Страница 136 из 137
– Молю Бога, чтобы никогда не увидеть ничего подобного, – генерал Вукалович опустил бинокль и посмотрел на полковника Янци. Взгляд его не выражал ни радости, ни удовлетворения. Только усталость и сострадание.
– Человек не должен умирать такой страшной смертью, даже если это твой враг. – Он помолчал, потом продолжил: – Мне кажется, небольшая часть пехоты смогла спастись. Позаботьтесь о них, полковник.
– Я о них позабочусь, – угрюмо произнес Янци. – Этой ночью убитых больше не будет, будут только пленные. И никто больше не будет стрелять. Первый раз в моей жизни, должен признаться, я не рвусь в бой.
– Тогда я вас оставляю, – генерал устало улыбнулся. – Мне предстоит деловое свидание. На неретвинской плотине или, скорее, на том, что от неё осталось.
– С тем самым капитаном Меллори?
– С тем самым. Мы сегодня отбываем в Италию. Судя по всему, мы были несправедливы к этому человеку. Как вы думаете, полковник?
– Лично я никогда в нем не сомневался, – твердо произнес Янци.
Вукалович улыбнулся и повернулся, чтобы уйти.
Капитан Нойфельд с перебинтованной головой стоял, поддерживаемый двумя солдатами, в лощине, спускающейся к Неретве. Он неотрывно смотрел, охваченный ужасом и все ещё не веря своим глазам, на то место, где раньше было ущелье. Теперь не более чем в десяти метрах, под его ногами, с огромной скоростью несся все разрушающий на своем пути поток. Он медленно покачал головой. Постепенно до него стал доходить смысл того, что произошло, – это полное и окончательное поражение. Он повернулся к молодому солдату. Лицо солдата, как в зеркале, отражало мысли Нойфельда.
– Возьмите двух лучших лошадей и скачите к ближайшему штабу вермахта к северу от ущелья Зеницы. Сообщите им, что войска генерала Циммермана снесены потоком. Точно мы в этом не уверены, но предполагаем. Скажите им, что долина Неретвы – это долина смерти, и никого не осталось, чтобы защитить её. Передайте, что союзники могут хоть завтра начать вторжение и ни одного встречного выстрела произведено не будет. Скажите им, чтобы они немедленно передали это сообщение в Берлин. Вы слышите меня, Линдеман?
– Так точно, герр гауптман. – По выражению лица Линдемана Нойфельд понял, как мало тот воспринял из его слов, но чувствовал себя слишком усталым, чтобы повторять распоряжение. Линдеман вскочил в седло, взял под уздцы другую лошадь и поскакал вперед вдоль железнодорожного полотна.
Нойфельд проводил его почти отсутствующим взглядом:
– Ты можешь уже не спешить, мой мальчик.
Второй солдат услышал эту сказанную почти шепотом фразу, но не понял смысла.
– Простите, герр гауптман? – переспросил он.
– Слишком поздно, – Нойфельд низко опустил голову.
Меллори посмотрел в сторону ущелья, в котором все ещё бушевала вода, посмотрел на остатки неретвинской плотины и перевел взгляд на мужчин и женщину позади себя. У него не было сил говорить.
Андреа, весь в ушибах и синяках, с наспех перевязанной и все ещё кровоточащей рукой, вновь демонстрировал чудо перевоплощения: посмотрев на него, никто не посмел бы сказать, что ещё десять минут назад этот человек был на грани смерти. Он держал на руках по-прежнему бесчувственную Марию. Девушка приходила в себя, но очень медленно. Миллер заканчивал бинтовать Петара. Его раны позволяли надеяться на лучшее. Затем он обернулся к Гроувсу. Несколько минут внимательно осматривал его, затем поднялся.
– Мертв? – спросил Меллори.
– Мертв.
– Мертв, – повторил Андреа, горько усмехнувшись. – Он мертв, этот мальчик, и поэтому мы живы.
– Он был обречен, – произнес Миллер.
– И Рейнольдс, – голос Андреа звучал невыразимо устало. – Он тоже был обречен. Что ты ему сказал сегодня, мой дорогой Кейт? Что надо жить сегодняшним днем? Вот он и прожил этот день, вернее, ночь. В эту ночь он спас мне жизнь – дважды. Он спас жизнь Марии. Он спас жизнь Петара. Но он не смог спасти свою. Мы умнее, мудрее, опытнее и старше. И вот старые остались в живых, а молодые ушли из жизни. Так было уже много раз. Мы смеялись над ними, оскорбляли их своим недоверием, потешались над их молодостью и неопытностью… – Неожиданно нежным жестом он убрал с лица Марии светлые волосы, и она улыбнулась ему. – А в конце концов они оказались лучше, чем мы…
– Может быть, они и были лучше, – откликнулся Меллори. Он посмотрел на Петара и грустно покачал головой: – Мертвы трое – Гроувс, Рейнольдс и Саундерс. Погибли, так и не узнав, что Петар был руководителем британской разведки на Балканах.
– Им многое не суждено было узнать, – Миллер провел рукавом по глазам. – Так люди и умирают, ничего не узнав, так и умирают.
ЭПИЛОГ
Вновь капитан Дженсен и генерал-лейтенант британской армии находились в штабе, в Термоли. Но на этот раз они не ходили нервно из угла в угол. Время переживаний закончилось. Они, конечно, выглядели усталыми, черты их лиц потемнели и заострились. Но напряжение исчезло, тревога тоже. Если бы они не сидели, удобно устроившись в мягких креслах, а ходили по комнате, можно было бы подумать, что разрабатывается новая операция. В руках они держали бокалы.
Дженсен сделал глоток виски и улыбнулся:
– Я думал, место генерала – впереди войска.
– Не в этот раз, капитан, – мягко отозвался генерал. – В 1944 году мудрые генералы остаются позади своего войска, далеко позади. Кроме того, танковые дивизии движутся с такой скоростью, что я вряд ли смог бы их догнать.
– Неужели так быстро?
– Быстро, но, конечно, не так, как австрийские и немецкие дивизии, которых спешно перебрасывают с линии Густава к югославской границе. Вот те движутся действительно очень быстро. – Генерал позволил себе большой глоток и удовлетворенно улыбнулся. – Полный разгром. Окончательный и бесповоротный. В общем, можно сказать, ваши люди потрудились на славу.
Оба, генерал и капитан, повернули головы, услышав деликатный стук в дверь. Затем тяжелая, обитая кожей дверь открылась и вошел Меллори, а следом за ним Вукалович, Андреа и Миллер. Все были небриты и выглядели так, как будто не спали неделю. У Андреа рука была на перевязи.
Дженсен встал, осушил свой бокал, поставил его на стол и произнес, обращаясь к Меллори, бесстрастным тоном: