Последняя черта

Люди были рядом с друг другом и хотели, чтобы так и оставалось. На площади воцарилась атмосфера единения и спокойствия, веры в свои силы, возвышенного — хотя до сих пор многих тошнило от этого слова — настоящего патриотизма. Единое народное Государство дышало, в груди его билось от восторга народное сердце, оно было живым только благодаря живущим в нём людям. Всё же, в кои-то веке, было живым.

А вот один щупловатый парнишка, пробирающийся сквозь толпу живым особо не выглядел. Он пришёл без плакатов, неброский, незаметный. Сутулился, оглядывался, слонялся. Сам не понимал зачем пришёл, но узнал о митинге едва ли не в последний момент — тут же сорвался с места, на ходу натягивая одежду. Люди на него не оборачивались, не замечали, считая своей частью — такой же венкой, капилляром или сосудом израненного сердца. Он не выглядел так, как будто ему нужна была помощь, прятался от колючего мира за чёрным коротким пальто и совал руки в карманы.

Парнишка наблюдал, как на площадь стекаются новые люди, немного нервничал, сжимал до боли кастет в кармане и тоже не понимал, зачем взял. Наверное, всё же осознавал, что митинг может прекратить быть мирным. А собирающиеся это понимали? Парнишка уверен не был, потому сглатывал, видя щуплых девчонок-ровесниц или даже младше. С уважением косился на тех, что постарше и с непониманием — на детей. Пока слонялся по толпе, на считал больше десятка школьников и ныло где-то в районе сердца собственного.

Кого он искал? Чьё лицо старался выцепить в толпе голубыми глазами, забирая за ухо прядь русых волос? Может разбитую брюнетку цивильного вида или кого-то ещё?

Ворон пришёл со всеми, в особенности — с Алисой, которую держал за руку, как маленького ребёнка, вроде тех, которых привели на площадь доверчивые люди. Но затем сразу нахмурился, встрепенулся и без объяснений нырнул в толпу. Скоординировать боевиков, раз уже Шишкин сдержал своё слово, послушать, о чём говорят, найти взглядом компанию молодых ребят в грязных одеждах — надо же, и сейчас здесь — а потом вдруг наткнуться на чертовски знакомую со спины фигуру, на удивительно знакомые волосы, размер головы...

— Актёр? — изумлённо, не веря своим глазам. Болезненная надежда сжала нутро. Протянул руку, коснулся плеча.

— А? — парнишка шатнулся в сторону, полу испуганно сверкнул глазами, сощурился. — Саня.

А сам быстро изучил подлетевшего взглядом, ещё быстрее узнал в нём парня из новостей и даже как-то плечи расправил. Ворон понял, что обознался, когда отметил, наконец, низкий рост и иные немного черты лица, но совершенно не хотел это принимать. Ответил вроде ровно:

— Да, ты... очень похож. Я Ворон.

— Ага. — Саня криво усмехнулся. — Все говорят.

Лёха подоспел примерно в этот момент, где-то позади осталась растерянная порывом пернатого Алиса, но сориентировавшаяся и постепенно тоже к ним пробирающаяся.

— Вы... — парнишка повертел головой. — Два вопроса: вы ту девчонку вытащили всё-таки? Ну, про которую писали, что её похитили. И не видели тут Дашку? Могу фотку показать, — полез в карман за телефоном, рылся в нём, продемонстрировал.

Лёха скрипнул зубами.

— Не видели. Ташу вернули, да. Даже целую. Она тоже где-то здесь.

Разочарование на лице к Сани смешалось с неким облегчением.

Подошла Алиса, запнулась о знакомые голубые глаза, тут же нашаривая руку Ворона и просто кивнула, не в силах сдержать скорбной, виноватой улыбки. Пернатый мягко сжал её пальцы.

Из толпы вышла ещё одна фигура — тонкие песочные часы, в чёрном недлинном платье с расклешённой юбкой, белом пальто и ярко-красной сумочкой через плечо. Она тоже нашла в толпе что-то знакомое и, постукивая невысокими каблуками сапожек, подошла.

— Здравствуй, Лёша, — поздоровалась, улыбаясь. — Здравствуй, Ворон и Алиса.

— Привет, — выдохнула Алиса, прожигая бабочку взглядом, но особых порывов за собой не заметила. Смотрела нагло, зло, но на этом и ограничивалась.

Катю с головой охватило невыразимое чувство, которое сейчас повелевало людьми, и она куталась в безмятежную эйфорию вместе со всеми, тут собравшимися. Только на Ворона смотреть боялась — помнила его, стыдилась. Сжала пальцами лямку сумочки, потом всё-таки подняла на пернатого взгляд.

— Не думала, что тебя встречу, но хотела бы извиниться, — говорить такое было страшно, особенно под взглядом этой красной бестии. — Прости, пожалуйста. Я всё испортила... не справилась... правда не хотела этого, — опустила голову, вжалась в плечи.

В ответ получила только уставший взгляд Ворона, и его короткую улыбку. И даже не потому, что спросить с неё было нечего, а потому, что глупо было спрашивать. Люди и правда не идеальны, а за ошибки уже заплачено.

— Я понял, что не хотела. Уже простил, — спокойно ответил Ворон и на всякий случай взглянул на Алису, хотел видеть, что она понимает. Или хотя бы пытается понять.

— Да успокойся ты, — буркнула Каста так, чтобы слышал только он, — Не собираюсь я её убивать.

Лёха же смотрел на Катю странно, не выдержал, подцепил под локоть и оттащил в сторону, оставив друзей в недоумении. Алиса только опять многозначительно приподняла брови, поджала губы и спрятала гаденькую, понимающую улыбочку.

— Какого хрена ты тут забыла? — строго спросил Алексей, глядя Катерине прямо в глаза. — Дома не сидится?

— Я понимаю, что тебе это важно, — ответила Катя, а её глаза всё ещё оставались прозрачно-голубыми. — И мне тоже важно. Я хочу быть рядом, слышишь? — обиженно, честно. — Не прогоняй меня.

Не захочет рядом — будет подальше, но всё равно где-то поблизости. Нельзя было вот так просто приходить к ней домой, получать тепло и уходить недоласканным. Слишком уж сильно запал он ей в душу.

 — Я за тебя переживаю, идиотка, — тоже честно сказал Лёха, страдальчески выдыхая, — Ты же понимаешь, что тут всё может перерасти в беспредел? Чем ты защищаться будешь? Сумочкой? Валить на каблуках?

От издёвки не удержался, хмыкнул, расправив плечи.

— Кать, я серьёзно. Это не шутки. Я надеюсь, ты это хотя бы понимаешь.

— У меня электрошокер есть, — надулась Катя. — И не перерастёт. Это же мирная демонстрация, кому вообще в голову взбредёт нападать...

Он едва раздосадовано не застонал. В другой ситуации наивность эта даже могла умилить, но точно не в этой.

— Это не согласованная демонстрация, которая буквально кричит — хватит творить хуйню, мы хотим свободы. — Лёха стал до предела серьёзным. — Понимаешь? Ты думаешь — им это понравится, и они не захотят её разогнать? А люди захотят добровольно уходить?

— Я уйду. — Катя поджала губы. — Если прикажут, то уйду. Я не хочу, чтобы кто-то кого-то разгонял или кому-то пришлось защищаться. Это ничего не даст, никто никого всё равно не услышит, а жертвы будут. Лучше не доводить. Ты тоже... ты тоже не настаивай, Лёш, если вдруг. Только себе хуже сделаете. Ведь они должны и так понять, и я надеюсь, поймут.

— Надейся. — Лёху почти передёргивало от этого непривычного, давно забытого и ставшего чужим "Лёши". — Но я тебе этого обещать не могу, а ты — ты свалишь, как только запахнет жаренным. Поняла меня? И не будешь оглядываться. Что б, когда подъедут первые омоновцы — я либо не видел тебя в принципе, либо наблюдал сверкающие пятки.

Он боролся с желанием податься вперёд, обнять её, но твёрдо решил не доводить. Хватит и этого "переживаю". А она не боролась. Обняла, сомкнула руки у него за спиной, на несколько секунд задержалась головой на груди, слушая под одеждой глухой стук слишком встревоженного сердца.

— Хорошо, — согласилась Катя через несколько секунд, когда отпустила, выпрямилась и улыбнулась. — А пока я побуду здесь.

Лёха кивнул рассеяно, отметив себе, что потом обязательно выскажет Катерине, чтобы держалась подальше, а желательно и вовсе забыла обо всём это дерьме. И с Вороном, и с Алисой, и с ним — тоже. Улыбнулся коротко, даже измученно и отошёл обратно. Саня из поля зрения уже куда-то пропал, зато обнаружились девчонки.