Страница 5 из 16
Эх, поглядеть бы на эти картинки сейчас. Когда-то они так повышали нам самосознание.
Знаете, что это такое?
4. Школа жизни (ликбез) теория и практика
Я всё никак не мог понять, с какой стати Лэрри и Эдди предпочитают возиться так много именно со мной. Своей опекой они показывали мне как надо взрослеть, не лишая себя радостей детства.
Где надо говорить с напускной вежливостью и где надо грубить и драться, научили распознавать врагов и так далее.
Уже в тот самый первый день, после обеда, они явились к моим родителям с просьбой отпустить меня на прогулку. Они хотели показать мне окрестности.
– Ладно, – сказала мать. – Только вы за ним присматривайте. Он у нас диковат.
Ещё новости. До сих пор никто меня так не называл. Может быть, «дикий» как лесные звери?
Почему же они не сказали об этом по-человечески заранее, в моём присутствии? Я страшно разозлился. По крайней мере, за спиной могли бы не шушукаться!
– Не беспокойтесь, миссис Фэй! С нами он будет в безопасности, – заверил Эдди.
– Хорошо. Только держите его в поле зрения.
– Само собой.
Мои родители годами опекали меня сверх меры. Без них я даже улицу не мог перейти. Другие дети ещё играли во дворе, а меня укладывали спать в семь часов вечера. Но чем я мог ответить в таком возрасте? Вот я и не отвечал. До поры до времени.
Выйдя из дома вместе с Эдди и Лэрри, я вырвался на свободу. Можно было делать практически всё, что вздумается. Эдди и Лэрри ребята грамотные. Не трепачи, не мямли и не зануды-воспитатели. С ними мы творили массу опасных, но интересных дел.
Тем же первым вечером, отчётливо помню, мы полезли на задворки школы Блаженного Катексиса[2]. Земля под ногами, я заметил, казалась зернистой и чёрной, потому что рядом ходили поезда на Балтимор и в Огайо. И всю землю вблизи от путей покрывала угольная зола. Плющ – единственное, что могло произрастать на такой поганой почве. Всю окрестность железной дороги заполонили заросли плюща. Отовсюду тянулись его гигантские щупальца..
Пейзаж другой планеты.
Миновав это место, мы оказались на асфальтированной площадке, оборудованной качелями. Стояли на ней и незнакомые мне механизмы – тоже для детской забавы.
Далее последовали месяцы моего обучения обращению со всей этой техникой.
И это было весело.
Плюс физкультура.
Как я уже сказал, там были качели, но была и карусель, и машины, чьих названий я не знал.
В толпе других детей мы смотрелись несколько обособленно. Но это никого не раздражало, потому что я был новым соседом, получившим от старожилов самый радушный приём.
Раз в неделю организация проводила торжественное собрание.
Мы называли себя «Член-клубом», Азалия-Сити.
У клуба был флаг с крылатым пенисом, парящим в небесах на белоснежных крыльях. У пениса имелись яички, а сам он был красный на фоне голубизны израильского флага. Наш флаг был великолепен. Может кто и смеялся, но у нас был прекрасный флаг.
И я был самый маленьким среди обитателей этого пригородного парадиза.
В том, что это «парадиз», они меня и убедили. По ряду показателей это совпадало с истиной, то есть, воздух был чист, виды красивы, а густые рощи располагали к играм. А сколько вокруг росло цветов и деревьев! Сколько кроликов, черепашек, хорьков и бурундуков обитало вокруг!
Меня сделали членом «Член-клуба», я посетил несколько собраний. Там было довольно скучно, ничего не происходило. Ничего было толком не сказано, мы попросту убивали время.
Какое тут к чёрту веселье? И вот, наконец, однажды запахло азартом.
Президент Эдди, двенадцати лет от роду, коснулся проблемы церквей:
– Церковь – организация репрессивная, – заявил он. – Сродни школе, полиции и клубу «Лайонс». Они хотят нас контролировать, не давая нам высказаться. Они вообще детей не любят. Они не желают нас замечать, не то, что выслушивать. Исчезни мы окончательно – их ликованию не будет предела. Нас не истребляют только потому, что мы их имущество. Взрослым хотелось бы изобразить своё дремучее мироустройство «страною счастья», где пасутся стада смазливых опрятных детишек, играя в свои безобидно-безмозглые игры. Едут они так, скажем, по улице Преисподней, наблюдая как мы носимся, такие невинные на расстоянии. Издалека мы в самом деле выглядим нормально. Но стоит им копнуть глубже – по домам, по дворам, и они занервничают. Они психанут, потому что в нас они видят себя в своём собственном детстве, пока их не воспитали, обучив различать вонь и грязь, и не зариться на малолеток, возбуждая их, когда те на всё готовы. В общем, их тоже возбудили. Только кто их спрашивал, надо им это или нет?
– Никто! – заорали мы хором.
– Им бы только сидеть по своим ракушкам, толкуя про бизнес и биржу и о том, каким цветом выкрасить гостиную на выходных – слушай, мы тут затеяли покраску, ты бы пришёл и помог. Это ведь так интересно. Ох, как это интересно. Да. Да. Да.
Говоря это, Эдди передразнивал маляров-любителей, блистая каждым словом и жестом, в роли мима он был ослепителен.
– А в следующий вторник мы празднуем день рождение нашего Элмера. Не желаете присоединиться? – Ах, непременно. Взрослые совсем не любят детей. Потому что дети недоразвиты, не понимают религию и любят жестокие забавы на грани садизма. Мы ходим в школу от выходных до выходных, а по субботам вынуждены помогать предкам в уборке. По воскресеньям – пожалуйте в церковь. У нас нет ни единого дня на активный отдых, чтобы побыть теми, кто мы есть – детьми. Разве мы виноваты в том, что мы всё ещё дети? Отвечайте!
– Нет! – взревела толпа. – Быть ребёнком нормально!
– Если церковь так необходима, почему они сами туда ни ногой? Подвезут, высадят и приветик.
Ответом были крики одобрения и коллективное «зиг хайль».
– Церковь заодно с педсоветом, родительским комитетом, полицией, советом ветеранов, еврейством, масонством и воцерковлённым молодняком. Часть гигантского заговора против детей. Все они там одним миром мазаны, эти церковники. Ещё одна репрессивная организация в числе других. И кого же они собрались репрессировать, я вас спрашиваю?
Члены клуба разразились какофонией презрительных возгласов.
– Совершенно верно – нас. Наша детская свобода им поперёк горла. И что мы им такого сделали, не подскажите?
Слова вождя вновь потонули в ропоте одноклубников. Что мы им сделали? – саркастический вопрос был подхвачен множеством голосов.
– В том-то и дело, что ничего, – констатировал Эдди, повышая голос параллельно экстазу толпы. – Разве мы просились на этот свет?
«Никогда в жизни!» – крики, вопли, улюлюканье – «долой школы и церкви!»
– Мы определённо не виноваты в том, что родились и не умерли во младенчестве, в том, что мы развиваемся естественным путём, растрачивая избыток энергии в надругательствах и мародёрстве, круша и вытаптывая всё, что ни возникнет у нас на пути.
Ни для кого не было секретом, что Эдди оттачивал ораторское мастерство, прослушивая диски своего кумира – Адольфа Гитлера, который, в свою очередь, славился умением заводить полные залы, даже если никто не понимал, о чём он там орёт. Тем более дети.
Эдди не поленился выучить немецкий язык и мог общаться на нём свободно. Он сделал это, чтобы выяснить, о чём же говорит в своих речах Гитлер. Фюрера он просто обожал, а ведь в сущности тот был просто эффективным главарём. Что такое партия, как не большая банда? Мощней и многочисленней остальных. Но банда остаётся бандой.
И Эдди был прав.
– Но это мы и обсуждать не будем, – голос оратора делался объёмнее и громче с каждой фразой.
«Не будем и точка! Ненавидим, замордуем, убьём!» – бесновалась детвора.
– Мы ненавистны тем самым, кто выпустил нас на свет и швырнул в оскал бытия, как сказал бы Мартин Хайдеггер!
«Браво, Хайдеггер – молодец! Урра!» – единогласно возопили члены клуба.
2
Мутный термин психоанализа, связанный с «объёмом либидо».