Средство от облысения

В один из свободных дней она отправилась в институт, где работал Гена, и вызвала его по телефону на проходную.

– Гена, я прошу тебя ответить мне честно, это для меня очень важно. У Володи есть другая женщина?

– Да ты с ума сошла! У Вовки? – Изумление и негодование Гены были столь бурными, что он сам удивился.

– А где он проводит вечера?

– Со мной. Мы в шахматы режемся. Я, между прочим, обставляю его как миленького. Вчера такую сицилианскую…

– Вчера ему звонила дочь, – перебила Лена, – и его не было дома, а потом, утром, он сказал ей, что был в спортзале.

– Правильно. Сначала продул мне две партии, а потом отправился заниматься спортом. Он в секцию записался.

– В какую?

– В лыжную, – от балды ответил Гена.

«Врать без пауз и сомнений» – выбрал он тактику.

– Он в юности легкой атлетикой занимался, – задумчиво сказала Лена. – И до зимы еще далеко.

– Поэтому они в спортзале и готовятся к зиме. Слушай, Ленка, не морочь себе голову, не забивай ее глупыми мыслями.

«Обманывает он меня? – размышляла Лена. – Нет, похоже, что искренне говорит. А вдруг всё-таки лукавит? Ну и я совру».

– Гена, но ведь он сам мне сказал.

– Что сказал?

– Что он, что у него, ну ты понимаешь, появилась…

– Лена, у тебя сигареты есть?

– Не курю.

– Мои в отделе остались. Подожди, я у вахтеров стрельну.

Во время короткой передышки Гена еще раз утвердился в тактике: не признаваться ни при каких условиях. Если женщина любит, то ее можно убедить даже в галлюцинациях – тебе, мол, привиделось, что я с другой целуюсь. Исключение – визиты беременных медичек.

– Это он придумал, Лена. Хотел тебя позлить. Я бы заметил, вместе ведь живем. Клянусь честью, никого у него нет.

«Твоя честь понятие такое же растяжимое, как резинка в старых трусах, – думала Лена. – Тебе женщине соврать – что высморкаться».

– А как Володя тебе объяснил, почему он ушел из дома?

– С тобой поссорился.

– Не ссорились мы! То есть сначала не ссорились. Гена, а может быть, у него временное увлечение? Покуролесит и опять вернется ко мне?

– Конечно временное! – горячо поддержал Гена. – Он тебя страшно обожает! Сам удивляюсь! Натуральный мавр! Но, знаешь, в жизни мужчин бывают ситуации… – «Не туда меня несет», – подумал Гена, но остановиться не сумел. – Такие ситуации, когда разум отступает, а инстинкты бушуют. Ешь ты каждый день манную кашу – что, селедки не захочется?

– Да, – кивнула Лена, – я читала, и Алла говорит.

– Вот видишь! Но это временно, как грипп.

– У Володи сейчас грипп от манной каши? – Не дожидаясь ответа, Лена пошла к выходу.

«Я друга предал?» – испугался Гена и бросился догонять Лену.

Его суетливое подбадривание, бегающий взгляд, судорожные клятвы в верности Володи только утвердили Лену в мысли, что в ее жизни случилась страшная трагедия.

Она крепилась, позвонила Алле: срочно приезжай, умираю, концы отдаю. Но в голос расплакалась только дома.

– Что я говорила? – торжествовала Алла, когда Лена между всхлипами поведала о своем горе.

– Закон природы, – поддакивала Настя, которую не смогли выпроводить из комнаты. – И папа туда же. Может быть, это неплохо? Он доказал, что ему претит постоянство и бытовая рутина.

– Что ты несешь? – У Лены всегда пропадали слезы по поводу личных неприятностей, если она обнаруживала проблемы морально-нравственного сбоя у детей. – Отец к другой женщине ушел, а ты его оправдываешь? Дочь называется!

– Ты сама виновата, – заявила Настя, довольная тем, что мама перестала причитать. – Посмотри на себя! Кто сейчас ходит в тупоносых туфлях? В пальто столетней моды? А глаза? У тебя же вечно в глазах один вопрос: в каком магазине колбаса дешевле?

– Устами младенца, – кивнула Алла. – Я тебе говорила? Надо поменять имидж.

– И весь гардероб, – вставила Настя. – Юбочки в складочку, блузочки шелковые – деревня.

Лене хотелось сочувствия, а она получала от самых близких людей обвинения. Она была готова помчаться на край света, уговаривать, умолять мужа вернуться, а ее призывают поменять наряды.

– Ничего не понимаю, – признавалась Лена, – мы так хорошо жили. Я люблю его, у нас дети…

– Не распускай нюни, – велела Алла.

– Ты должна доказать, что ты лучше той женщины, – призывала дочь.

– Но как? – растерянно спрашивала Лена.

– Прежде всего модернизировать внешность, – авторитетно постановила Алла.

– И платья, – снова напомнила Настя. – Можешь кое-что взять у меня.

Дочь носила джинсы, короткие юбки, майки с портретами певцов, куртки и ботинки вроде армейских. Хороша будет Лена в подобных нарядах!

– Никакой самодеятельности, – велела Алла. – Ты должна оформить себя у настоящего стилиста и визажиста.

– У кого? – переспросила Лена.

Алла и Настя дружно закатили глаза к потолку, поражаясь отсталости Лены.

– Кутюрье мы, пожалуй, не потянем, – задумчиво сказала Настя. – Зато визажист под боком.

Она имела в виду салон, который открылся на месте бывшей парикмахерской, прямо напротив их дома. «Визажист Сидоркин. Комплексный дизайн внешности» – гласила вывеска.

– А сколько дизайн стоит? – настороженно спросила Лена.

– Не дороже семейного счастья, – отрезала Алла.

– Жертвую, – вдруг сказала Настя, – сто долларов. Мне бабушка на косуху подарила.

Лена решила, что речь идет о неизвестном ей животном, которое дочь собирается притащить в дом. Оказалось, что косуха – это кожаная куртка со множеством застёжек-молний.

– Ну, хорошо, – сдалась она, – на днях зайду в салон.

– Завтра! – в один голос воскликнули подруга и дочь.

Но Лена еще несколько дней терзалась сомнениями, внутренне металась между необходимостью коренным образом улучшить свою внешность и разбазариванием семейного бюджета. Володя не появлялся, и Лена поддалась объединенному напору Аллы и Насти.

Китайская ножка

Визажист Сидоркин, щупленький и молоденький, как допризывник, был одет во всё черное: шелковая черная рубашка с воланами на воротнике и на манжетах, резиново обтягивающие черные брючки, заправленные в черные лакированные сапожки. Только яркие рыжие волосы выделялись в его облике, но и в них одна прядь была выкрашена в траурный цвет.

«Из себя он сделал служителя похоронной команды, – подумала Лена, – а что будет со мной?»

Сидоркин привел ее в кабинет, уставленный деревянными болванками голов с париками, усадил в мягкое кресло, сам сел напротив и представился:

– Зовите меня Филиппом.

Он предложил Лене кофе, конфеты, сигареты. От последних она отказалась.

– Посмотрите пока журналы, – сказал Сидоркин.

Лена переворачивала страницы, но ничего не запоминала в облике заморских див. Она обжигалась напитком и глотала, не разжевывая, конфеты.

Филипп Сидоркин, скрестив руки на груди, внимательно рассматривал ее, потом встал и обошел вокруг. Лена не знала, поворачивать голову за ним или нет.

– Пройдитесь, – велел Сидоркин.

– Куда? – не поняла Лена.

– Здесь, по комнате. – Сидоркин изящно махнул кистью руки.

Лена маршировала на каменных ногах с чашкой кофе в руках, из которой неловко плеснула себе на платье.

– Садитесь, – командовал визажист, – положите ногу на ногу. Теперь другую.

– Что?

– Другую ногу на ногу. Так, хорошо. – Сидоркин закрыл глаза, потом прикрыл их ладошкой. – Говорите, – сказал он шёпотом.

– О чем? – Лена тоже зашептала.

– Какой вы видите себя обновленной. Затем скажу я, какой вас вижу. Мы сравним и выработаем адекватный образ.

– Не знаю, – призналась Лена. – Мне бы хотелось быть обаятельной, привлекательной.

– В вас бездна обаяния, – похвалил Сидоркин, не убирая ладони от лица. – Теплота, мягкость в несколько деревенском, народном стиле. Просто молоком пахнет.

«Хорошо, хоть не сеном», – подумала Лена.

– Нельзя ли его приблизить к городскому? – попросила она. – И современному?