Дом у реки

– Кстати, когда ты уже подаришь мне свою картину? – спросил папочка.

– Ну, мне совсем немножко осталось. Ты сегодня уйдешь на заимку, а когда ты вернешься, я тебе её подарю, – ответила я.

– Замечательно, моя крошка, – ответил отец и нежно поцеловал меня в щечку. Мы ещё долго удили рыбу. Клев был хорошим, и вскоре наш садок был полным. Мы сидели на берегу реки и просто болтали с папой. Мне в этот момент было так хорошо. Вскоре мои мучения закончатся, папа уже насобирал денег, и мне скоро установят протезы. Тогда я смогу быть полноценным человеком и вернусь в школу. Пускай первое время будет трудно, но ничего, я справлюсь, я сильная. Пройдет время, и папа будет мной гордиться…

Вечером, перед тем как уйти на дальнюю заимку, он поставил мольберт перед моей кроватью и расставил краски на столе.

– Мы с тобой договорились. Я вернусь через два дня, и ты подаришь мне свою картину, – сказал папа и улыбнулся.

– Да, договорились, сэр, – ответила я.

В этот день я очень устала и легла спать пораньше. Посреди ночи меня разбудили громкие голоса. Судя по всему, в гости опять пришел дядя Коля, и они с матерью сидели на кухне и пили водку. Я прислушалась.

– Вот ты скажи мне, Поля, ты ещё молодая женщина. Почему ты должна ухаживать за калекой? Сдай её лучше в детский дом. Зачем гробить свою судьбу. Или вон река рядом, мало ли что может случиться с калекой на берегу, – сказал дядя Коля.

– Да что ты говоришь, Николай? Она же всё-таки дочь мне как-никак. Это Борис думает, что она его кровинушка. А я в этом не уверена. Я ведь девка раньше видная была. Я жила в райцентре, хахалей было, ты не представляешь. Я-то до любви ох какая охотная, ну и спала со всеми подряд. А тут он в моей жизни появился. Мне это не мешало гулять на стороне и удовлетворять свою похоть. А потом я поняла, что забеременела. А тут Борька рядом, ну и поженились. А так сказать на сто процентов, что Дуська от него, я не могу. А в детский дом я её не отдам. Мне сейчас опекунство в райсовете оформляют, ну и пенсию на инвалида, а это неплохие деньги. Так что пусть Борька за ней горшки всю жизнь таскает, мне-то что. Давай выпьем, – сказала мать.

После услышанного откровения выпившей матери моё сердце заколотилось. Я, чтобы не было слышно, уткнулась лицом в подушку и зарыдала навзрыд. А что если я не родная папе? Что будет дальше? Может, самой доползти до речки, благо она рядом, и утонуть? Тогда всем будет легче, и мне не придется мучиться всю жизнь. Я попыталась уснуть. Но через некоторое время из соседней комнаты послышались скрип и стоны. Подвыпившая мать, уже ничего не стесняясь, стонала во весь голос…

Проснувшись утром, я увидела на столе возле своей кровати банку для туалета, рядом с которой стояла миска, по всей видимости, со вчерашними объедками с застолья матери с дядей Колей. Немного подкрепившись объедками, я попыталась сходить в банку. Было неудобно, и я пролила немного жидкости на кровать. Матери, по всей видимости, не было в избе. Может, она пошла доить Зорьку. Я на своих обрубках пододвинулась на кровати к мольберту, надела на руку кожаный браслет, вставила кисточку и принялась дорисовывать картину для папы. Завтра он вернется с заимки, и я подарю ему свой шедевр. Работа полностью увлекла меня, и я потерялась во времени. Я случайно зацепила баночку с красной краской, и она упала на пол, и масляное пятно растеклось по ковру, который лежал возле моей кровати. Да если мать увидит, то она меня прибьет за то, что я испачкала ковер, пронеслось у меня в голове. Надо это всё убрать. До этого я ни разу сама не слезала с кровати, но сейчас это надо было сделать, чтобы не получить от матери. Я перевернулась на живот и стала медленно сползать вниз с кровати. Держаться было нечем, и я грохнулась навзничь, зацепив при этом мольберт и еще несколько раскрытых баночек с красками. Всё это рухнуло сверху на меня. В этот момент я услышала, как дверь в избу отрылась. На пороге я увидела мать Полину. По её выражению лица было видно, что она ещё слегка пьяная. Она молча прошла в комнату, достала резиновый шланг и стала бить меня им по всем частям тела.

– Ах ты, паскуда такая, и что тебе не сидится. Весь ковер своими красками уделала. Что мне теперь с ним делать?

– Мамочка, пожалуйста, не бей меня, я сейчас все уберу, – взмолилась я.

– Уберет она, ишь какая. Куда тебе, калеке безрукой? Всё, закончилось мое терпение. Ты мне всю жизнь искалечила, тварь такая. Художница безрукая. Всё, – сказала мать и пошла на кухню.

Через минуту она вернулась в мою комнату. В её руках я увидела нож, лезвие которого поблескивало. У матери было злое выражение лица.

– Мамочка, пожалуйста, не убивай меня, я больше не буду,– взмолилась я.

– Не будешь, уже не будешь, – зло сказала мать и подошла вплотную ко мне.

Я вскинула руки или то, что от них осталось, и прикрыла голову и закрыла глаза.

Вдруг я услышала, как стальной клинок что-то режет. Я открыла глаза и увидела, что мать ножом кромсает мой рисунок.

– Мама, не надо, прости, я больше не буду, – закричала я и заплакала. – Это же подарок для папочки.

– Замолчи, тварь такая, ты больше не будешь. С этого дня ты будешь спать на полу. Понятно? – спросила зло мать.

– Да, мамочка, я всё поняла, – ответила я.

Мать тем временем стащила матрас с кровати и закинула его в угол. Потом взяла подушку и одеяло и бросила сверху. Она взяла банку со стола и помойное ведро и поставила вплотную к моему новому месту для сна.

– Теперь ты будешь спать здесь, чтобы ты, не дай бог, опять не упала с кровати. И если ты ещё что-нибудь когда-нибудь испачкаешь, я тебя в речке утоплю. Я из тебя дурь-то выбью, – сказала мать, взяла резиновый шланг и стала бить меня, не глядя, куда прилетают её удары…

На следующий день вернулся отец. Матери не было в избе, когда он вернулся. Он зашел ко мне в комнату и увидел, что за время его отсутствия мое место пребывания изменилось.

– Что случилось, доченька? – ласково спросил он и взял меня на руки.

Я обняла его за шею своими обрубками и заплакала.

– Что случилось, моя хорошая? Что за синяки у тебя? – спросил папа.

– Папочка, я вчера упала с кровати и перевернула краски, – ответила я.

– Я спрашиваю, откуда синяки? Тебя что, мать лупила? – спросил папа.

– Нет, я просто когда на пол упала, то ударилась, а мама здесь ни при чем, – ответила я и заплакала.

Отец приподнял мою майку и увидел, что по всему телу остались борозды от ударов резиновым шлангом.

– Дусенька, не бойся, расскажи мне всё, – сказал папа.

Я больше не могла врать папе и рассказала всё, что последнее время скрывала от него. Я рассказала о ночных приходах дяди Коли, я рассказала, что происходит со мной, когда его нет дома, я рассказала о том, что мать вчера говорила, что, может, я не его дочка, и главное, я рассказала, почему тогда пошла на дальнюю заимку… Зачем я тогда это рассказала?

Отец несколько минут сидел молча, сильно обняв меня. Он молчал и лишь гладил меня по волосам своей огромной ладонью.

– Запомни, Дусенька, ты моя единственная дочка. Всегда такой была и всегда такой останешься, что бы ни случилось. Мать не слушай. У нас с тобой всё будет хорошо. Скоро мы поставим тебе протезы, и ты будешь играть в футбол, – сказал папа. Он перенес меня на мою кроватку, уложил и вышел из избы. Через какое-то время я услышала крики матери на улице. Она истошно кричала долгое время. Было слышно, что она кричала от боли. Её крики навсегда врезались в моё сознание. Через некоторое время дверь в избу открылась, и в дверях появился отец. Его лицо было бледным. Он за волосы тащил за собой мать, которая ползла на четвереньках. Её лицо было сплошным месивом. Глаза начинали заплывать от синяков, которые начинали нависать над глазами. Губы у неё были разбиты, и, как я потом увидела, не было во рту нескольких зубов. Отец за волосы подтащил её к моей кровати.

– Проси прощения, паскуда, или я тебя удавлю, – сквозь зубы процедил отец.