничные столбы и интернироваться в стране часов и сыра.

Сражение за Эльзас закончилось 24 июля, когда вермахт окончательно взял под контроль восточные провинции Третьей республики. Франция потеряла почти двести пятьдесят тысяч человек убитыми и пленными и еще порядка сорока тысяч – раненными. Безвозвратные потери Германии в этот раз были гораздо скромнее – около ста семидесяти тысяч.