Я, паразит

Вернемся к человеческому нутру. В основном туда заглядывают четыре вида цестод: пузырчатый Echinococcus granulosus, лентовидные Diphyllobothrium latum, Taenia saginata и, наконец, я, Taenia solium – вооруженный цепень, известный также под названием свиной цепень (хотя живу я в вашем кишечнике… что за манера все усложнять…). Такие точные определения виды получили только в XVIII веке благодаря биноминальной номенклатуре, созданной натуралистом Карлом фон Линнеем. До этого меня называли, используя менее вразумительный лексикон. В египетских папирусах, например в медицинском сборнике, датируемом примерно 1500 годом до нашей эры, так называемом папирусе Эберса, я изображен как длинная тонкая змея [Ячейка 14]. Чтобы от меня избавиться, в тексте советуют ставить на живот пластыри или делать припарки. Мое присутствие в кишечнике древних египтян было подтверждено в ходе анализа многих мумий, в которых обнаруживали поражения желудка, характерные для моей скромной жизнедеятельности, а также мои яйца, сохранившиеся в кишечном тракте.

Со временем такие выдающиеся греки, как Гиппократ, Аристотель [Ячейка 13] и Теофраст, назовут меня плоским червем (хельминс платейя, ἕλμινς πλατεία), а также ленточным червем (тения, ταινία). У римлян я назывался плоским червяком (lumbricus latus) и, между прочим, пользовался у них необычайной известностью [Ячейка 10]: они возводили стелы для поклонения божеству в моем образе – Верминусу, истязателю скота. Арабы, заприметив, что мои членики напоминают тыквенные семечки, окрестили меня cucurbitini, а знаменитый персидский врач Авиценна утверждал, что членики – это отдельные индивидуумы, связанные друг с другом наподобие четок, покрытых кишечной слизью [Ячейка 11].

Появляюсь я и в Талмуде, где упоминаются образования, похожие на беловатые наросты и пузырьки, во внутренностях жертвенных животных. Еще Гиппократ находил большие везикулы в легких и печени скота, которые он описывал как пузыри, наполненные водой. Позже римские врачи Аретей Каппадокийский и Гален наблюдали похожие пузыри у своих пациентов-людей. Прокалывая самые крупные, размером с мяч, они обнаруживали плавающие в жидкости более мелкие, совершенно прозрачные везикулы [Ячейка 5]. Признаюсь, каждое из их описаний было довольно точным, но этим биографам не удавалось проследить связь между такими пузырями и членистым червем, обитавшим в их потрохах. Хотя, вынужден признать, задача была не из легких, ведь все эти бесформенные образования соответствовали моим детским и подростковым обликам! Будьте снисходительны! Если вы поглядите на собственных младенцев с их необъятными щечками или на подростков, обезображенных юношескими угрями, в вас, я надеюсь, проснется хоть толика сочувствия ко мне, жертве морфологического урагана, сопровождающего мое развитие.

Чтобы положить конец умничанью этих выдающихся ученых, веками несущих ахинею, позвольте поведать вам правдивую историю разных стадий моей жизни, а также трансформаций, сопровождающих мои захватывающие похождения в ваших гостеприимных телах. Начнем с наиболее вам понятной блистательной фазы моего личностного роста – взрослой жизни.

Автопортрет в расцвете лет

В этом возрасте я – обладатель роскошной коллекции члеников, которые вы назвали проглоттидами (др. – греч. γλῶττα, глотта, «язык») [Ячейка 2], потому что по форме они напоминают язык. Цепь из проглоттид называется стробилой, и ее длина варьирует в зависимости от вида, начиная от единичных и заканчивая несколькими тысячами члеников. А точнее, у некоторых моих сородичей цестод, например у Echinococcus granulosus, всего три членика размером не более 6 миллиметров каждый, в то время как Diphyllobothrium latum, самый частый обитатель человеческого кишечника, способен достигать в длину от 2 до 15 метров. Специально для любителей рекордов я бы упомянул об одном особенно примечательном образчике этого вида, состоявшем из более чем 4000 проглоттид и достигавшем 25 метров в длину. Это замечательное достижение, впрочем, не стоило ему особых усилий, учитывая способность удлиняться примерно на 22 сантиметра в день (иными словами, на сантиметр в час). Другой мой приятель, Polygonoporus giganticus, живущий в недрах большого кашалота, – самая длинная из доселе измеренных цестод и может похвастаться 30-метровой цепью проглоттид. Вне зависимости от размера, я люблю, чтобы было много пространства и пищи, поэтому вам будет легко понять, почему всем органам я предпочитаю длиннющий кишечный тракт.

Владелец кишечника, предоставляющий мне кров после моего взросления, удостаивается почетного звания окончательного хозяина, потому что именно его нутро я выбираю для своих сексуальных утех. И действительно, на этом жизненном этапе я нахожусь в самом соку своей половой силы. Между прочим, именно способность к размножению половым путем определяет с научной точки зрения мою взрослую особь. Под половым размножением я подразумеваю встречу сперматозоидов с яйцеклетками с их последующим оплодотворением. Должен признать, что тут я совершенно оправдываю свое название и чаще всего удовлетворяю сексуальный аппетит в полном одиночестве. Моя гермафродитная натура позволяет каждой из проглоттид становиться либо «яичником», либо «семенником». Членики, набравшиеся сексуальной силы, называются половозрелыми проглоттидами, и я могу заставить их эякулировать таким образом, чтобы осеменять те, что расположены по соседству. Некоторые виды устроились иначе: их проглоттиды эякулируют настолько преждевременно, что семя остается внутри членика и оплодотворяет свой же собственный орган размножения, то есть происходит самооплодотворение. И наконец, есть у меня сородичи, практикующие совместное житье: несколько особей, сожительствующих в одном хозяине, устраивают симпатичные групповушки, позволяющие им обмениваться гаметами. Сказать по правде, многие виды придерживаются свободных нравов и занимаются либо самооплодотворением, либо перекрестным оплодотворением в зависимости от отсутствия или наличия партнера. Результат в любом случае один и тот же: проглоттиды набухают от оплодотворенных яиц, то есть становятся созревшими матками. У этих яиц есть два различных пути: они либо выстреливаются непосредственно в кишечный тракт хозяина, либо остаются упакованными в матке-проглоттиде, которая отделяется от остальной части стробилы и выталкивается наружу вместе с калом. Вы уже поняли, что мое присутствие в ваших животах сопровождается постоянными сексуальными развлечениями, и я надеюсь, мои дорогие окончательные хозяева, что вы цените особую привилегию наблюдать из первого ряда идиллию моих затворнических шалостей или разнузданных оргий.

Вышеприведенное описание моей сексуальной жизни могло породить в некоторых из вас тревожный вопрос. Каким образом моя взрослая особь способна оставаться в вашем кишечнике, в то время как членики, набитые яйцами, отрываются и совершают марш-броски наружу, через задний проход? Чтобы ответить, я раскрою вам правду о переднем членике моего тела… хотя вы, возможно, предпочли бы ее не знать. Вы, я думаю, наивно полагаете, что мой крайний членик представляет собой головку. Между тем ваши представления не имеют ничего общего с действительностью: головку мне заменяет штука, называемая сколекс, чудный инструмент, главная функция которого – зацепиться за стенку кишечника и удержаться на ней [Ячейка 9]. Цестоды яростно состязаются друг с другом в видах сколексов и разнообразии крепежа, порой невероятно сложного: присоски в виде кокард, венчик из крючьев, присасывательные щели, железистая гарнитура и даже тиара из щупалец – любой способ хорош, лишь бы выделиться на фоне сородичей, а главное – поудобнее уцепиться за шероховатости кишечника своего окончательного хозяина. Я, вооруженный цепень, как и мой близкий родственник эхинококк, отдаю предпочтение сколексу с четырьмя боковыми присосками и устрашающим двойным венчиком крючьев на конце сколекса, а вот у более скромного бычьего цепня четыре присоски базируются на абсолютно гладкой головке, тем не менее вполне способной зафиксироваться на стенке кишечного тракта. Стиль сколекса Diphyllobothrium latum еще более минималистичен: он украшен всего лишь парой тонких щелей, но их вполне хватает, чтобы задержаться в вашем кишечнике. Я надеюсь, вы способны проникнуться красотой этой анатомической части, составляющей предмет нашей особой гордости.