Страница 45 из 75
В следующий миг дин Ланнверт подался вперёд и поцеловал меня. Так же, как делал обычно всё: по-свойски, уверенно и напористо. Я пискнула, как мышка. Он вмиг заполнил меня собой, завладел, лишая сопротивления, и я часто, поверхностно дышала, дрожа в его объятиях, остро и томительно переживая реакцию собственного тела, утопая в его запахе, чувствуя, как внутри всё скручивается в ответ на требовательные движения его языка и губ.
Только мысль о том, что, если бы я не пришла, он бы, наверное, точно так же целовал бы Мелину, заставила меня опомниться.
— Пустите! — я забилась, рванулась.
Дин Ланнверт разомкнул объятия, чуть отодвинулся, меряя меня холодным спокойным взглядом. Только грудь его сильно и резко приподнималась, доказывая, что в душе у него далеко от покоя.
— Я вас не держу, — ответил он подчёркнуто церемонно. — Пожалуйста.
Не дожидаясь дальнейших фраз, я повернулась и устремилась прочь.
Но не успела сделать и пары шагов, как дин Ланнверт настиг меня, поймал, обнял, прижимая к горячему твёрдому телу. Повернул к себе лицом, по затылку скользнули сильные пальцы, а рот снова накрыли его губы. Я упёрлась руками в его грудь, отталкивая, но дин Ланнверт целовал меня настолько яростно, настолько страстно, настолько отчаянно, как будто оторваться от меня значило потерять жизнь. И я невольно поддалась его напору, вцепилась в его рубашку и закрыла глаза.
Самое настоящее безумие — вот так целоваться с врагом в тёмной ванной, терять себя под исступлённой лаской, забывать обо всём, кроме чужого дыхания, чужих прикосновений, силы в крепко сжимающих руках. Я правда ненормальная... «тронутая», как сказала та женщина. Но почему он прогнал её? Почему сейчас целует меня? И так требовательно и неистово, как будто он тоже сходит с ума, как будто я влияю на него почти так же сильно, как и он на меня.
Дин Ланнверт на миг отпустил меня, растерянную, тяжело дышащую. Я застыла, плохо соображая, а он молниеносно распустил ленты на моей ночной рубашке. Ткань скользнула по коже, спадая с плеч, я вскрикнула, пытаясь подхватить её, но рукава спеленали руки, а поверх легли ладони дин Ланнверта. Мучительный стыд ожёг щёки. Выше пояса я была полностью обнажена, и взгляд дин Ланнверта гладил моё тело. Через его приоткрытые губы вырывалось тяжёлое дыхание. Этот пристальный, жадный, почти физически ощущаемый взгляд меня абсолютно заворожил, я перестала отбиваться и только молча смотрела на его лицо, на смену выражений, борьбу желаний, которая так явно на нём читалась.
А потом какое-то из желаний победило. Дин Ланнверт ожёг меня быстрым взглядом, словно пытался прочесть мысли, и медленно склонился к моей груди, коснулся губами плеча. Я вздрогнула, словно на меня поставили клеймо. Почему-то его прикосновения всегда ощущались именно так, как новая метка, знак принадлежности.
Крепко сжимая меня, он целовал моё плечо, ключицу, грудь — медленно, нежно и горячо. Я видела склонившуюся к своей груди светловолосую голову, чувствовала горячее дыхание, прикосновение настойчивых губ. И вздрогнула от ослепительной вспышки наслаждения, когда его рот накрыл сосок.
Почему-то я совсем не ожидала этого, такой остроты чувств, такой внезапности. Когда я касалась себя (а я иногда позволяла себе это невинное удовольствие), всё ощущалось куда глуше и приземлённее. Да, приятно, но не настолько, чтобы ноги вдруг задрожали, а тело будто пронзила огненная стрела. Но почему-то осознание, что это делает он, что дин Ланнверт сейчас, здесь, в темноте позволяет себе такие откровенные ласки и я их принимаю — всё это сводило с ума и стократно множило ощущения.
— Идём, — хрипло сказал дин Ланнверт, поднимая голову. У него был безумный взгляд.