Мученик

А. Винкаль

Мученик

Мученик

1. Эмма

Блики восходящего солнца гуляли по стенам и слепили глаза проснувшегося студента. Генри поморщился. Он прикрыл лицо рукой, но тут же отдернул, ощутив неприятную влагу, исходящую от ладони.

Тишину осеннего утра нарушил продолжительный стон. Только сейчас, уже очнувшись ото сна, Генри в полной мере ощутил ноющую боль в кисти правой руки. Жуткие кошмары тревожили его сон всю ночь, и теперь он воочию увидел причину своего беспокойства, а именно глубокую рану в центре ладони. Кап! – алая капля крови упала на нос Генри. Юноша снова поморщился и, продолжая усердно разглядывать руку, сел в кровати. Красно-бурая сквозная рана вырисовывалось прямо посередине ладони. Она пугала своими размерами, и сложно было вообразить, что послужило причиной её появления. Свободной рукой Генри осторожно дотронулся до поврежденного места и тут же вскрикнул. Громкое стенание наполнило спальню. В соседней комнате послышалась возня.

«За окном пылает рассвет, а моя рука пылает болью», – взгляд Генри метнулся с ладони на окно, а затем на невзрачные, освещённые утренним солнцем часы: они показывали начало шестого.

Учебный день в гимназии начинался в восемь, и вставать ранее семи часов не имело никакого смысла. Однако за студента городской гимназии судьба распорядилась иначе. Она и так слишком часто играла ему на руку, давала слишком многое – будь то даже безмятежный сон до позднего утра – и теперь спрашивала с него, как спрашивают с прилежного ученика уроки. Но Генри уроков не учил, да и учеником прилежным не был: подарки судьбы он всю жизнь принимал как должное, отличался излишним самолюбием и зачастую отрицал чужие проблемы, ставя в приоритет свои. Отныне безмятежный сон его кончился, и Генри рыскал по комнате в поисках хотя бы малого клочка бинта.

В соседней комнате вновь что-то закопошилось, и за закрытой дверью спальни послышались быстрые беспокойные шаги. Сквозь матовое стекло двери Генри увидел возникший силуэт. Силуэт бездвижно постоял несколько секунд, после чего стал тихо просачиваться в комнату.

– Я сплю! – рявкнул Генри.

Силуэт отпрянул, хлопнув за собой дверью.

Генри невольно вздохнул, сожалея, что прогнал мать. Но осознание ситуации быстро вернулось к нему: никто не должен видеть его руки. Обеспокоенные поведением ребёнка родители часто додумывают и переиначивают его личную жизнь. Что они вообразят себе, едва лишь обнаружат эту внушительных размеров рану… – Генри с испугом отогнал от себя эту мысль. «Словно гвоздем пробитую», – пролетела догадка в голове, но он цепко схватился за неё: «Словно гвоздем!»

И впрямь, рана была колотая, как от массивного гвоздя. Всё большее недоумение росло в душе молодого человека. Странное происшествие совсем сбило его с толку, и он в растерянности, полунагой, сидел на полу под открытым окном, овеваемый потоками осеннего воздуха. Взглядом Генри вперился в одну неизменную точку. Будильник прервал его задумчивость.

По коридорам городской гимназии гордо вышагивал студент семнадцати лет. Весь вид его выражал совершенную невозмутимость: плоские губы плотно сжаты, острый подбородок приподнят, шаги размеренны и неторопливы. Костюм юноши был выдержан в строгих приглушённых тонах. И только бегающий тревожный взгляд выдавал в нём человека неуверенного и малообщительного.

Встретившемуся по дороге знакомому он нерешительно протянул руку в знак приветствия, но тут же убрал за спину, вспомнив про бинт, которым он её обмотал. Протягивать другую руку он не стал, опасаясь недопонимания, и молча прошел мимо. Чужие глаза удивленно посмотрели вслед уходящему Генри.

Генри шёл твёрдой походкой, искоса поглядывая по сторонам. Он игнорировал посторонние взгляды, которые ловил на себе, и спешил поскорее к своему классу. Взгляды эти по большей части выражали заинтересованность – природа не обделила Генри стройной фигурой, – и ему, с одной стороны, нравилось их замечать; с другой же, он совершенно не знал, как реагировать на них, и зачастую оставлял эту заинтересованность без должного внимания.

Длинной вереницей тянулись мысли в сознании студента, кружась и путаясь между собой. Цепочка бесконечных вопросов об утреннем происшествии занимала его голову, но он, стараясь отбросить их в сторону, сосредоточивался на предметах более приземлённых. Так, задумавшись, он вошел в кабинет своего класса позже обычного. Пропуская мимо ушей выговор учителя за опоздание, Генри занял привычное для себя место – самую дальнюю от доски парту, одиноко стоящую и никем, кроме Генри, не занимаемую.

Воцарилась тишина. Нежный ветерок ласково трепал листья бегоний, что расположились у окон класса; его легкие дуновения приносили покой и умиротворение.

Пока преподаватель отмечал в журнале отсутствующих, Генри успел окинуть взглядом класс: чья-то голова уткнулась в учебник; кто-то перешёптывался, беспокойно оглядываясь на учителя; иной дремал, прикрывая рукой закрытые глаза – стоит ли перечислять, чем бывают заняты ученики на школьных уроках.

Гармония класса пошатнулась – чувство неприязни захлестнуло Генри. До чего жалкими показались ему окружающие люди! «Что творится в их умах! Какими ничтожными мыслями и чувствами они заняты. А ведь стоит им заглянуть чуть далее своего носа – они поймут, они очнутся ото сна…» – мысль Генри прервалась хлопком резко открывшейся кабинетной двери.

На пороге класса появилась невысокая рыжеволосая девушка. Одеяние её было небрежно, волосы распущены; выражение лица выражало явное пренебрежение ко всем присутствующим.

Высокомерно оглядев одноклассников, она вдруг заметила толстопузого Жака, занявшего её место за партой. Послышался поддельно удивленный возглас.

– Жак, ты меня не ждал?

– Ждал! – тупоумно воскликнул Жак, вскакивая с места Эммы.

Эмма оттолкнула жадно глядевшего на неё юношу и с грохотом повалилась за парту.

Генри ухмыльнулся. Под бинтом что-то закололо.

Преподаватель оценил хмурым взглядом разыгравшуюся сцену и продолжал делать пометки в журнале.

«Так же как и она, я с пренебрежением отношусь к людям. Но что простирается дальше её пренебрежения? Ничего. В этом моё превосходство: я мыслю шире, я вижу дальше… своего носа!» – заключил Генри с довольной улыбкой. Внезапно его лицо исказилось от невыносимой боли. Забинтованная ладонь загорелась, заполыхала – Генри сорвался с места и без памяти вылетел из класса. Лишь только недоуменный окрик учителя провожал его.

В грязном зеркале отразилось худое бледное лицо. Густые растрепанные волосы спадали на лоб и, намокшие от пота, липли к нему. Всё тело сотрясала мелкая дрожь. Кап! Кап! – раздавался в тишине мерный стук капель из протекающего крана. Кап! Кап! – стучали мелкие капли крови.

Терпкий запах плесени разносился по уборной комнате, отпугивая всех входящих. Но Генри его не замечал. Час, может быть, два – он не считал – были проведены им в этом безотрадном месте, и уже всё здесь казалось ему привычным и в меру сносным.

Тяжёлый день страшно утомил юношу. Генри едва ли не кричал от досады и всеми возможными способами обругивал свою судьбу, ниспославшую ему это «проклятие»: от значительной потери крови цвет его кожи поблёк, а тошнота и головокружение никак не хотели уняться. «Отчего и зачем со мной такая беда?» – он рассматривал себя в зеркале и всё время оглядывался в попытках отыскать виновника произошедшего – однако никак не мог обнаружить. В раздражении Генри вновь разворачивался к своему отражению.

Внезапно кто-то вошёл в уборную. Студент отпрянул от зеркала и встретился взглядом с испуганными глазами Жака. Рослый грузный юноша оторопело остановился в дверях, не шевелясь и не двигаясь с места.

– Ага! Следишь за мной! – оглушил его негодующий возглас Генри. Жак растерянно продолжал глазеть на окровавленную руку; в стороне от него, в небольшой лужице крови, валялся потрепанный бинт.