Блеск минувших дней

А когда я взглянул на лицо графа, то кое-что заметил. Он вцепился обеими руками себе в горло, будто задыхался. Я и сам с трудом заставил себя дышать. И думать.

Гуарино всегда говорил, что когда настоящий придворный встречается с чем-то неожиданным, то сначала медленно и терпеливо делает определенные умозаключения. Конечно, я не относился к придворным, но он был моим наставником, и я пытался жить так, как он учил.

Я пристально смотрел на Уберто и на то, где находятся его руки. Эта женщина, Адрия Риполи, не могла войти в его комнату с клинком. Ее дважды обыскали. Но у нее мог быть…

– Посмотри! – воскликнул Морани.

Он быстро подошел к окну с открытыми ставнями. Они не должны были стоять открытыми в осеннюю ночь. Я последовал за ним, обойдя лужу крови. Мне было нехорошо, но холодный воздух освежил меня, когда я высунулся из окна рядом с Морани. Управляющий показал вниз, и я увидел крюк, вбитый в стену прямо под окном, и веревку, свисающую с этого крюка.

– Стража! – закричал Морани. – Стража там, внизу! Убийца! Женщина прячется среди вас! Найдите ее! – Он посмотрел на меня, и на его лице отразился ужас. – Неужели она завладела кинжалом и одолела графа? Но как?

Я вернулся в комнату и заставил себя снова посмотреть на тело графа, распростертое на ковре. В своем распахнутом халате покойник выглядел непристойно обнаженным. Его широко раскрытые глаза уставились в никуда. Эти руки у горла. И кинжала возле тела не было.

Морани все еще стоял у окна со ставнями, вновь и вновь крича стражникам на площади. Их ответы снизу были едва слышны. Во дворце его тоже должны услышать, значит, в комнату скоро набегут люди и увидят эту картину.

Я снова огляделся вокруг, надеясь увидеть и понять, и на этот раз заметил еще кое-что – наверное, потому, что старался не смотреть на покойника. Я не испытывал жалости к Уберто Милазийскому, но мне было не по себе от вида его тела. Вот почему, отводя взгляд, я заменил три темных пятна крови на деревянном полу у двери, ведущей во внутренние покои графа.

Морани вдруг обернулся через плечо.

– Гвиданио, – сказал он, и я никогда не забуду доброту, заботу о жизни другого человека, которую он проявил в тот момент, – убирайся отсюда! Запомни: ты принес вино, отдал его мне и снова спустился вниз. Теперь уходи, быстро! Ложись в постель или иди туда, где ты был бы сейчас, если бы не стоял здесь!

Не дожидаясь, когда я послушаюсь, он опять высунулся из окна, через которое сбежала убийца. Судя по крикам, внизу прибавилось народу; наверное, уже зажгли факелы.

Только вот убийца не сбежала… точнее, сбежала, но не таким путем. Это обман.

Здесь все было спланировано заранее, подумал я, но они не рассчитывали, что будет кровь.

И тогда я сделал то, что сделал. Сам, никто меня не заставлял. Я мог бы, как мне велели, вернуться в свою комнату по черной лестнице, а потом, когда суматоха во дворце усилится, снова прибежать сюда вместе с остальными. Тогда моя жизнь сложилась бы совсем иначе.

Вместо этого, убедившись, что Морани не смотрит в мою сторону, я подошел к двери, ведущей во внутренние покои, быстро наклонился и вытер капли крови с пола куском ткани, который лежал на буфете. А потом, скользнув в полуоткрытую дверь, пошел по кровавому следу, подтирая на ходу красные капли.

Так что можете назвать меня соучастником убийства, если хотите. Не стану отрицать. Я знал, кто она такая, когда ее привели наверх стражники. Знал, что это обман, в котором участвует Фолько д’Акорси. А потом я пошел вслед за ней, уничтожая следы крови.

Первая комната, вторая. Она была ранена, но что-то предприняла, чтобы остановить кровотечение, насколько это возможно. Тем не менее крови было достаточно, чтобы я безошибочно шел по следу. И другие позже увидели бы ее, оставь я эту улику на месте. Но я не оставил.

В третьей комнате кровавый след вел ко внутренней стене у камина. Я подошел и посмотрел. Ничего не увидел, но и не должен был увидеть. Я много лет прожил во дворцовом комплексе в Авенье. Молодые, любопытные, скучающие, мы бродили повсюду, все исследовали и делали собственные открытия. Я стал ощупывать стену, потом засунул пальцы в пасть льва на стенной панели, привел в действие механизм, который там обнаружил, и часть стены со щелчком сдвинулась в сторону.

Лестница, лежащая в проеме, оказалась черна, как безлунная ночь. Даже еще чернее. Вернувшись, я взял с круглого стола в центре комнаты лампу. Попутно увидел рядом со столом еще одну каплю крови, стер ее и снова направился к отверстию в стене. Не успев даже хорошенько подумать о том, что делаю, о безумии этого поступка, я пригнулся, шагнул в это отверстие и закрыл за собой потайную дверь, как, должно быть, сделала она.

Несколько секунд я стоял неподвижно, только теперь с ужасом осознавая, что предаю правителя Милазии, а заодно и доброго человека, который взял меня на службу и хорошо ко мне относился.

Но если Уберто мертв, то где же здесь предательство? (Не самая честная в моей жизни мысль.) А если я спущусь по этой потайной лестнице и поймаю девушку?..

Но ведь я пришел сюда не за этим, верно? Иначе не стал бы уничтожать оставленные ею следы?

Я сунул кусок ткани за пояс по другую сторону от кинжала в ножнах и начал спуск. Даже с лампой это было небезопасно. Я сразу же чуть не упал на одной узкой, скользкой ступеньке. Внизу не было видно никакого света. Возможно, девушка уже вышла наружу там, куда вела лестница.

Но по мере того, как я спускался, свет лампы в моей руке освещал все больше крови. Теперь это были не просто капли, так что вряд ли убийца шла очень быстро.

Меня беспокоило отсутствие света ниже по лестнице – значит, оглянувшись, девушка сможет увидеть свет моей лампы. Через стену до меня доносились звуки. Во дворце постепенно осознавали весь ужас произошедшего. Конечно, ужаснутся не все, но невозможно предсказать, что теперь случится. Если я возьму девушку в плен или убью ее, то, возможно, стану героем Милазии – или не стану, это зависит от того, кто займет место Уберто. Его единственный сын еще ребенок, жена большую часть времени проводит в загородном доме. Мальчика, подумал я, скорее всего, убьют.

Лестница еще раз повернула. В свете моей лампы я увидел девушку прямо под собой. И остановился.

Она сумела добраться только до этого места и теперь сидела на площадке, где находилась дверь на второй этаж. Ее лампа, погасшая или специально потушенная, стояла рядом. Девушка подняла голову и посмотрела на меня.

– Убейте меня, если у вас есть душа. Наберитесь смелости, – сказала она тихо, потому что было слышно, как в комнате за стеной ходят люди. Впрочем, голос ее был не просто тихим, а слабым и смертельно усталым.

– Вам больно, – ответил я. – Он пырнул вас кинжалом, а потом вы обратили против него собственный же клинок. Но Уберто умер до этого, правда?

Поведение девушки изменилось. Она передернула плечами, но даже не пыталась подняться. Думаю, и не смогла бы.

– Почти умер. Но не совсем. Мне это доставило некоторое удовольствие.

– Пустить в ход кинжал? – Хорошо удовольствие, подумал я. – Значит, это был яд?

Я спустился еще на несколько ступенек. Следовало говорить тихо.

– Вы – тот человек, который стоял на черной лестнице, – сказала она, не отвечая на вопрос. – Я вас видела.

Этого я не знал.

– Да, – ответил я. – Мне известно, кто вы.

– Что?

Я небрежно пожал плечами, хотя совсем не ощущал спокойствия придворного.

– Вы – Адрия Риполи из Мачеры, дочь герцога, племянница Катерины Риполи д’Акорси. Вы однажды приезжали в Авенью вместе с Фолько.

Она выругалась грубо, как солдат.

– Да сгноит Джад вашу душу! Вы – мое самое гибельное невезение!

Большее, чем смерть на этих ступенях? – чуть не задал вопрос я.

– Потому что я вас знаю? – уточнил я, заметив, как ее рука потянулась к поясу. – Вам не удастся поразить меня кинжалом. Я могу остаться стоять на том же месте. Могу просто повысить голос и позвать людей, после чего они войдут через дверь рядом с вами.