Страница 4 из 35
«Я в очереди», — подумал Сурков.
— Вы последний? — услышал он голос с сильным акцентом.
— Да, я.
Почему-то Суркову было стыдно спрашивать, куда эта очередь, зачем он здесь и как сюда попал.
А на самом деле, как он сюда попал? Сурков сделал шаг в сторону и присел на горчичного цвета пластиковый стул. То, что произошло с Сурковым, было весьма необычным, и по сему вопрос, заданный себе, предполагал рассуждения.
Эльза сняла с себя лицо, а затем его застрелила. По всей вероятности, не насмерть, но ведь стреляла какой-то гадостью, от которой Сурков упал без чувств. Обобрала, наверняка. Очень похожа эта сцена на сцену из детектива с шантажом, только вот незадача — брать у Суркова нечего. Потом она отвезла его в Дом престарелых и поставила в очередь за лекарствами или еще куда.
Сурков покрутил головой, пытаясь найти вывеску, табличку или предмет наглядной агитации, но ничего этого не было. Аккуратный голубой коридор был слишком чист, чтобы являться больничным. Сурков поймал себя на этой мысли второй раз. Он попробовал поковырять голубую стену и укрепился в своем подозрении. Мало того, что таких стен не могло быть в больнице, таких стен не могло быть ни в одном месте, где он когда-либо бывал. Никогда Сурков не сталкивался с такой фактурой и цветом, а предположения об импортных стройматериалах не могли выдержать критики. Сурков осмотрел стул, на котором восседал, погладил поверхность, попробовал на прочность ножки и даже заглянул под него.
— Наконец! — воскликнул Сурков.
На тыльной стороне был приклеен белый прямоугольник пленки с рядом цифр и надписью на латинице. Только язык не понятен, не английский — это точно. Сурков поставил стул на место и посмотрел на присутствующих.
«Раз здесь есть учет, значит, и жизнь должна быть», — подумал он.
Тем временем очередь немного продвинулась, и Сурков перенес стул на несколько шагов вперед, чтобы не упустить из виду впереди стоявшего старичка.
— За чем стоим? — как можно бодрее спросил Сурков. — Что дают?
Старичок улыбнулся, но как-то нехорошо, как-то совсем не по-русски.
— На суд, — сказал он с небольшим акцентом.
— А кого судят? — Сурков изобразил удивленные глаза.
— Нас, кого же ещё?
— А-а-а, — наконец сообразил Сурков. — А где здесь выход?
— Там и выход, — старичок показал на спину впередистоящего.
— Ладно, — сказал Сурков, кивая стоявшему сзади, — я позже подойду. Если моя очередь дойдет, пусть без меня не начинают.
— Не дойдет, — уверенно заявил мужчина.
— Тем лучше.
Сурков бодро зашагал по коридору, тихо повторяя:
— Дурдом, дурдом.
Вскоре оказалось, что он находится в большом дурдоме с большим количеством больных и очень длинным голубым коридором, а успевших занять за ним очередь нашлось так много, что на шутку это совсем не походило. Сурков попытался представить среднюю зарплату статиста, умножая на среднее количество актеров на километр, но после того, как покрыл внешний долг Аргентины, занервничал. Теперь он внимательнее рассматривал стоящих. Сначала Суркову не терпелось отыскать знакомое лицо, но заметил, что и одежда заслуживает внимания. Несмотря на то, что сам он был одет в смокинг, присутствие в очереди военных, шахтеров, пожарных и даже тореадора выглядело несколько натянуто. В большинстве своем это были люди пожилого и среднего возраста, но иногда попадались очень молодые люди. Полицейскими коридор просто кишел, но ни разу Сурков не встретил милиционера. Когда же в коридоре замаячила синяя фуражка, Сурков чуть не подпрыгнул от радости. Проходя мимо, он заговорчески подмигнул блюстителю порядка.
— Иди. Иди, родной, не тормози, — милиционер нагло похлопал Суркова по заду.
— Но… — опешил Сурков.
— Неужели я тебе при жизни не надоел?
— При жизни?
— Что, не водитель? — не поверил милиционер.
— Нет.
— Эка тебя угораздило, — сержант напустил в голос сочувствия.
— Какой водитель? При какой жизни? Мент! — неожиданно для себя выкрикнул Сурков.
Сержант, словно ждавший этой реплики, довольно расхохотался.
— Играет, — понял Сурков.
Он пошел дальше, но уже не бодро, а неторопливым шагом — как на прогулке.
Прошло не менее четырех часов после того, как он отправился искать выход, а конца и края этого заведения не предвиделось. Еще через час Сурков собирался сесть на голубой пол, чтобы отдохнуть, но как только выбрал для этого место, наконец увидел конец очереди, увидел, как в ее хвосте люди на ломаном русском спрашивают последнего и встают друг другу в затылок. Сурков быстро миновал крайнего и побежал в том направлении, где голубые стены сходились в одну точку.
* * *
Временами ему казалось, что он слышит звуки, ломаный русский, далекие шаги и тихое пение. Иногда Сурков уставал и садился, прислоняясь спиной к голубой стене. Он не мог точно сказать: спал ли он. Но однажды, открыв глаза, понял, что не помнит, в какую сторону шел. Это повторялось несколько раз, и, окончательно потеряв представление о времени и направлении, Сурков брел, без энтузиазма переставляя ноги. Скорее всего, прошло несколько дней, прежде чем ему в голову пришла замечательная идея — отдыхать на полу головой по направлению движения. Сурков клял себя за то, что не додумался до этого раньше. Теперь он мог быть уверен только в одном: если коридор когда-то закончится, то он узнает об этом первым. Сурков проводил по подбородку ладонью и удивлялся тому, что борода не растет, забывал об этом, проводил снова и удивлялся вновь. Некоторое время Сурков забавлялся тем, что писал неприличные фразы на голубых стенах, но вскоре паркер не захотел писать без наклона, а водить золотым пером по ворсистому полу было невмоготу от скрипа волокон. Он пытался кричать и петь, разговаривал и бился головой о стену, но это ни к чему не приводило.
Когда Сурков вновь увидел очередь, его это не огорчило.
«Разберусь с ублюдком», — подумал он и направился вдоль цепочки людей.
Путь предстоял неблизкий, и Сурков всячески подзадоривал себя мыслями о том, как он выведет на чистую воду урода, ответственного за такое безобразие.
Несколько часов спустя Сурков обменялся взглядом с сержантом милиции, который спокойно разговаривал с соседом.
Наконец он увидел в коридоре горчичный стул и знакомого старичка.
— Молодой человек? — улыбнулся он, узнав Суркова.
Сурков подумал, что дать ему по зубам будет несколько невежливо в первую очередь из-за возраста собеседника. Но позже решил не деликатничать и занес руку для оплеухи.
— Вы не боялись опоздать? Не боялись проболтаться здесь лет пятьдесят или сто?
— Нет! — Сурков из последних сил сдерживал раздражение.
Старик выказал огромное уважение, отступил на шаг, чтобы лучше рассмотреть Суркова, и, наконец, протянул старую морщинистую ладонь.
— А где же ваш ангел-хранитель, а? — подмигнул старик.
— Залетела, — объяснил Сурков.
— Ха-ха-ха! — по-стариковски рассмеялся собеседник. — А у вас хорошее чувство юмора, даже перед судом, мне бы так.
Сурков хотел было задать очередной вопрос, но из-за того, что он увидел, волосы на его голове встали дыбом.
В голубом коридоре находилась обыкновенная двустворчатая дверь, куда по очереди заходили все присутствующие. Делали они это совершенно обыденно и без суеты, как только над дверями загоралась покрашенная цапонлаком лампочка. Причем дверь находилась в стене, а не в конце коридора, который не заканчивался, а спокойно продолжался дальше, словно это было логично и правильно.
— Дверь, — шепотом сказал Сурков.
— Дверь, — подтвердил старик. — Не заходите, пока не загорится вызов.
— А вы?
— А моя очередь раньше вашей.
Старик показал пальцем на моргнувшую лампочку и сделал шаг вперед.
Сурков хотел его окликнуть, но так и не сделал этого. Он сел на свой стул и обхватил голову ладонями.
— Я все же спятил. Что дальше?
Просидев так несколько минут, Сурков почувствовал, как на его плечо положили руку.
— Вас вызывают.
Сурков увидел человека, когда-то занявшего очередь за ним.
— Что? А-а-а...
Он поднялся и пошел к двери, но тут же вернулся и забрал стул. «Какое-никакое оружие, — подумал Сурков, — по меньшей мере смогу заблокировать на время дверь».
Переступив порог, Сурков тут же начал осматриваться. Кому-то это не понравилось, и над его ухом загремел сочный бас:
— Что ты там копаешься?! В штаны наложил?
— Кто здесь? — глупо спросил Сурков.
Он быстро пошел к центру круглого зала, напоминавшего арену цирка, увеличенную в несколько раз. На возвышении за огромным столом восседал лысый человек в очках, одетый в красную мантию. На его столе, заваленном бумагами, находился очень плоский монитор и молоток с круглой дощечкой. Сурков с трудом различал черты лица этого человека, но слышал его абсолютно четко, скорее из-за хорошей акустики, нежели технических штуковин.
— Дело номер двести шесть триллионов сто восемь миллиардов двадцать шесть миллионов восемьсот восемьдесят тысяч тридцать один. Класс «А» отдела вторичных дел, категория «Белое», Комитета контроля над Временем.
Только теперь Сурков увидел секретаршу за пишущей машинкой, примостившуюся у основания стола.
Судья громко выругался и исчез, затем появился в мантии белого цвета и, хлопнув колотушкой, объявил:
— Вы признаете себя виновным?
— В чем? — не понял Сурков.
— В нарушении времени.
— Я?
— Он что, дурак? — спросил судья секретаршу.
— Здоров, — сообщила последняя. — И справка есть.
— А почему со стулом?
— Очевидно, вещдок, — предположила она.
— Стул — это для того, чтобы сидеть, — сказал Сурков и, поставив его, сел.
— Говорите, справка есть? — засомневался судья.
— Есть, есть, — подтвердила секретарша. — Сурков Игорь Андреевич признан годным к строевой службе в рядах Вооруженных Сил, плоскостопия и других умственных отклонений не обнаружено. Справка выдана военкоматом Центрального района.
— Скажите, Сурков, — спросил судья, придя в иное расположение духа, — что вы об этом думаете?
— У меня такое ощущение, что я умер.
— Хм, — удивился судья, — а вы полагаете, что нет?
— А разве да?
— Что это за дебил?! — закричал судья. — Почему он корчит из себя идиота? Ну-ка прочтите мне тезисно.
— Сурков И.А. организовал преступную группу с целью извлечения материальных выгод путем создания обратных связей во времени. Его действия привели к тому, что правнучка в семнадцатой степени воспользовалась модуляцией Перенокиса — Бетолиса и передала информацию в двухтысячный год, что вызвало парадокс третьего уровня, приведший ко времетрясению пятой степени по шкале Хрониуса.
— Ничего я не получал, — сказал Сурков.
— Сурков И.А. заполнил билет Национальной лотереи с помощью знаков, переданных правнучкой в семнадцатой степени. Ими оказались: семнадцатый километр, автомобиль девятой модели, госномер, состоящий из региона и двузначного числа, знак ограничения скорости, время ожидания. Последнее число было передано через ангела-хранителя, который внедрялся в реальность под видом Эльзы Аппетитовны Таракановой специально, чтобы ограничить возможность осуществления преступных замыслов. Ангел-хранитель дематериализован и дедухолизован за служебное несоответствие.
— Так с этого надо было начинать, — возмутился Судья. — Сурков, вас что, никто не инструктировал?
— О чем вы говорите?
— Вам никто не рассказывал, что вы умерли, что попадете в Ад?
— За что?
— За то, что потревожили будущее.
— Но я не понимаю...
— У вас будет время и понять, и подумать.
Судья встал и торжественным голосом объявил:
— За нарушение законов физики, преступление против времени и потомков, создание парадоксов третьего уровня, властью, данной мне Вселенной и Богом, а также по ходатайству Комитета контроля над временем, приговариваю Суркова Игоря Алексеевича гореть в геенне огненной. Срок пребывания — вечность, исполнение наказания — немедленно.
Сурков слушал судью, брезгливо покачивая ногой, а в конце даже стал посвистывать. Ни один мускул не дрогнул на его лице.
Судья ударил деревянным молоточком по круглой дощечке, и, неожиданно для себя, Сурков провалился в преисподнюю вместе со стулом.
* * *
Там не было голубого коридора и цвета нежнее коричневого. Все было либо черным, либо грязным.
Совершенно черный негр приказал Суркову раздеться и взамен белого смокинга, который он неаккуратно запихал в серый мешок, выдал тюремного вида синюю спецовку. Одежда оказалась на два размера больше, но это совсем не беспокоило Суркова. Он вдруг осознал, что весь кошмар, произошедший с ним, кошмаром не является. Есть жестокая реальность, в которой ему, Суркову, предстоит вечно находиться в Аду, и все это будет происходить невероятно долго. Но больше всего Суркова угнетало то, что он уже умер, и его жизнь бесславно закончилась на паласе в однокомнатной квартире, а он так и не успел сделать ничего значительного.
— Вы грешник, Сурков, ваш порядковый номер один четыреста шестьдесят восемь двести тридцать два. Если вас спросят номер, назовите три последние цифры, если спросят полный, назовите все число целиком. Вы направляетесь в мужской Ад сто тридцать семь на триста тридцать девятом уровне. Если вы потеряетесь, то должны обратиться к ответственному черту для препровождения до места наказания. Вам все понятно?
Сурков кивнул.
— Вот ваши бумаги, — негр сунул в руки Суркову серую папку, вверху которой красовалась эмблема в виде трезубца. — Дойдете до станции, поедете в сторону промзоны. Сойдете на «Котловой», пересядете и поедете к триста тридцать девятому уровню, ваша станция «Ад сто тридцать семь». Идите.
Сурков потянул за рычаг проржавевшей двери, которая достаточно легко поддалась и, переступив порог, оказался в проходе, прорубленном в скале. С неровных стен стекала вода и естественным потоком стремилась дальше. Ноги Суркова зачавкали по лужам. Красные языки факелов, висевших на стенах, отбрасывали тусклые тени. Сурков в очередной раз потешил себя мыслью о кошмарном сне, но когда сквозь ботинки проникла вода, двинулся дальше.
Проход расширился, вильнул и вышел в большую пещеру, соединявшую несколько штреков и проездов. По импровизированным дорогам катились электрокары, обливая путь синим неоновым светом. По дорогам, сходившимся к небольшому перрону, шли люди, одетые в основном в спецодежду или серых тонов платья, покрой которых не вызывал положительных эмоций. «Обычные люди, обычная одежда — все, как на стройках метрополитена, только работают здесь одни негры», — подумал Сурков. Но тут же увидел белого, одетого в такую же, как у него, синюю робу и прижимающего к груди серый скоросшиватель. Зеленые глаза молодого человека по-кошачьи блеснули. Он сделал неуверенный шаг навстречу, но тут же остановился и воровато оглянулся.
— Кого боимся? — спросил Сурков нарочно громко.
— Еще не знаю.
— Тогда держи хвост пистолетом, хуже уже не будет.
— Наверное, да, — согласился молодой человек, — а ты здесь давно?
— Давно, — ответил Сурков брезгливо.
— Тогда, может, подскажешь? — замялся парень.
— Что?
— Ну, как себя вести, есть ли тут дедовство, можно ли дать деру?
— Ха! — ухмыльнулся Сурков, — Не дрейфь, парень, расскажу, но сначала ты. Кто ты? Как сюда попал?
Парень с недоверием посмотрел на скоросшиватель в руках Суркова, но все же решил не выяснять то, чего ему было не положено, и начал:
— Я — Билый. Бандит из Белой Церкви, это в Украине.
— Хорошо, — похвалил Сурков.
— Сам понимаешь, грешил... Не так, чтобы очень... Как все...
— Все бандитами не становятся.
— Так ведь и я не хотел, но делать нечего: семью кормить надо.
— А что же, у тебя дети голодали?
— Да не было у меня детей, во всяком случае, у моей жены. А на заводе денег не платили, устроиться куда-то очень тяжело, тут дядька предложил организовать мафию.
— Что за мафия?
— Дальнобойщиков стричь, которые на ночлег останавливались. Люди чужие, местных никто не знает. А я подходил и спрашивал по десять долларов, дядька сзади с ружьем стоял. Нам не отказывали.
— Что же, так ни разу и не отказали?
— Один раз, — вздохнул Билый, — местная какая-то гадина, то ли меня узнал, то ли дядьку, — возьми да и пальни. В дядьку не попал, я на пути оказался. Дядька ответил, но я тогда еще упасть не успел. Меня дробью под колесо кинуло, а пока гадина разворачивалась, пару раз по мне проехала.
— Деру дал?
— Вряд ли. Скорее всего, за дядькой погнался, но только не догнал. Во всяком случае, я его в очереди не видел.
— Ясно, — сказал Сурков, слушая, как из тоннеля доносится звук приближающегося поезда.
Три фары вынырнули из темноты, и, гремя вагонами, к перрону подошел электропоезд, с зияющими темными проемами окон и дверей. На облезлых стенах вагонов черной краской были набрызганы разномастные буквы из латиницы и кириллицы. С большой долей грамматических ошибок сообщалось: «Здесь был черт Лютый», «Дьявол — дурак», «На Котловой открылась пивная», «Гастроли группы "Квин" с завтрашней ночи и вечность».
— Тебе куда? — спросил Сурков.
— До «Лифтовой», затем на тысяча двенадцатый уровень. Ад семьсот два.
Сурков скользнул в дверной проем, и, взявшись за поручень, стал внимательно изучать то, что напоминало карту-схему. Она была аккуратно нацарапана гвоздем или другим острым предметом, но несмотря на примитивный уровень исполнения, содержала четкие линии, схемы переходов и названия станций все на том же смешанном языке латинскими и русскими буквами.
— Осторожно, двери закрываются, — объявил неизвестный машинист. — Следующая станция «Геенна огненная».
Поезд резко дернулся и помчался в туннель. В вагоне стало совсем темно.
— Что значит «двери закрываются»?— пытался перекричать шум колес Билый.
— А, — махнул рукой Сурков, — не обращай внимания.
— Так что ты мне посоветуешь?
— Не ссы никого, — уверенно сказал Сурков.
— И все?
— Все! Лучшего совета ты не услышишь. Пойми, что самое страшное произошло.
Сурков не видел лица Билого, но мог поклясться, что он сейчас плачет, как несправедливо обиженный ребенок, шмыгает носом и растирает кулаками слезы.
Прошло достаточно много времени, прежде чем за проемами окон колыхнулся первый отсвет, и поезд вылетел на станцию.
— Уважаемые черти и гости Ада, — сообщил машинист, — выходя не забывайте свои вещи.
Сурков поискал глазами Билого, но в вагоне находились только негры. Лежавший на полу серый скоросшиватель наводил на мысль, которая казалась Суркову ужасной и забавной одновременно.
* * *
— Грешник Сурков, вы ехали в противоположную сторону, — высокий негр неторопливо перелистывал скоросшиватель.
— Извините, — сказал Сурков, — этого больше не повторится.
— Ваш штрафной талон был оторван.
— Ехавший со мной грешник выпрыгнул с поезда.
— Вижу, что вы не совсем понимаете, что является оправданием. Мне придется наказать вас.
— Каким образом? — Сурков чувствовал, что спрятанный в ботинок паркервот-вот перепрыгнет в руки негра, но расставаться с авторучкой, которую по каким-то причинам до сих пор не отобрали, чертовски не хотелось.
— Я накажу вас, и наказание не покажется вам забавным. Ничего не хотите предложить?
— Никого не наказывать сегодня, — сообщил Сурков.
— Как угодно, — сказал негр. — Я мог бы сделать для вас исключение, тем более что до конца смены осталось сорок минут, но раз вы упрямитесь.
Он сообщил коллеге, что грешник Сурков направляется на наказание. После чего другой негр препроводил Суркова в помещение раздевалки с высокими металлическими шкафчиками вдоль стен. Раздевалка ничем не отличалась от аналогичной в какой-нибудь авторемонтной мастерской, там так же пахло гарью и промасленной спецовкой. Сурков даже покрутил головой в поисках плаката по технике безопасности и тут же его нашел. На серой картонке, очевидно, угольным стержнем было выведено:
«Otvetstveнный za poжar — chert Вялый».
— Четко тут у вас все, — попытался пошутить Сурков.
— Советую раздеться.
— Зачем? — изумился Сурков.
— Просто советую.
В словах негра не было ни издевки, ни угрозы, ни сарказма. Он сказал это так, как говорят избитую тысячелетиями фразу, и Суркову это не понравилось еще больше. Он снял с себя спецовку и повесил в свободный шкафчик с нацарапанным номером тринадцать.
— Пошли, — скомандовал негр.
Сурков подумал, что негр не такой уж здоровый, и при желании он мог бы поспорить с ним в рукопашной схватке.
— Негров здесь нет, — сообщил негр.
— Как? — удивился Сурков.
— Так вот. Меня зовут черт Вялый, тот, кто вас отправил на наказание — черт Паркер, вы ему не отдали одноименную авторучку, которую спрятали в ботинок, теперь он вас будет опекать.
— Ничего себе, — не сдержался Сурков. — Так вы тот самый ответственный за пожар?
— Советую думать потише, — приказал Вялый и открыл железную корабельную дверь, за которой оказался большой зал с низким сводом.
Сурков невольно остановился, его челюсть безнадежно отвисла, а колени подогнулись. Насколько он мог видеть, свободное пространство занимали низкие печи и жаровни, на которых сквозь красные отблески огней виднелись огромные емкости и сковородки. Вокруг них деловито расхаживали черти, некоторые из которых были вооружены трезубцами. Они помешивали своим орудием варево, состоящее из смеси масла и грешников. Масло было таким густым, что невозможно было понять, где кончается и начинается грешник. Бесформенные кляксообразные тела вздымались над поверхностью и тут же исчезали в бурлящем месиве. Время от времени один из грешников пытался выбраться из котла, за что тут же получал оплеуху трезубцем и сваливался обратно. Зрелище на сковороде было еще отвратительнее. Абсолютно голое тело извивалось на промасленном противне. Покрытые румяной корочкой ягодицы мелькали в сумасшедшем ритме, припадая к промокшей сковороде, взвивались с новой силой, от них шел густой серый пар.
— О, Боже! — выдохнул Сурков.
— Раньше надо было думать о Боге, — сказал Вялый и зашагал между котлами.
Сурков невольно сделал шаг за ним, но поскользнулся в разлитом масле и упал, ударившись головой о сталактит. Вялый оглянулся, но возвращаться не стал; он ушел и через несколько секунд привел помощников — крепких рослых чертей, которые подхватили Суркова под руки и поволокли на возвышение, примыкавшее к свободной сковороде. Они усадили его на большую совковую лопату, ловко связали запястья мелкой цепью, после чего один разорвал серый бумажный мешок и высыпал на Суркова ошметки стекловаты.
— Маслом, маслом надо было полить, — посетовал другой.
— Не учи ученого, — огрызнулся первый, схватил черенок лопаты и опрокинул его так, что Сурков кубарем полетел на сковородку.
В голове его мелькнула Эльза, снимающая с себя лицо, прячущий в сливной бачок шампанское Людмирский, работники банков, страховых компаний, незнакомые люди, здоровающиеся на улице, голубое небо, белый снег, рыжее вечернее солнце.