Страница 56 из 80
Все происходило постепенно.
Граф частями подавал нужную для него информацию, заставляя задумываться о том, что раньше даже не вызывало у моего рыцаря никаких вопросов и воспринималось как данность.
Викторий, вернувшийся через пару недель после нашего приезда, редко бывал с нами. Он любил проводить свой досуг с Иеронимом и они стали дружны, но во время посиделок с графом он обычно отсутствовал, находя себе более приятные дела, и граф спокойно отпускал его.
После его признания наша дружба остыла, хотя с Иеронимом подобного не произошло. Возможно потому что Иероним не признавался мне лично, а о его чувствах я узнала лишь от графа?
С каждым днем, неделей, месяцем, годом речи графа и его высказывания касательно людей становились все более жесткими, и с каждым разом Иероним реагировал на них все менее резко.
Я закрывала глаза на это, считая, что мой рыцарь просто лучше приспособился к жизни с графом и научился глубже прятать свои эмоции. И только Викторий стал последней каплей.
– Я не знаю, что происходит между вами, но кажется Иероним меняется, – сказал он мне однажды. – Незаметно и медленно, но все же меняется, причем не в лучшую сторону. Тебе стоит поговорить с ним об этом. Ты же не думала, что граф оставит безнаказанным твое непослушание?
– Но он же наказал меня, – растеряно ответила я. – И после этого больше не поднимал тему обращения Иеронима.
– Ты знаешь графа не хуже меня и действительно посчитала это наказанием? – горько усмехнулся Викторий в ответ, заставив меня задуматься.
Кажется, поговорить с Иеронимом действительно стоило, ведь граф все же вел себя странно.
Словно по заказу, на следующий день граф ушел на охоту, прихватив с собой и Виктория, оставив нас с рыцарем наедине в пустом замке.
– Иероним. Скажи мне, как ты относишься к графу? – спросила я, едва убедилась, что они действительно покинули пределы слышимости.
– Это очень странный вопрос, – Иероним нахмурился. – Как я могу к нему относиться? Это же граф. Я ненавижу его за то, что он сделал с тобой. Я хочу помочь тебе.
Однако я не слышала в его голосе былого энтузиазма, хотя слова оставались все те же.
– Мне кажется ты стал слишком уж слушать графа. Он говорит интересно и очень складно, но ты должен помнить, что он чудовище и его слова нельзя пропускать в свое сердце, иначе они пустят там корни.
Я надеялась, что вот теперь Иероним успокоит меня, и мы закончим этот разговор, но рыцарь ответил неожиданно резко:
– Я-то это помню, а вот ты?
– Я? – я растерялась. – Ты забыл, что он делал со мной?
– Я помню все, что ты мне говорила, но тогда ты умолчала об одном. Ты не сказала мне, что любишь его настолько, что стоит ему поманить пальцем и ты пойдешь к нему, забыв обо всем прочем.
– Я...
– Ты. Ты так же говорила, что я нужен тебе, что без меня ты умрешь и я твое спасение, но я слышу по ночам твои крики и то, как ты зовешь его. И знаешь, в них нет и капли той боли, о которой ты рассказывала, одно лишь удовольствие. Слова графа жестоки, но они хотя бы честны. А ты лгала мне с самого нашего знакомства, лгала о самом важном. О том, что просто не имела права скрывать от меня, – и развернувшись он ушел.
А я даже не знала, что ему ответить, ведь каждое его слово было горькой правдой. Ведь знакомясь и сближаясь с ним я не думала, что ему будет больно. Что я действительно обманываю его в самом главном.
Дальше все становилось только хуже.
Для себя граф уже давно избрал путь мучения. Неважно людей, или вампиров. Он не мог жить, не причиняя кому-то страданий. Меня он сломал, сделав больной и зависимой им, отравив собой мою душу, заставив безоглядно любить его и нуждаться в нем. Викторию он мстил за то, что тот не оправдал его надежд, но при этом позволял ему сохранить себя. Граф никогда не переходил грани, оставляя Викторию надежду и последний вот уже более двухсот лет был его единственным другом и совестью, и наверное в этом и видел свое призвание в вечности.
С Иеронимом он решил пойти другим путем.
Не сломать, но поменять, превратив чистого рыцаря в свое подобие и таким образом наказать меня. Я поняла это слишком поздно, да и даже если бы смогла понять все раньше, изменить что-то было бы не в моих силах. Граф слишком искусен в своем умении извращать чужие умы и выворачивать традиционные ценности наизнанку. Ведь он практиковался в этом веками, а помощником ему служила скука – главное проклятие всех вампиров после жажды.
– Вот скажи мне, малыш Фарго, что ты почувствовал сразу после своего второго рождения? – спросил граф, когда мы в очередной раз собрались в гостиной.
Я несколько раз пыталась поговорить с Иеронимом после того случая, но он неизменно отвечал, что лишь погорячился и даже сдержанно извинился передо мной. Но успокоиться я уже не могла и потому ловила каждый его взгляд, каждую реакцию на слова графа. А граф, словно актер, довольный тем, что у него есть зрители, ничего не запрещал мне, а лишь крепче привязывал к себе излишней любезностью и некоторым подобием заботы.
– Жажду? – неуверенно ответил Иероним, нахмурившись.
– Именно. Жажда это первое чувство после обращения, но ведь, признайся себе, ты жаждал не только крови. Ты хотел забрать и жизнь. Потому что это естественно! Принимая вечность мы принимаем и новые правила, одно из которых – стремление забирать жизни. Мы перестаем быть людьми. Мы хищники по природе и это неотъемлемое последствие бессмертия.