Император мира

– Все здорово, папа́! Мне очень-очень нравится! Правда!

Я нахмурился и сказал строго:

– Георгий Михайлович, соблаговолите повторить то, о чем мы с вами сегодня условились.

Мальчик виновато вздохнул, но четко повторил:

– Правильно говорить па́па, а не папа́. Я больше не буду, честное-пречестное слово!

– А почему так правильно говорить?

– Потому что мы русские и говорить должны как русские люди, а не как французы.

– Верно, сынок.

Я кивнул, смягчаясь, а затем продолжил:

– Георгий, ты вот уже два дня среди детей. В основном это твои будущие одноклассники и ученики Звездного лицея. Они из разных сословий. Дворян среди них не так уж и много. Если ты хочешь, чтобы с тобой дружили по-настоящему, а не просто искали выгоды от дружбы с тобой, постарайся помнить, что в лицее все равны. Не стоит там кичиться своим графским титулом. Ты помнишь, как звучит приветствие?

– Помню. Честь в служении.

– Именно. И у дворянства служение императору и народу является пожизненным долгом.

Мальчик усиленно закивал.

– Без служения нет дворянства, я помню, папа.

– Ты прав, сынок. И никогда не забывай об этом. Как и о том, что ты сын императора, и все будут смотреть на тебя и оценивать тебя. А через тебя будут оценивать и меня, и всю династию. Кичиться этим ненужно, а вот честь блюсти ты обязан. Честь в служении, мой мальчик, запомни это. В служении империи…

Тут поплавок на его удилище задергался, и следующие минуты мы оба увлеченно тащили рыбу из пруда. Даже я с интересом смотрел на нее, ведь это не только первая рыба, которая была поймана при мне в этом пруду, но и вообще первая, которую я видел пойманной в этой эпохе. Что уж говорить про восторг мальчишки!

– Папа, можно я мальчикам покажу?

Я рассмеялся и отпустил его. Провожая взглядом бегущего вокруг пруда мальчишку с ведерком и спешащего за ним казака-телохранителя, я поймал себя на мысли, что уже и думать забыл о графине Брасовой. Словно и не было ее никогда. Да, Георгию она была матерью, а моему прадеду женой, но мне она была ровно никем. Лишь горечь от понимания того, что я не смог ее спасти от выстрела того безумного унтера Кирпичникова. Там, в Гатчинском дворце. У подножья трона Павла Первого. У подножья императорского трона.

Была ли в этом гримаса истории? Или некая искупительная жертва? Наверняка, будь происходящее со мной доступным всякого рода блогерам и прочим почитателям дзена, миру были бы явлены сотни заумных теорий с претензией на истину. Но нет и не может быть тут никаких рассуждений, ибо случилось все так, как случилось – я не смог спасти графиню Брасову, мальчик Георгий лишился мамы, а если к этому добавить такой нюанс, что за сутки до того этот самый мальчик фактически лишился и папы, и все по моей вине, то…

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ.

ИМПЕРАТОРСКАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ «МАРФИНО».

3 (16) мая 1917 года

Неровный шум лагеря был различимо слышен в моем кабинете через распахнутое окно. Разновозрастная детвора, разбитая на группы, проходила различные курсы и практические занятия. Причем если в виду резиденции и рядом с прудом было относительно тихо, то вот из-за дальнего парка долетали куда более громкие звуки, хотя полтора километра дистанции и стена деревьев между нами сильно глушили гул моторов и хлопки выстрелов.

– Граф Игнатьев сообщил о вашем желании посетить Россию, генерал.

– Благодарю вас, ваше императорское величество, за эту возможность и эту аудиенцию!

– Тайную аудиенцию, генерал. Тайную! Как и весь ваш визит в Россию, носящий сугубо частный, не афишируемый характер.

Путь в Марфино для генерала Жоффра был непростым. Сначала были осторожные контакты с моим военным атташе во Франции полковником графом Игнатьевым. Затем были задействованы каналы российского посольства в Лондоне, затем мсье Жоффр на нейтральном судне достиг Стокгольма, где его взяли в оборот сотрудники российского посольства в Швеции, обеспечившие его неофициальное и строго не афишируемое прибытие в Петроград по железной дороге через Финляндию. После чего генерал был инкогнито сопровожден в Москву.

Французского генерала в новой столице России приняли вежливо, но не слишком радушно. Торжественных банкетов и прочих всяких приемов не было. Позавчера ему отвели неофициальное и не бросающееся в глаза место на Ходынском поле, где он мог лично лицезреть восторги моих подданных и парад войск. Также генералу устроили экскурсию по Москве, после чего он был на долгой, но сугубо частной встрече с моим новым военным министром генералом Палицыным, во время которой Федор Федорович всласть попил у Жоффра кровушки. Благо генерал Палицын только совсем недавно вернулся из Франции, где в Версале представлял русскую армию при Военном совете Антанты, и оттого был в курсе всех наших с лягушатниками непростых дел и еще более сложных отношений.

Еще какое-то время занял вопрос согласования возможности абсолютно тайной аудиенции у русского монарха, а это, должен вам заметить, было весьма и весьма непросто. Для этого генералу пришлось предварительно встречаться с нашим министром иностранных дел господином Свербеевым, с которым он должен был обсуждать французские предложения и отвечать на российские вопросы. Затем Свербеев был у меня, согласовывая наши позиции. В общем, только сегодня у меня «нашлось время» принять означенного военачальника в своей загородной императорской резиденции.

Восторги и атмосфера новой имперской столицы, деловая обстановка в русском военном командовании и МИДе, а на закуску идиллия в конфискованном у заговорщиков Марфино, где теперь спокойно работает сам император, уверенный в своем положении настолько, что может позволить себе выкроить время на игры с подрастающим поколением, и спокойно терпящий суетливый скаутский лагерь прямо у себя под окнами – все это должно было продемонстрировать французскому генералитету, что Россия практически восстановилась после недавних потрясений и вновь становится сильным игроком на мировой арене.

– Должен отметить, что после цепи трагических и, называя вещи своими именами, откровенно враждебных действий официального Парижа дипломатические отношения между нашими странами разорваны, а наши державы практически оказались в состоянии войны. И хотя больших столкновений пока удалось избежать, имеются убитые и раненые с обеих сторон, что ставит под серьезную угрозу дальнейшее сохранение наших союзнических взаимоотношений в этой войне. Скажу откровенно, общественное мнение в моей империи сейчас настроено крайне антифранцузски. Подстрекательство и фактическая организация нескольких попыток государственного переворота в нашей империи, позорный ультиматум, предъявленный союзнику, вооруженное нападение на Русский экспедиционный корпус, конфискация русских активов во Франции, арест и выдворение из вашей страны всех моих верных подданных – все это не могло и, подчеркиваю, не может пройти бесследно.

Генерал Жоффр сделал предельно протокольное лицо.

– Ваше императорское величество! Я уполномочен временным главой Французского государства генералом Петеном принести вам и вашей империи официальные извинения за безрассудные действия ныне низложенного правительства Александра Рибо и выразить надежду на то, что отношения между нашими державами вновь вернутся к добрым временам «Сердечного согласия».

Не думаю, что Жоффру было приятно так унижаться. Наверняка ему хочется бросить мне в лицо, что именно мои «Сто дней для мира» стали причиной той катастрофы, которая постигла Францию. Уверен, что после войны, если жив останется, он будет писать мемуары, виня проклятых русских в ударе в спину доблестным франко-британским войскам. Но не до обвинений сейчас Жоффру и стоящему за ним Петену. Военная катастрофа привела к полному внутреннему расстройству французского государства и фактическому самообрушению его основных структур. Франция сейчас расколота и близка к гражданской войне, самый близкий союзник Британия, увязнув в своем ирландском мятеже и английских всеобщих забастовках, мало чем может им помочь, зато Германия всей своей мощью нависает над стремительно разлагающимся Западным фронтом. Добавим к этому, что из-за всеобщего пацифизма США пока воздерживаются от официального вступления в войну, и на фоне этого сразу становится понятно, почему генерал Жоффр вынужден сегодня извиняться, а не швырять мне в лицо гневные претензии.