Нежилец

– Аркаша, как имя-отчество у твоей матери?

– Не надо пока записывать, она отказывается в этом участвовать.

– На отца писать?

– И на отца не надо. Может на Юльку?

– На кого?

– Это я так, про себя. Сейчас звякну. – я снова потянул к себе телефон и набрал юлькин номер.

В трубке раздался хохот какой-то дамы, затем деловито:

– Добрый день, акционерное общество «Витязь».

– Юлю позовите пожалуйста.

– Сейчас. Юлька! – опять хохот.

Наконец я услышал голос Юльки.

– Але?

– Юль, привет, это опять Аркадий…

– Привет. – она не удивилась, но ее голос сразу стал каким-то серым.

– Слушай, тут такое дело, я закончил работу и есть за нее деньги, их надо на тебя перечислить.

– Почему на меня?

– Родители отказываются. Тебе они не помешают, правда? Надо просто приехать с паспортом.

– Аркадий, я не могу. – твердо сказала Юлька и непривычное "Аркадий " резануло слух.

– Почему?

– Не могу и все. Не могу. – ей явно не хватало слов.

– Ну хорошо, тогда пока? – я был растерян.

– Прощай. – тихо сказала Юлька и первая положила трубку.

Я некоторое время отупело держал в руке пиликающий кусок пластика, Михалыч внимательно смотрел на меня.

– Может быть мы тебе какой-нибудь памятник поставим в пределах суммы?

– Не надо. – сказал я зло, – Я не бросался под танк с гранатами.

– Ну тогда может быть тебе это и не очень нужно? – осторожно сказал Михалыч и зачем-то добавил, – В такой-то момент?

– Нет, так не пойдет. Вот что – надо перечислить в фонд мира! Или в детский дом. Детям Чернобыля, ветеранам, мало ли фондов?

– Ты хочешь чтобы я написал в договоре «программу модуля выполнил фонд мира»? – произнес Михалыч с мягкой иронией.

– Действительно, не получается. – огорчился я.

– Можно оформить на меня, а я потом перечислю, но ведь ты наверно…

– Мне не доверяешь. – закончил я фразу. – И есть тому причины.

Я снова потянулся к аппарату и набрал номер Глеба. Долго никто не снимал трубку, наконец раздался раздраженный голос Баранова.

– Ало? Ало?

– Чего ты кричишь, это Аркадий.

– Какой? – растерялся Баранов.

– Никакой. Галкин. Где Глеб?

– Никого нет, пятница, Глеб на даче, я тут… мы… слушай, а я думал ты уже… это…

– Нет пока. А с кем ты там? Есть кто-нибудь из наших? – не хотелось отдавать деньги Баранову.

– Ну ты ее не знаешь… – замялся Баранов.

– Хорошо. – я решился, – Паспорт у тебя с собой?

– А что? Ты не мог бы перезвонить попозже, просто я сейчас никуда не могу…

Я кивнул неподвижно стоящему Михалычу: «пишите: Баранов».

– Бросай все, тебе деньги нужны? Шестьсот? На халяву?

– Да! – тут же вскинулся Баранов, – Ты мне в наследство что ли?

– Ну типа того. Хватай паспорт, пиши адрес, тебя встретит Михаил Германович с ведомостью. Михаил Германович – запомнил? Нет, меня там не будет, я там уже насиделся выше крыши. Ну пока. И проверь там все внимательно.

Я встал и повернулся к Михалычу.

– Прощайте, Михаил Германович.

– Зря ты так, Аркашенька.

– Не зря.

– А кто такой Баранов?

– О, это такой Баранов, которого обмануть как меня никому не удастся.

– Аркашенька, но так получилось…

Михалыч стоял передо мной весь красный, низенький, взгляд в пол, как провинившийся школьник. Мне стало его жалко.

– Поверьте, я не обижаюсь, я сам виноват. Пойду я, Михаил Германович. Если что – я сегодня вечером еще дома, телефон у вас записан.

– Стой, а модуль мы с Барановым что ли будем тестировать?

– С Барановым? – я усмехнулся, – Попробуйте. Но лучше с Лосевым. Модуль работает, я свое дело сделал полностью, прощайте. – и я вышел на улицу.

– Ты позоришь нашу семью! – кричал отец, расхаживая вдоль окна по своему обыкновению.

– Интересно чем?

– Почему ты еще здесь? Что о нас скажут соседи, что мы сына эксплуатируем после смерти как Сталин заключенных на Беломорканале?

– Я прощаюсь с миром, имею право.

– Похороны были почти неделю назад!

– Это мое личное дело и никого не касается.

– Касается! Ты мой сын, и я хочу чтобы мой сын умер человеком а не блудил нежильцом по свету!

– Имею право прощаться столько, столько хочу.

– А по-моему ты вообще не собираешься уходить, так? – отец прищурился.

Терпение мое лопнуло.

– А ты наверно всю жизнь мечтал о моей смерти, так? Никак не дождешься!

– Не смей со мной разговаривать в таком тоне! – закричал отец.

В комнату вошла мать.

– Себастьян, я тебя прошу, мы же договаривались без этих криков! У нас же такая слышимость! Соседи уже все знают!

– Разговаривай сама! – бросил отец и вышел из комнаты.

– Сынок, пойми… – мама говорила медленно, выбирая слова поточнее, – пойми отца. Он не хочет тебе зла, он просто пытается объяснить что так принято. Мы ведь живем в обществе. Есть нормы, правила, традиции. Почему ты делаешь все не как у людей? На похоронах куда-то убежал…

– Мам, мы же договорились об этом не вспоминать. Об этом мы ругались вчера весь вечер, сегодня утро.

– Хорошо, я не об этом. Скажи, ты действительно не хочешь уходить?

– А вы все так хотите чтобы я скорее ушел?

– Ничего ты не понимаешь… – она устало опустилась на диван, на секунду прижала к глазам платок и продолжила с надрывом, – Да я бы жизнь отдала за тебя! Если бы мне сейчас предложили сделать так, чтобы ты был жив, я бы… – голос ее дрогнул, она комкала в руке платок.

– Да уйду я, уйду, никуда не денусь. Зачем же вы меня подгоняете? Через неделю меня здесь точно не будет, что вы волнуетесь?

– Еще целую неделю? – она оторвала от глаз платок и изумленно уставилась на меня.

– Да почему бы и нет?

– Сынок… Ну пойми же ты – ведь ничего тут нельзя сделать, тебя не вернуть. И ты только травишь душу мне, себе, Юле…

– Хорошо я больше не приду. Поеду за город, поброжу пару дней по лесу и уйду. Я всегда любил бродить по лесу…

– Но почему у тебя все не как у людей? Есть ведь обычай – нежилец уходит в день поминок, ну или на следующий день. Меня соседи спрашивают, а что я им отвечу? Я не гоню тебя, и если бы была хоть надежда, хоть… – она снова заплакала.