Страница 10 из 19
Этим же объясняется и маниакальная тяга россиян к выездам на природу. Природа становится объектом этого бездумного созерцания. В ней ничто не наталкивает на рассудочные мысли. Вместо усиленной концентрации на чем-то взгляд свободно скользит, не задерживаясь на отдельных предметах. Природа выступает как нечто, максимально деструктурированное. Иногда, впрочем, для наблюдения могут использоваться конкретные предметы – дерево или камень, но чаще наблюдается размытая картинка, покойный образ, где взгляд спокойно переходит с предмета на предмет. Отсутствие строгой симметрии в природе позволяет на время забыть о формальном порядке и повседневных заботах. Созерцая природу, ты освобождаешься от рутинного порядка, а заодно и от всякой логической мысли, т. е. «отдыхаешь», «облегчаешься», в то время как сидящие в городах люди облегчения не получают, накапливая злость в своих душах.
Переход от реальности к забытью и обратно совершается удивительно легко, без всякого видимого напряжения и подготовки. Вспомним, как Кузьмич моментально «вырубается», когда ведет катер (якобы он «весь на нервы изошел»), или как он мгновенно выходит из медитации с приездом гостей. Здесь медитация сопрягается не с фокусированием, а, наоборот, с нарочитой расконцентрацией. Наши герои легко отключаются прямо посреди квазифилософских размышлений и действий, а приходя в себя, сразу же начинают рассуждать и действовать.
А была ли стратегия?
Советское и раннее постсоветское время были эпохами анекдотов. Сейчас эти времена уходят. Вместо них пришла явная анекдотичность самой повседневной жизни, в которой дезорганизация (бардак) становится органичной формой существования. И когда мы видим радикальное отсутствие буквально всех основных элементов, из которых складывается Стратегия, вполне естественно задать вопрос: означает ли это полное отсутствие всяких стратегических действий? Может, никаких стратегий в российских условиях нет и быть не может? Кто-то добавит, что здесь отсутствует сама институциональная среда для появления и реализации стратегий, и даже нет никакого смысла рассуждать об этом.
На первый взгляд ответ кажется очевидным, но не будем с ним торопиться. Действительно, стратегий в строгом и формальном смысле мы не видим, или они принимают весьма причудливые формы. Но в действиях наших героев все же есть какая-то своя логика и малопонятный смысл. То, что на словах организуется как стратегическое действие, на деле пониманию стратегии никак не соответствует и заменяется чем-то иным. Чем оно заменяется? Сводить все объяснения к тривиальному пьянству было бы слишком поверхностно.
На наш взгляд, стратегическое начало в этом хаосе и беспорядке все же сохраняется – в виде общей рамки, задающей первоначальные импульсы к действию. Отсюда и возникают эти устойчивые, каждодневные, почти маниакальные сборы на охоту или рыбалку. Более того, не прекращаются практические попытки заняться этим делом, постоянно прерываемые по причинам общей неорганизованности. И парадоксальным образом, несмотря на откровенную абсурдность совершаемых действий, эти устремления все же достигают каких-то целей – ведь все участники в итоге довольны.
Из социальных наук нам известны две контрастирующие модели поведения человека. Так называемый «экономический человек» устойчиво следует к фиксированной цели. А «социологический человек», напротив, способен переопределять цели и следовать им не вполне последовательно (неустойчиво) в силу смены внутренних побуждений. И, кстати, стратегия в своем исходном понимании не предполагает полуавтоматическое следование одной первоначально выбранной схеме, она предусматривает определенную гибкость – способность переключения с одной схемы действия на другую. Демонстрируемое нам поведение «охотников» и «рыболовов» ближе к социологическому образу, но полностью не вписывается ни в ту, ни в другую модель – здесь раз за разом ставится фиксированная цель, а затем происходит маниакально устойчивое стремление к какой-то другой, недекларируемой и нефиксированной цели.
Но какую фактическую цель преследуют наши герои? Из всего сказанного напрашивается вывод о том, что это устойчивое стремление к определенному душевному состоянию. И сами участники истории отвечают на этот вопрос именно так: «Это не просто спорт или отдых. Это состояние души, отдохновение от забот и тревог житейских».
И наконец, какая во всем этом заключена мораль? Подобие морали предлагается нам в конце сиквела: не истощай душу поисками скрытого смысла, а «открой в себе любовь ко всему, что тебя окружает».
3. Герои нашего времени, 1980-е («Курьер», 1986)
Выпускник школы Иван, дожидаясь призыва в армию, работает курьером в редакции. Окружающие его солидные взрослые люди с трудом приспосабливаются к удивительной способности этого парня любое событие превратить в невероятное происшествие – порой уморительно веселое, а подчас и непоправимо грустное…[14]
Как найти героя нашего времени
Начиная трилогию рассказов о героях нашего времени, мы предпринимаем рискованную попытку отразить то, что называется «духом эпохи». Говоря о таком «духе», мы не рассматриваем его как отвлеченное философское понятие или как свод всевозможных общественных характеристик. Мы не собираемся рассуждать об эманации высшей человеческой сущности, абстрактной «человеческой натуре» или ментальности определенного народа. Вместо этого мы последуем за немецким историком и социологом Вернером Зомбартом, который понимал дух как совокупность психических черт исторического субъекта, основные черты человека своего времени, определяемые сложной констелляцией факторов – вещественных условий и нравственных сил, формирующего влияния государства, массовых переселений, технических усовершенствований. Таким образом, речь пойдет о характеристике общества через описание человека, психические (или душевные, по Зомбарту) свойства которого укладываются на конкретную историческую и социологическую почву[15].
Другой немецкий классик Макс Вебер тоже активно использовал это понятие, рассуждая о духе капитализма. Он исходил из принципиальной историчности этого духа, который представляет собой совокупность устойчивых черт, присущих человеку в данном сообществе на определенной стадии его развития. По его словам, дух – это «исторический индивидуум»[16].
Следуя этой классической традиции, мы нарисуем образы людей, живших в разные исторические периоды в нашей стране. А поскольку в последнее время Россия переживала серьезные и очень быстрые по историческим меркам перемены, эти образы будут радикально меняться с каждым новым десятилетием.
Как обнаружить Героя того или иного периода, выражающего особый дух эпохи? В решении этой непростой задачи мы исходим из нескольких оснований. Во-первых, мы не ищем героя в некоем романтическом смысле, для нас это не светлый образ, не образец для подражания и не тот, кого все считают героем. Во-вторых, мы понимаем, что подобный герой не должен быть универсальным, походить на всех или быть типичным представителем всего общества (подобные абстракции нежизнеспособны). Героем своего времени, на наш взгляд, оказывается тот, кто схватывает изломы этого времени, демонстрирует что-то важное, знаковое, специфичное. При этом он представляет далеко не всех, а лишь какую-то определенную группу. Поэтому в каждую эпоху закономерно могут сосуществовать несколько таких героев, и дух эпохи складывается из нескольких типов. Кстати, в классическом варианте у Вернера Зомбарта дух капиталистической эпохи выражал себя в противоречивом единстве двух идеальных типов – Предпринимателя и Мещанина. А по Максу Веберу, новый капиталистический дух формировался в сочетании двух не менее противоречивых фигур – Предпринимателя и Бюрократа. В итоге для эпохи нарождавшегося капитализма мы получаем не менее трех «одухотворяющих» его идеальных типов[17].
14
КиноПоиск. https://www.kinopoisk.ru/film/45028/
15
Зомбарт В. Буржуа. Этюды по истории духовного развития современного экономического человека. М.: Наука, 1994.
16
Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Вебер М. Избр. произв. М.: Прогресс, 1990. С. 61–272.
17
Подробнее об этих идеальных типах см.: Радаев В.В. Экономическая социология. М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2008 (2005). Гл. 9.