Страница 14 из 14
Накануне Павел час рыл интернет в поисках цитаты на утро. Его никто не просил, но самому хотелось до такой степени, что сон не шёл, пока не попалась та, на которой перемкнуло и сразу стало спокойно. Цитаты превратились в их с Настей негласную традицию. Они задавали тему, объединяли и, словно, подначивали узнать что-то новое. Девушка прямо дала ему понять, что их интерес друг к другу взаимный, но она хочет двигаться постепенно. При всём уважении к её позиции, запрет на намёки и подталкивания в желаемом ему направлении наложен не был. Как тут переключиться и не думать о той, кто задает такие задачки?! Бездействие было не в его характере, как и напористое давление. Главное – постараться не переборщить ни с первым, ни со вторым, решил он для себя.
– Вчера ты появилась в дожде, а ушла, подарив мне свою рифмованную радугу, – начал он вместо приветствия.
– И? – она остановилась возле табурета, глядя на него в упор.
– И раззадорила меня на подбор какого-нибудь изречения. Они всплывают при каждой нашей встрече. Настя, – он выдержал её взгляд, впервые называя по имени, – мне кажется, афоризмы нас сближают.
– Ты подготовил интеллектуальную ловушку? – она спросила с подозрением, а глаза загорелись.
– В которую угодил сам. Начал искать про единение, наткнулся про мысли о женщинах, подумал о тебе – и непостижимым образом появилась радуга.
Он нетерпеливо прожестикулировал ей присесть.
– Имя Дени Дидро* тебе знакомо?
Она кивнула.
– Только как французского философа. Больше сейчас ничего о нём не скажу.
– Я теперь знаю его чуточку больше и в разы больше понимаю.
– Не томи! – она даже голос повысила.
Павел улыбнулся и произнес по памяти:
– «Когда хочешь писать о женщине, обмакни перо в радугу и стряхни пыль с крыльев бабочки.»
– Красиво, – она помедлила, – Дидро, наверное, был влюблён, когда написал эти слова.
– Художник прозы? – он провоцировал, проводя словесную параллель к себе, ведь так назвала его сама Настя.
– Однозначно, – она улыбнулась.
– Влюблённый художник прозы, – растягивая слова, Павел шагнул на границу приятельского и личного.
– Любовь сподвигает на поступки, влюблённость – на поэзию и остроту восприятия, – она ушла на более общую территорию, оглянулась на кассу и спросила как ни в чём не бывало.
– Как думаешь, местные специально придерживают для нас эту стойку?
– Конечно, – он наклонился в её сторону. – Я с ними договорился.
Она фыркнула.
– О, всемогущий господин!
– Скажи, вот вроде ты на виду у всех, – он обвел рукой вид на улицу из окна, – выше других столиков внутри и как на витрине снаружи, но…
– …но ощущение, что ты в укромном уголке, таком своём-своём, – договорила она за него.
– Абсолютно, – они опять приблизились к грани личного.
– Только табуреты я бы заменила на стулья, – не соскользнула с пограничья, отвела взгляд. – Мне очень нравятся детские стульчики для кормления, которые трансформируются, их можно подрегулировать под высоту стола, и ребенок в комфорте, с широкой спинкой, на уровне и вместе со всеми.
– Такие бывают? – он чуть отклонился на своём сиденье.
– Представь себе! Я досконально изучила вопрос, подбирая стульчик для Поли. Для дочки, – уточнила Настя, немного запнувшись на проскочившем имени. – Сама бы в таком посидела. Он широкий, с углублением, не плоский. Обхватывающие края, фиксируемые подлокотники. Мечта, а не стул!
– Дочка оценила?
– Очень на это надеюсь. Во всяком случае, не капризничает и не пытается его покинуть в ту же минуту, как в него попадает, – постучала по дереву и приняла кофе от Таи.
– Я обожаю гамаки, – поддержал он мебельную тему. – Они подстраиваются под тебя. Можно сидеть, лежать, принять положение наполовину. Завернуться в него, упав в самую середину, или перевалиться на край, используя второй как своеобразную спинку. Люблю в них качаться и думать.
– Как проникновенно ты описываешь, – она задорно на него смотрела. – Легко можно заочно стать поклонником этой подвесной лежанки.
– Хочешь сказать, что никогда не качалась в гамаке? – он недоверчиво покосился на неё.
– Как-то не пришлось, – Настя пожала плечами. – Два столкновения с ним нас совсем не сдружили.
– Столкновения звучат устрашающе. Кто на кого напал? – он еле сдерживался, чтобы не рассмеяться. – Или выпал?
– Смейся-смейся, укротитель гамаков!
Он фигурально застегнул молнию на губах, дразня её искрами в глазах.
– Первый раз, ещё в детстве, я взялась помогать папе разложить сетчатый гамак на полу. В итоге запуталась, как рыба в неводе.
Он расхохотался, живо представляя себе её недовольство от беспомощности, только в верёвочных силках в его воображении Настя была совсем не маленькой возмущённой девочкой, а такой, какая сейчас сидела перед ним, требующей прекратить заражать её издевательским весельем.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте