Страница 32 из 40
Пройдя к носу яхту, я подхожу к участку палубы, под которой, как я полагаю, находится злосчастная каюта, инфантильно фантазируя о том, что я мог бы, к примеру, просверлить тонкую дыру сквозь сплошное перекрытие, и таким образом, незаметно для существа, заключенного в каюте, заглянуть в чрево срытого от меня пространства, на манер сюжетных ходов шпионских фильмов или приключенческих боевиков про ограбление банков.
И представляя эту нелепую картину, где я, вооруженный невесть от куда взявшимся сверлом, бурю тонкую брешь в палубе, а потом прикладываюсь к ней пытливым глазом, меня вдруг оглушает неожиданная светлая мысль.
— Какой же ты дурак! — говорю я сам себе, широко улыбаясь, насмехаясь над собственной нерасторопностью и недогадливостью, вспоминая, что все три прежде осмотренные каюты имеют одинаковую форму и обустройство. Соответственно, они все оборудованы одинаковыми иллюминаторами, исполненными в виде вытянутых вширь овалов.
То есть, для того, чтобы изучить содержимое четвертой каюты, мне стоит лишь придумать способ заглянуть в нужный иллюминатор с внешней стороны. А это намного проще и безопаснее, чем пытаться открыть дверь и, тем более, сверлить на поверхности яхты дыры.
Распластавшись лицом вниз на левом краю палубы, удерживая себя в равновесии руками, удерживающимися за борта, я как можно дальше вытягиваю голову от края лодки, чтобы осмотреть внешнюю боковую сторону яхты, где должен находиться иллюминатор четвертой каюты. И нахожу его, широкий овал, такой же формы, как и проем, обустроенный на задней стороне борта для третьей каюты. Только в отличие от него, этот оказывается наглухо заклеен черной пленкой.
Освободив правую руку, я кончиками пальцев дотягиваюсь до края иллюминатора, ощупав серебристую клейкую ленту, прочно фиксирующую плотный черный слой пластика, закрывающий проем.
Озадаченный увиденным, я втягиваю себя обратно на палубу и усаживаюсь на ней, сложив ноги крест на крест и щурясь от ярко светящего в глаза солнца, решив, что мои догадки о том, что в каюте находится «обращенное» существо, намеренно заключенное мужиком в подготовленном для этого пространстве, подтверждаются.
Оглядевшись по сторонам, я немедленно обрисовываю в воображении ход дальнейших действий. И без долгих раздумий принимаюсь за исполнение плана.
Подобрав швартовочную веревку, которая была ранее использована мною в целях связывания раненого мужика, я привязываю ее, испачканную местами бурыми пятнами крови, одним концом за перила, а второй конец скидываю вниз, параллельно внешнему левому борту яхты. И, тяжело хрипя от усилий, с ловкостью пьяного орангутана, сползаю по веревке вниз, до боли в побелевших кистях сжимая жесткие волокна каната.
Опустившись на один уровень с иллюминатором, я одеревеневшими пальцами принимаюсь отдирать край клейкой ленты, которая на удивление крепко держится на месте, и с трудом отрываю кусок, позволив тем самым отодвинуть в сторону небольшой участок черной пленки и заглянуть в помещение каюты.
Привыкшее к яркому солнце зрение поначалу не способно уловить хоть что-либо в темноте каюты. Но чуть свыкнувшись с теменью, в глубине помещения я замечаю две желтых, будто висящих в воздухе, точки…
Пашка
Я был готов к тому, что мог тут увидеть. Но все же не удержался и отпрянул назад, трусливо возвратив клейкую ленту на место. Будто тонкий кусок пластика может защитить меня, если зверь решит штурмовать иллюминатор.
Повиснув на веревке, я слегка раскачиваюсь из стороны в сторону, чувствуя себя будто кусок колбасы, привязанный за нитку, которым ребенок дразнит голодную кошку, покачивая приманкой перед ее носом.
От напряжения руки мои немеют, и я понимаю, что не смогу долго продержаться, удерживая вес тяжёлого тела силой кистей. Поэтому, пока остаются силы, предпринимаю повторную попытку детально изучить содержимое каюты, отвернув черную ленту пошире и позволив свету проникнуть в скрытое от взгляда помещение.
Когда правый глаз, защищенный от солнечного света козырьком согнутой кульком ладони, снова заглядывает в иллюминатор сквозь образовавшуюся щель, то картинка наконец в полной мере предстает перед моим взором. Эта каюта разительно отличается от трех предыдущих. Такое впечатление, что в её замкнутом пространстве произошла ожесточенная битва своры разъярённых волков, которые в порыве борьбы разрушили все, что можно было разрушить. Мягкое покрытие спального места отсутствует и лежанка оголена до основания. Часть декоративных панелей, имитирующих дерево, либо предварительно содраны, либо присутствуют на стенах лишь в виде отдельных изодранных фрагментов. Шкаф и полки также не видны, вероятно демонтированные заранее. По помещению раскиданы пустые консервные банки, разорванные упаковки от еды и ошметки картона. А в обнаженную несущую балку яхты, пересекающую внутреннюю стену каюты, скрытую прежде за панелями, приварены массивные железные кольца — крепления, от которых тянутся четыре тяжелые мореходные цепи. И эти цепи заканчиваются оковами, связывающими лапы и ноги существа, лежащего мордой вверх в дальнем углу каюты.
Существо выглядит миниатюрным, как минимум вдвое короче по длине, чем средняя взрослая особь, которых я видел ранее. И совершенно несоразмерным массивности сковывающих его конечности кандалов. Кажется, что тело ранее принадлежало ребенку или подростку. Тощая, без капли жира, серая полупрозрачная плоть в сетке лиловых вен напоминает жертву холокоста или голодающих африканских детей в период засухи. Оголенный, скошенный спереди череп также покрыт венами и жалкими остатками темных волос. Грязные лохмотья то ли джинсовых шорт, то ли брюк едва удерживаются на по-собачьи узких бердах. Пасть на деформированной звериной морде безвольно полуоткрыта. Существо лежит без движения и кажется умершим. Однако его глаза! Мне ранее не показалось. Его глаза, они слабо, но все же отсвечивают во мраке каюты желтым фосфоресцирующим свечением, доказывая, что существо все еще живо.
И тут он замечает меня, и мы встречаемся с ним взглядами. Его морда искажается гримасой ненависти, пасть издает отрывистые, приглушенные перегородкой и иллюминатором скрипы, а глазницы ярко вспыхивают. Он вскидывает конечностями, зазвенев цепями, и пинает лапой по переборке, именно так, как, вероятно, он ударял по ней ранее, напугав меня, когда я пытался пробраться в каюту через дверь.
Он вроде ловко переворачивается, опирается на колени и рвется к иллюминатору, за которым я нахожусь. Но короткая длина ограничивающих движение цепей сбрасывает его на пол, заставив шлепнуться на пузо. Упав, он лежит, хрипит и коротко поскуливает. Его конечности подергиваются, будто в конвульсиях. Повернувшаяся в мою сторону пасть часто закрывается и открывается, щелкая длинными и острыми клыками. Он тяжело дышит и притихает, потушив, наконец, зловещее свечение своих желтых глазниц, но продолжая с ненавистью смотреть на меня, будто загнанный корридой бык, смотрящий на победившего его матадора.
Откровенно ошарашенный от увиденного, я возвращаю черную пленку на место и спешно поднимаюсь на палубу, усевшись на ней, сложив крест на крест ноги, раздумывая о развитии событий.
— Мало того, что ты затащил его на яхту. Так ты еще кормил его своей едой…, - обращаюсь я к погибшему мужику, вспоминая груду упаковок от продуктов питания, раскиданных по яхте и в каюте, где заключено существо. — Ты — конечный кретин, раз потратил на мутанта свои припасы….!!! Зачем ты это сделал, идиот?!!
Мне никто не ответил. И хорошо. Если бы я снова расслышал голоса в шелесте волн или еще что-нибудь в этом роде, то было бы хуже. Факты остаются фактами. Полумерок — мутант, некогда бывший подростком с именем «Паша», неизвестно каким образом получившим право управления синей Ладой Приорой и с которым я когда-то искал встречи, теперь находится в четвёртой каюте. Связанный цепями и ослабевший от голода. И, по-видимому, не представляющий угрозы. Что с ним делать? Придумать способ скинуть за борт или дождаться, пока издохнет без еды? Я не знаю. Об этом можно подумать позже.