Змей в саду Ватикана

Волевым усилием он оторвался от этих картин, сотканных из реальности и воображения, и вспомнил сегодняшнюю встречу и холодную блондинку с ярко-голубыми глазами. И вдруг тихо замер, ему показалось, что он уже где-то ее видел и встречался. Но на ум ничего не приходило, он не мог вспомнить: где и при каких обстоятельствах ему довелось встретиться с этой дамочкой. Но ошибки здесь никакой быть не могло. Он редко ошибался, интуиция и память его почти не подводили. Но вот где он мог ее видеть?

Мобильный издал легкий звук. Данила взял его в руки. На его счет пришли деньги. Он резко выдохнул. Отсчет времени начался.

Глава вторая

Первый удар богов

Иногда полезно все потерять, чтобы понять, чего тебе действительно не хватает.

Москва. Наши дни.

Как он встал на этот путь? Почему?

Что привело его к тому, кем он стал сейчас?

Свое детство он помнил и хорошо, и одновременно – плохо. Что-то сильнее врезалось в память, что-то слабее. При этом какие-то незначительные, с точки зрения постороннего человека, мелочи – запомнились сильнее всего. Например, утренник в детском саду, когда он хотел взять костюм сильного и храброго льва, но воспитательница дала ему наряд зайца с огромными бело-розовыми ушами, который он возненавидел с первой же минуты. Каждому ребенку нужно было надеть на себя костюм, зверушки и выступить на утреннике со стихами. Как только он надел этот костюм, у него противно зачесались глаза, а пробегавший мимо Никита Семенов дернул его за ухо. Димка – скотинка. Димка – ветчинка. Димка – розовые уши. Он хотел было зареветь. Но передумал… Так и выступил зайцем, желая провалиться сквозь землю… Единственное, что врезалось в память на всю жизнь – роль надо заслужить. И не просить. А брать самому, первым…

Школьные годы запомнились невыученными уроками, слезами матери, когда отец пил и уходил в запой. Учиться он не любил и не задумывался о том – кем станет. Но когда он был в восьмом классе, отец умер, и мать сказала, глядя на него сухими воспаленными глазами: если не будешь учиться – уходи из дома. Я тебя одна не вытяну. И тут он понял – что испугался. А испугался, потому что осознал: один мир закончился, а другой – еще не наступил. И там, в этом другом мире, – у него не будет места. Никакого. Его выгонят из дома, и он будет скитаться по углам. И вот это ощущение бездомности, которое накрыло так мощно и неожиданно, заставило его сделать глубокий выдох.

Наверное, он сильно побледнел. Потому что мать с тревогой спросила:

– Дим, ты что? Дима…

Он закрыл на секунду глаза, пытаясь привести в равновесие пошатнувшееся бытие, но когда их открыл, то понял: ощущение спокойствия и стабильности, которое было у него на протяжении всех детских лет, – уже никогда не вернется. И с этим следовало смириться и жить дальше. Прозрение было таким глубоким, что он стоял как оглушенный, не видя и не слыша растерявшуюся мать, которая с неприкрытой тревогой смотрела на него.

– Все в порядке, мам, – выдавил он улыбку. – Не беспокойся, я не пропаду. У нас все будет хорошо. Да, отца уже нет, но у тебя есть я.

Сейчас он сидел в одном закрытом загородном клубе, разговаривая со своим собеседником, и вдруг неожиданно в памяти возник тот давний разговор с матерью. Разговор вспомнился в связи с тем обстоятельством, что его знакомый как-то вскользь сказал, что само слово «стабильность» – выдумка и ложь. Природа и общество развиваются в конкурентной борьбе. «На то и щука, чтобы карась не дремал», – закончил он со смехом. Они сидели, утопая в мягких креслах. Официант был почтителен и предупредителен – то есть почти незаметен… То, что в конечном итоге и ценится в настоящих официантах. Стоял октябрь. Клуб располагался в тридцати километрах от Москвы, были слышны разговоры и смех тех, кто находился недалеко от них – на закрытой веранде и в комнатах. Они же сидели и беседовали, изолировавшиеся ото всех.

И вот тут в ответ на эту, в сущности, безобидную реплику он крепко вцепился руками в подлокотники и сказал каким-то не своим, внезапно севшим голосом:

– Стабильность имеет свой цвет, вкус и запах… У нее вкус маминых котлет, запах душистой черемухи и цвет простой зеленой тетрадки или неба, похожего на топленое молоко – утром в низинах реки.

– Да ты поэт, – усмехнулся его собеседник, хотя его глаза за стеклами очков странно блеснули.

– Ничуть. Даже могу пояснить, – сказал он снисходительно. – Я упомянул мамины котлеты – потому что детство и мамина кухня запоминаются, это сигналит о том, что в доме всегда все будет по раз и навсегда заведенному порядку. Задумывался ли ты: почему мужчины часто стараются выбрать женщин, похожих на мать? Им кажется, что внешнее равно внутреннему. И поверь мне – многие втайне мечтают, что их будущая жена станет так же готовить, как мать… Черемуха – это постоянство природы. Ты понимаешь, что весна следует за зимой, а зима за осенью. И мне близок запах черемухи – он как-то по-особому ярок. Если только так можно сказать о запахе…

– А тетрадки – те самые убогие школьные, простые и безыскусные?

– Простые тетрадки, – сказал он с плохо сдерживаемой яростью, – говорят о том аскетизме, который иногда необходим. Тетрадки сигнализируют, что ты должен учиться, чтобы чего-то достичь в этом мире. Надеюсь, что я выразился ясно?

В голосе прозвучала некая угроза, и его собеседник с недоумением поднял вверх руки.

– Ну хорошо. Хорошо. Ты мне все объяснил. Поздравляю. Может быть, теперь мы присоединимся к гостям. Кажется, мы все обсудили.

Он пожал плечами. Гости ему стали не нужны. Он вновь перенесся в детство, когда понял нутром, что надо учиться… не просто учиться, а вгрызаться в предметы, пока он не отстал от других. Иначе окажется на улице… И этот образ: как он стоит один посредине двора с портфелем в руке – никому не нужный, а мать плачет, заставил его сжать кулаки.

– Дима. – Мать погладила его по голове. – Сына, а ведь мы теперь остались одни. Понимаешь, совсем. Без папки. – И она заплакала, прижимая его к себе.

С того самого момента он поставил себе цель – стать первым учеником в классе.

Гуманитарные науки он отверг сразу: литературу, историю и русский язык… Это было не для него, слишком девчачьим. История ему нравилась, хотя казалась скучной. География была сложноватой. А вот математику, физику и геометрию пришлось учить до посинения. Он силился понять, просил учителей позаниматься с ним. Они, очевидно, из жалости – парень остался без отца, тянет одна мать – соглашались позаниматься с ним. И про себя думали: «Мальчик явно звезд с неба не хватает. Но не отказывать же…» Но потом – и довольно скоро – им пришлось взять свои слова обратно. Пацан оказался усидчивым и вскоре заданные задачи и примеры щелкал как орешки…

В воспоминания о прошлом вторглось настоящее… Раздался громкий смех, и в комнату вплыла дочка одного из замминистров.

– Вот вы где? Папа просит к нему…

Дочка была рано повзрослевшая, с глазами, бойко стреляющими по сторонам. Кокетливая барышня, желающая нравиться всем подряд и еще не знающая, на ком остановить свое внимание. Здесь был избыток здоровых девичьих гормонов, сознание собственной привлекательности и еще запах денег. Больших денег. Это неправда, что деньги не пахнут, у них есть свой запах солидности и уверенности, воздвигающих между миром и тобой непроницаемую перегородку. С одним существенным пояснением. Ты можешь отодвинуть эту перегородку и снизойти до мира, а вот мир прорваться к тебе не в состоянии. Не хватит силенок и ресурсов у людей оттуда дотянуться до тебя.

– Сейчас, – откликнулся его собеседник и вопросительно посмотрел на него. Но он отрицательно качнул головой.

– Чуть попозже. – И обратился к девушке: – Передай папе, я выйду к нему. Через какое-то время.

Она на секунду нахмурилась, но потом на ее лице вновь засияла улыбка.