Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 19



Тут он повернул голову в сторону дерева, возле которого спокойно пощипывала травку его невысокая клюся (лошадь). Лошадка, конечно, резвая, умная, но в ближнем бою совершенно бесполезная – не злая, не агрессивная, её сразу затопчут другие кони. Ему всегда приходится в моменты битвы прятать клюсю, вот как сегодня.

– Глянь, Рала, какой конь! – обратился к кобыле Сизарь. – Хорош! Не обижайся, но вас сравнивать все равно что лук с рогаткой. Забираем?

Клюся помалкивала, только тихо позвякивала уздечкой. Если бы её спросили, чего она хочет больше всего, она бы ответила – покоя, тишины. Она помнит то время, когда была совсем молодой, и вместе с другими её гоняли в ночное, днем – на выпас, в полдень – к реке на водопой. Хорошее было времечко. А потом она вошла в возраст, и её приучили к седлу, к седоку, к длинным переходам. Потом были бесконечные версты через леса, болота, пустоши, через бурные реки и глубокие овраги. Этот жеребец, конечно, хорош – силен, вынослив, предан. Именно такой и нужен её хозяину, который редко живет на одном месте больше двух-трех дней. А ей бы в деревню, возить хлебные снопы с поля, хворост из леса, катать по праздникам детишек малых…Хо-хо, мечты.

– Да-а-а, сплоховал твой хозяин, переоценил себя, – оглаживал бока коня Сизарь. – Ему надо было меня слету разить, а он решил повыпендриваться, ха-ха! С седла слез, сулицей поигрывает – просто супермен! Наверное, так и не понял, как я его вокруг пальца обвел. Ну, ты видел, как он подставился, верно?

Конь беспокойно прядал ушами, переступал с ноги на ногу и косился на мертвеца.

– Знаешь, что? Решай сам, оставаться тебе здесь с бывшим хозяином или идти со мной, – проговорил Сизарь. – Я не буду в обиде, понимаю, что так просто хозяина из сердца не выкинешь. Давай я с тебя уздечку сниму. Пойдешь за мной – верну. А нет, так без неё сподручнее питаться. Эй, Рала, нам пора.

Клюся послушно подошла, седок вспрыгнул в седло.

– Но-о-о, пошла! Надо своих нагонять. Волчо-о-о-ок!

И чего кричать, недовольно поднялся с места волк. Я давно готов. Это ты, хозяин, разговоры разговариваешь. Подумаешь, конь. Ну, да, по всем статьям конь что надо. Ну, так бери, чего мямлить: «Обижусь – не обижусь». Сам всегда говоришь: меньше слов, больше дела. Вот и делай.

Волк двинулся вслед за седоком, но пару раз оглянулся на коня. Тот склонился над телом, обдал залитое кровью лицо своим живым дыханием, мотнул головой. Потом обернулся в сторону, куда ускакал странный одноглазый воин. Снова склонился над мертвым хозяином. Жизнь сюда не вернется, как не вернулась жизнь в тело предыдущего хозяина, которого вот этот мертвый скинул с седла ударом сулицы. Конь тогда долго стоял над мертвым телом, пока новый хозяин не взял его под уздцы и не увел в свой стан. С прошлого лета он носил на себе тяжелое тело нового хозяина. Хозяин был не плох, овса не жалел, но и боков тоже, когда хлестал плеткой или ударял шпорами.

А тот, что ускакал, странный. От него волна боли идет и еще что-то непонятное. Но воин он хороший. Умный, хитрый. Да и кобыла, что за деревом пряталась, перед тем, как ускакать, кое-какие мысли ему передала. Послушать её?

Конь ещё раз наклонился к уже остывающему коннику. Душа из тела ушла безвозвратно и теперь ищет дорогу к бескрайним цветущим лугам, где пребывают в покое души, покинувшие этот мир. Так пусть это путь будет легок и короток, пусть не заблудится в темноте прижизненных подлых мыслей и проклятий. Пусть жадность, злоба, коварство не виснут на ней оковами. Уходи с миром, старый хозяин. Э-э-эй, новый хозяин! Я с тобой!

Греслав

Макошке показалось, что он только на минуту прикрыл глаза, но сквозь узкий лаз уже пробился мутный рассвет. Повернувшись на правый бок, прислушался к тяжелому дыханию лежащего рядом Греслава. Булькает что-то у того в груди и свистит, как порванные кузнечные меха. Как есть отбито легкое. Да и как не быть ему отбитому, когда по груди пришелся удар палицей. Другой бы давно к праотцам отправился, а этот крепкий, еще жив. Ему, Макошке, надо во что бы то ни стало доставить Греслава к своим. И он доставит, только вопрос – живого или мертвого. Греслав сутки в себя не приходит, у него кровь изо рта пузырями.



Вот опять стонет. Тяжко ему дышать, в груди клокочет. И это не огневица (воспаление), это порвалось что-то внутри. Беда-а-а-а.

Ногами вперед мальчик выбрался из убежища. Это было старое логово аркуды (медведя), давно им покинутое. Беспокойно стало зверью в некогда глухом урочище между речками Дресной и Вигой, вот и перебрались медведи, лоси, волки, кабаны дальше на север. А в междуречье теперь полки собираются под рукой бывшего наемника Явила, который примкнул к дружине литовского удельного князька Кястаса. Задумал Кястас прибрать в свое владение земли, что расположены ниже большого города Турмаса, а людей, там живущих, заставить дань платить.

Тысяцкого Греслава с войском князь Светослав послал, чтобы предостеречь Кястаса от неразумного шага. Но всё пошло не так: по прибытии в Турмас дружинники стали прислушиваться к сладким словам Явила, который набрал уже восемь сотен воинов и обещал перешедшим на сторону Кястаса золотые горы. Загудела дружина, заспорили бывшие сотоварищи, что плечом к плечу воевали против врагов Руси. Явил же не унимается, еще больше сулит, мелкие серебряные деньги раздает, по плечам опытных воинов хлопает, зубы скалит в улыбке. Три дня назад прикатил бочки хмельного меда да оленины велел жарить на кострах безмерно.

– Не отказывайтесь от своей удачи, – убеждал он дружинников. – С Кястасом за один поход разбогатеете! Дома вас жены и дети ждут с добром, что на двух конях не увезти! А сколько вам Светослав отсыплет? На хорошее гулянье только и хватит!

Греслав сначала пытался строгостью навести порядок в полку – не получилось. Некоторые дружинники с утра без стеснения ходили хмельными, затевали драки, обговаривали, сколько добра они добудут в быстром походе с Кястасом.

Желание быстро разбогатеть смутило многих, но не всех. Преданные Светославу сотни встали лагерем на берегу реки. Греслав послал порученца с донесением к князю, описав положение дел и попросив совета.

Неделя-другая прошла, ответа не было. А положение его дружинников стало незавидным: провиант кончился, лошадей пасти было негде, а Явил предупредил, что настроен разделаться с несогласными, и начал провоцировать княжеское войско короткими атаками. Греслав понимал, что оставаться на месте, значит, подвергнуть опасности верных воинов, и принял решение снимать лагерь, перейти по броду через реку и двигаться к своим. Против значительно возросшей дружины Кястаса его сотни вряд ли выстоят.

Решено было уходить ночью. Греслав чувствовал, что спокойно им уйти не дадут. Выбрав крепких бойцов, он пошел в арьергарде, чтобы в случае чего защитить своих со спины.

– Макошка! – позвал Греслав.

Мальчишка бросил пук травы, которым оглаживал бока Велены. Следить за кобылой Греслава, как и за своим конем, было его честью и обязанностью. Вот уже год Макошка – ординарец Греслава. Мальчишка оказался полезным и в походе, и на стоянках. Казалось, нет такого дела, которое бы он не смог сделать. Ел ли он, спал ли, никто не видел, но всегда был бодр, активен, не жаловался ни на жару, ни на холод, всё подмечал, слышал, но умел держать язык за зубами. Выросший на реке, он будто дружбу водил с Водяным: в котелке Греслава всегда была свежая рыба. А ведь Греслав сначала не хотел брать мальчишку к себе, но тот так жалобно смотрел ему в глаза, смахивая слезы, что воин не выдержал и согласился. Тем более что на тот момент Макошка остался совсем один. Куда подевался Радей, что вырастил его, никто не знал.

– Вот, возьми акинак и приторочи к седлу, ну, сам знаешь как…

Макошка кивнул: он знает. Акинак не простой меч, а волшебный. За то время, как он служит у Греслава, не раз видел акинак в деле. Шертите Перуне (клянусь богом Перуном)! Выстоять против Греслава, когда у того в руке акинак, никто не сможет.