Тайны пряничной девочки

– Мозги – как талант. Им нужно обладать, но, к сожалению, не все такие счастливчики кого сам Господь целует в темечко вознаграждения таким даром, – говорила она.

А принцы частенько были обделены дарами. Она не считала, на какую сумму они одеты, какой стоимости автомобиль, на которым они ездят и насколько хорошо обставлена их квартира. Даже при полной упаковке, с бантом на принце в виде подарка, она частенько замечала, что кроме как  материальных благ, похвастаться-то им и нечем. Увы, и когда не совпадали их интересы, они были сварливыми бабами и готовы  учинять скандалы и ссоры, на что она, обладающая голубой кровью и белой костью вставала из этого разговора, как с плохой пьесы и удалялась. Ей меньше всего хотелось видеть в мужчинах женщин в засаленных юбках, которые недовольны жизнью. А недоволен был каждый подобным, по тем или иным причинам, ведь счастливые люди не устраивают скандалы, не ведут выводящих на чистую воду разговоров.

Им в голову не придёт кого-то переубеждать, если сами они уверены в своей правоте.

– Как мало тех, кто прав ещё меньше тех, кто уверен, что поступает мудро, – вздыхала она.

Глава 3

В ней все эти принцы не вызывали ни капли жалости и даже не было ужасного разочарования, скорее она сторонилась его как огня, потому что хоть раз дай себе упасть в пучину жалости к себе и ты пропала на веки вечные.

Принцессы часто с её окружения грешили этой чертой: их головы сникали от разочарований, а вместе с этим и они сами. Они были подобны потушенным уголькам, в которых нет более жизни. Эдакие скакуны, которые жили лишь работой и собой любимой, но какое это ограничение своих возможностей в жизни. Они вызывали в ней печаль, по их утраченным возможностям, которые они сами же убирали от себя и устремляли свой взгляд на работу и дом, как будто лошади в шорах, не хотящие ничего более замечать.

Они барахтались в быту подобно крестьянкам, теряли своё величество и стать, они падали духом до такого состояния, что их не поднять было, ни одному Зевсу. А потом за чаепитием рассказывали друг другу, промывая кости принцам, что каждый из них: то мал, то не дорос, то слишком требователен и амбициозен. За этими разговорами ей хотелось зевать и если бы не кекс с изюмом, то не появилась бы она за этим столом.

Она всегда считала, что беда даже не в мужчинах, а в них самих, слишком много власти они дают им, даже тем, кому никогда не одна из них, не принадлежала. Они заставляли их сердца меняться, порождая в них сомнения обо всех остальных, они награждали их властью, которой те, не были достойны.

– Но разве вина́ людей в том, что они оказались на платформе в ожидании другого поезда? – думала она не раз, слушая очередные разговоры от принцесс, чьи сердца были подобны бесплатной брошюре, что просят взять на выходе у метро.

А всё потому, что им хотелось нравиться, всем подряд, каждому встретившемуся принцу на их жизненном пути. Эта жажда женского сердца охмурять и пьянить даже то, что опьянить невозможно, играло с женщинами плохую шутку. в конце концов, они сидели, пытаясь напиться чаем, когда им хотелось чего покрепче, но хороший тон не позволял им пить в обеденное время, это выглядело бы пагубной привычкой, которую ни одна из них, себе не позволяла даже в мыслях.

Однажды, видя, как она пишет что-то в свой блокнот, меня одолело любопытство, что с таким усердием, она туда записывает. Она ответила,  не отрываясь, продолжаясь всё так же писать:

– Маленькие тайны – ничто не требует от тебя большей работы, чем сохранить их, в недосягаемости от чужих глаз.

Да, как она нередко повторяла:

– Мудрость и ум не даются с прочтения книг и не срываются из чужих уст: каждая капля опыта, добывается из тонны дряни бытия.

Её можно цитировать бесконечно, немногие женщины способны этим похвастаться. Не многим выпадает честь, когда перед их умом снимают шляпу. Когда в мужчине просыпается некогда давно спящий в генах джентльмен и, снимая шляпу с головы, оголяя руки от перчаток, начинает аплодировать стоя.

Она называла это, оргазмом души, но скорее всего, испытывали его те, кто могли её слушать и видеть. Могли наслаждаться ею, как искусством, подобно шедевру, мастер которого давно покинул этот мир. Её мастер умер давно, тогда, когда грянули те времена, в которых она собирала осенние листья, один красивее другого и сушила сирень на страницах своего блокнота.

Они получали больше чем она, брали с неё мудрость, подобно жаждущим у рудника, а она со своей щедрой души никогда не отказывала в помощи нуждающимся. У неё чертовски, чуткое сердце и до ужаса добрая душа.

Но не все могли это в ней разглядеть, докопаться до этого источника жизни. Наверное, от того, что она так глубоко прятала его, считая, что мужчины не оценят даже полмира, брошенные к их ногам. Они не оценят и бочку слёз, по ним пролитую за ночь из женских глаз. Они не оценят ни брошенный дом, оставленный ради них и завоёванный в их честь. Они запомнят только тех, кто оставил пробоину в их душе, но безжалостно забудут тех, у кого оставили пробоину они.

– Мужчины ничуть, не менее жестоки, чем женщины. Они так же искренне ненавидят и искренне любят, но как они безразличны… У женщины дрогнет нутро при виде раскаявшегося мужчины и его слёз, а у мужчин не дрогнет даже мышца, при виде упавшей перед ним на колени женщины.

Именно поэтому она предпочитала быть немного мужчиной, чем женщиной. Она предпочитала не лить слёз, не страдать и не позволять себе скучать. Она могла это всё делать с лихвой, так же легко, словно по списку, покупок к ужину продукты. Но тому было одно объяснение, ничьё нутро не трогало её, но если б тронуло, страшно подумать… Это было бы подобно, как она ходит со списком продуктов по магазину, но в её кармане нет денег. И тоскует, и скучает и даже слёзы со списка не вычеркнуть:

– Какое счастье, когда сердце бьётся ровно, – говорила она, добавляя сквозь паузу – Жизнь, правда, не такая яркая, зато счастливая, в ней меньше разочарований и метаний души. Да, в ней меньше ласки и заботы. Но когда мне будет совсем тоскливо, я всегда могу завести кота. На крайний случай мужчину…

В этот момент она смеялась. Конечно, она лукавила…

Но, в этой маленькой девочке когда-то давно поселилась мечта. Она один раз была на свадьбе. Представляете? Всего лишь раз, но он отпечатался у неё на всю жизнь. Невеста в белоснежном платье, улыбающаяся, но немного уставшая от суеты, сидела за столом и улыбалась. Это была её тётя. Тогда она была молодой девушкой выходящей замуж. Её супруг был в чёрном костюме, они смотрелись гармонично, как инь  и янь. Она запомнила, как бросали взгляды друг на друга. Как они танцевали, совместный, медленный танец. Вроде бы, что такого в этой давней традиции? Но она была не такой взрослой, чтобы не замечать той атмосферы, что царила в тот момент в банкетном зале. Он не был большим, в нём была совершенно небольшая площадь, гости не исчислялись тысячами, но их было не мало, а она, видели лишь их двоих. Не в силу родственных связей, а в силу того, что она в один, вроде бы обычный день с календаря, попала, будто в другой мир. Когда очень отчётливо поняла, что всё вокруг суета. Абсолютно всё, кроме любви. Она прекрасно знала, что наутро бокалы будут вымыты, посуда будет блестеть от чистоты, скатерти будут постираны, выглажены и накрахмалены к новому торжеству. От того дня не останется и следа. Капли пролитого вина́ будут состираны с белоснежных, как снег, скатертей, а платье невесты, как и костюм жениха, больше ни разу не оденется. Они уйдут вглубь шкафа и о них едва ли вспомнят в ближайшие десять, а то и пятнадцать лет…

Именно поэтому в силу открытия того таинства, что творится между двумя людьми, желающими прожить свою жизнь друг с другом и разделить его между родными, как акт счастья. Она знала, таинством не разбрасываются, чтобы так, просто, разбазариваясь им, выйти замуж без любви.

– Сбегая в брак от тоски, от условий как в некое спасение. Ничего хорошего не будет. То отчего ты бежишь, настигнет тебя и на супружеском ложе и в платье невесты, – говорила она.