Страница 6 из 16
– При расчете запаса прочности кривошипо-шатунного механизма необходимо учитывать…
– Сан Саныч, время, – лектора перебила некрасивая девушка, сидящая в первом ряду.
– А? – мужчина огляделся с удивленным видом, как будто только сейчас заметил, что в аудитории есть кто-то кроме него. Растерянно посмотрел на часы: – Ах да, конечно. Не смею вас более задерживать. Продолжим на следующей неделе.
Убрав тетрадь и ручку в рюкзак, я вместе с другими студентами вышел в коридор. Пока я соображал, что делать дальше, от толпы выходящих студентов отделились два парня и подошли ко мне.
– Что, Степаныч, вчера круто оторвался? – с ухмылкой спросил один из них. – Пришел на автопилоте, всю лекцию храпел так, что стены тряслись.
– Степанидзе, колись, где клубился? – спросил второй.
– Дома, – мой ответ явно обманул ожидания одного парня и развеселил второго.
– Колян, гони полтинник.
– Гад ты, Павлик Морозов, – Колян вздохнул, вытащил из кармана мятую купюру и отдал ее Павлику.
– Вы что, поспорили, где я ночь провел? – меня удивило, что мой досуг был кому-то интересен.
– Ну да, – кивнул Павлик. – Ты вчера так шустро испарился, как будто дело у тебя резко на миллион появилось. Даже пиво не допил.
– Вот я и подумал, что тебя кто-то на тусу вызвонил, – Колян снова вздохнул.
– А кто мог меня вызвонить? – спросил я.
– Черт тебя знает, ты же весь из себя такой загадочный, – Павлик пожал плечами. – Может быть дохлотрахи.
– Это еще кто такие?
– Ну, сумасшедшие из клуба анонимных самоубийц, или как он там называется, – сказал Колян.
– Смертепоклонники, – уточнил Павлик.
– Кстати, мог бы и нас хоть раз на дохлотрахерскую вечеринку пригласить, – Колян заискивающе улыбнулся. – Мы ж друзья, да, Степаныч?
– Не исключено, – ответил я. – А вы что, тоже хотите самоубийцами стать?
– В гробу я видал такое счастье. Только с девками тамошними уж больно хочется познакомиться, – Колян мечтательно закатил глаза. – Ты же сам рассказывал, что никто не трахается лучше повернутых на смерти девок. У них, вроде, каждый раз, как последний – полный отрыв.
– И трахаются они под брутальный сатанинский металл, – добавил Павлик. – Так возьмешь нас?
– Я подумаю, – пообещал я.
– Пошли, пивка дернем, чтобы тебе думалось лучше, – Павлик потряс в воздухе полтинником, выигранным у Коляна. – Я угощаю.
– Золотые слова, – донеслось из-за моей спины. Оглянувшись, я увидел негра ростом не больше полутора метров. О том, что это не ребенок, а совершеннолетний человек говорили кустистые Пушкинские бакенбарды.
– Джентльмены, у меня было предчувствие, что мой сегодняшний поход в этот храм наук не будет напрасным, – сказал негр. – Надеюсь, вы не станете возражать, если я присоединюсь к вам душой и телом.
– О, Радик материализовался, – сказал Колян.
– Николай, вы в силах припомнить хоть единый случай, когда бы кто-нибудь вознамерился выпить, и чтобы при этом не появился Радик? – спросил Павлик.
– Нет, Павел. Смею утверждать, что подобных чудес не происходило, – ответил Колян. – Возможно, если провести всестороннее исследование с числом опытов не менее десяти в третьей степени, то выяснится…
– Хватит болтать, парни. Пошли уже бухать, а то трубы горят, – перебил Радик.
12
Купив в ларьке недалеко от института изрядное количество бутылок с пивом и одну с водкой, Павлик, Колян и Радик целенаправленно углубились во дворы, а я последовал за ними.
– Привал организуем здесь, – Павлик поставил звякнувшую стеклом сумку на скамейку.
– Бывает в жизни так паршиво,
Что даже чай не лезет в глотку.
А лезет в глотку только пиво,
Которым запиваешь водку, – торжественно продекламировал Радик, после чего с хрустом открутил пробку водочной бутылки и сделал большой глоток из горлышка.
– Жизнь хороша, когда пьешь не спеша, – Колян принял бутылку из рук Радика и тоже приложился к ней.
– Жизнь и водка – что роднит эти вещи? – Павлик глотнул из бутылки и поморщился. – Очевидно, что неприятный вкус, пагубность и конечность обеих.
Я выпил молча, задумавшись, конечна ли смерть. В теории череп может существовать сколько угодно долго, время над ним не властно. Но если в результате какого-нибудь катаклизма планета Земля перестанет существовать и все черепа будут уничтожены, превращены в пыль или даже пар, будет ли это означать, что смерти больше нет? Похоже, что так. Если не останется ни тех, кто мог бы умереть, ни тех, кто уже умер, то и для смерти не станет другого выхода, кроме как исчезнуть. Как интересно. Даже для маленькой мертвой девочки, которую уже ничто не должно беспокоить, оказывается важным более-менее благополучное будущее родной планеты. Не в этом ли смысл круговорота жизни?
– Степа, так куда же ты вчера так скоропостижно сбежал? – отвлек меня от размышлений Колян. – Я имею право знать хотя бы потому, что уже расплатился за свое неведение звонкой монетой.
– Мне вчера довелось сделать важное открытие, – я сунул руку в карман и убедился, что брелок все еще там. – Я понял, в чем смысл смерти.
– Вот это дело. Мужик, уважаю, – Радик глотнул еще водки, на этот раз запив ее пивом.
– Поражаюсь я тебе, Степаныч, – сказал Колян, отнимая бутылку у Радика. – И как тебе это удается? Мы тут все ерундой какой-то занимаемся, не живем, а только и думаем, как бы нажраться, да потрахаться. И, что самое обидное, даже когда мы пьем или трахаемся, мы и в эти моменты не живем, потому что во время траха думаем о бухле, а во время бухалова – о трахе. А ты как-то умудряешься через все ступеньки разом перепрыгивать. Бац – и вот тебе уже смысл смерти ясен.
– Да какой там «бац» – я этот смысл много лет искал.
– Вот! – Колян поднял вверх указательный палец. – Об этом я и говорю. К чему я стремился много лет? К кайфу замутненного сознания и сексу. Что у меня есть? Периодически и то, и другое. К чему я стремлюсь теперь? Все к тому же. Ну, может быть, еще к деньгам, но говорить об этом противнее, чем обсуждать качество минета, который за десять рублей делает беззубый бомж с Казанского вокзала. Получается, что у меня есть все, чего я хочу, а поверить в это один черт не получается. Вот и бегаю по этому расколдованному кругу. И вроде бы знаю, что ничего не изменится, разве что шлюх стану снимать дорогих и не водку из горла бухать, а «Хенесси» кокаином занюхивать. Но при этом каждой клеточкой своего существа верю, что все обязательно изменится, и будущее окажется светлым и возвышенным, и я в нем буду сияющим Буддой. Понимаешь, как я тебе завидую? Ты тоже бухаешь и трахаешься, но каким-то образом умудряешься желать и чего-то другого, ставить какие-то цели и что-то делать для их достижения.
– Да, Степка, Колян правильно говорит, – сказал Павлик. – Талант у тебя – хотеть. Вот захотел ты весь сопромат выучить – взял, да выучил. Захотел сессию на пятерки сдать – взял и сдал. Ты не спрашиваешь, за каким лешим тебе этот сопромат и стипендия, повышенная на пару рублей, а исполняешь свои желания. А я вот себя постоянно спрашиваю, зачем мне то, да се. И всякий раз выходит, что ничего кроме получения доступных удовольствий мне не нужно. Да и те нужны только для того, чтобы отвлечься от мысли, что мне по-настоящему не нужно вообще ничего. Вот кто-то марки коллекционирует. Я в детстве тоже пытался. Но стоило возникнуть вопросу «зачем», и марки тут же превратились в жалкие бумажонки с пестрой мазней, не имеющие никакого отношения к тому, чего бы мне действительно хотелось хотеть. И, с одной стороны, сам принцип коллекционирования чего угодно представляется мне занятием пошлейшим. Чем-то сродни катанию навозных шариков, лишь с той разницей, что жук-навозник таким образом корм для себя и своего потомства добывает, а коллекционер просто собирает бесполезное дерьмо. А с другой стороны, как же я завидую искренним коллекционерам, которым находка особенно редкого кусочка дерьма дарит ментальный оргазм чуть ли не вселенских масштабов.