Страница 3 из 164
А что случилось потом? Не выдержала испытаний временем и жизненными трудностями? Есть ли у кого-то ответ на вопрос, что случается порой со счастливыми семьями, и почему в один миг всё разлетается в клочья? Ведь были и более трудные времена в нашей жизни.
В нашем домике в Лондоне было две комнаты – такие маленькие, что там с трудом можно было развернуться. Моя кровать стояла в комнате родителей. О дорогих игрушках я и не мечтал. Зато мечтал о сестренке. Помню, как всё время просил об этом родителей: «Подарите мне сестру. Или хотя бы собаку». Ни того, ни другого мы позволить себе не могли. Родители стремились вырваться из нищеты, перебраться в просторные апартаменты. Отец начал строить свой бизнес. Родственные связи ушли на второй план.
К тому моменту, как мне исполнилось семь, мы переехали в новый дом. Вместе с ним началась и новая жизнь. Но вовсе не та, о которой мечталось.
Отец вкалывал на работе по пятнадцать часов, лишая себя выходных и здорового сна. Разве психика выдержит это? Тогда я многого не понимал. Не видел, в чем корень проблемы.
Чтобы справиться с переутомлением и постоянными нешуточными нагрузками, он стал искать расслабление в вине. Я не знал, что происходит в нашей семье до тех пор, пока однажды, вернувшись домой, не застал ужасающую картину. Мама, рыдая, сидит на полу у дивана, прижав ладони к щеке, отец с пылающим гневом лицом стоит рядом и… стереть это его нечеловеческое, жестокое выражение лица из памяти я так и не смог. Мне потом долго снились кошмары. Мама пыталась его оправдать. Пыталась спасти меня – и водила к детскому психотерапевту. Пыталась спасти семью – и терпела побои. Потом стало влетать и мне.
Я не люблю вспоминать это время. Да, бывало, я вел себя отвратительно. Бывало, перечил отцу. Чем больше мне доставалось, тем хуже я себя вел. Может быть, я стал бы таким же, как он, не уйди он вовремя из семьи.
Я не знаю, что стало последней каплей. Мы редко говорили с мамой на эту тему. Согласно имеющейся у меня версии (не знаю, насколько она правдива на самом деле), отец ушел сам. Пару раз в течение года он предпринимал попытки со мной пообщаться, но я пресекал их все на корню. Слишком свежи были раны на сердце. Слишком глубоко затаилась обида.
Дома я не называл его иначе как «предатель», и все его подарки на день рождения или Рождество сразу же выбрасывал, жестоко уничтожая, словно вымещая обиду. Особенно жалко было расправляться с роликами. Но я нашел в себе силы. Хотя и жалел пару раз об этом.