Страница 23 из 32
Еще бы, ведь они взялись ниоткуда, не знали местного языка, были молоды, красивы и привели с собой лльяму, которую Онка, а затем и другие уважительно стали называть «Дитя Тьмы и Огня». Огневушка на лесть не клевала, а хозяек держала в строгости, всячески мешая им приближаться к Рамиэрлю. Впрочем, Аддари и Норгэрель тоже не остались без защиты.
Солнечный утверждал, что лльяма ревнует, и Рамиэрлю порой казалось, что сын Эльрагилла прав. Онка и ее подруги принимали их за великих героев и к тому же весьма недурных собой. Эх, знали бы красавицы, что заигрывают с порождениями Света!
Девы Тьмы, или же «Черные Лилии», как именовали себя их новые знакомые, несли пожизненную Стражу на границе Фамарского леса, где ничего более страшного, чем дятлы и ежи, Романом замечено не было. Причину столь странного поведения красавицы тщательно скрывали, хотя кое в чем были пугающе откровенны. При всем при том бренчащие железом девы ничем не напоминали луцианских паладинов, изображавших из себя эльфов. С теми все было ясно и просто. Содрав с тыквоносцев их одежки и смыв грим, получишь самых обычных синяков, готовых следить, доносить и хватать. Воительницы же вызывали в памяти Нэо воспоминания об эллских маскарадах, некогда гремевших на всю Арцийскую империю.
Жизнь в лесу, странные доспехи, совершенно не годящиеся для боя, роковые тайны — все это казалось игрой, но если молодые фэрриэннки могут так играть, значит, этот мир добр и не знает настоящих бед. Любопытно, чем заняты здешние мужчины? Сидят в другом лесу? Если девы взялись за оружие, не значит ли это, что юноши с утра до вечера меняют юбки и вертятся перед зеркалом, хотя в здешнем лагере зеркал не меньше, чем мечей. Ни одна воительница не выйдет на улицу, не подведя глаз и губ.
Нэо с усмешкой поглядел на огненную ревнивицу, смирно сидевшую у стола. Та, как всегда, почуяв взгляд, встрепенулась и замерла, готовая броситься обожаемому хозяину на грудь, буде тот позволит. Рамиэрль совсем было собрался осчастливить свою зверушку, но помешал раздавшийся неподалеку крик, вернее, визг.
Привыкший к ночным тревогам Рамиэрль вскочил и бросился на шум в сопровождении неизбежной лльямы, прикидывая, не снять ли со своей приятельницы магический намордник. Решил подождать, и правильно. Причиной переполоха оказалась Шабба. Девица стояла на краю поляны, сжимая кулаки, и визжала, выкрикивая еще неизвестные Роману слова. Она была в ярости, но, похоже, цела и невредима. Вслушавшись в вопли, эльф понял, что «фартока Тигойа» бежала с каким-то «мадаром». Что это значило, эльф не знал, но подозревал, что ничего хорошего. Шабба была в ярости; что до сбежавшихся на ее крики темных дев, то в глазах одних Нэо заметил то же бешенство, что и у поднявшей переполох, другие же смотрели на завывающую Шаббу с явным злорадством.
Появилась Онка, в отличие от остальных вполне одетая, то есть, конечно, раздетая, но перед зеркалом. Брови и губы предводительницы были умело подведены, а волосы небрежно перевязаны красно-черной повязкой с шипами. Побывавший при многих дворах Нэо прекрасно знал цену подобной небрежности, над которой бились лучшие куаферы. Посмотрев на Шаббу, Онка презрительно скривила рот и холодно бросила:
— Замолчи.
Та напоследок выкрикнула что-то вроде «лашоп атреч!» и замолкла. От крика вокруг глаз у нее проступили красные точки, но сами глаза оставались сухими.
— Значит, — холодно бросила Онка, — Тигойа бежала. С кем?
— С Тамарином, — процедила сквозь зубы Шабба.
— Надо же, — подлила масла в огонь появившаяся Зайя, — бегала за кондином ты, а поймала его Тигойа.
— Флюэша! — взвизгнула Шабба, бросаясь на обидчицу. Роман не находил в женских схватках ничего красивого и ухватил озверевшую девушку за усыпанный бляхами и шипами широкий пояс. Он хотел ее удержать от драки, а не обнять, но рывок странным образом привел к тому, что Шабба прилипла к груди эльфа. Это не понравилось лльяме, немедленно долбанувшей несчастную синей мордой. Роман разжал руки, и Шабба шлепнулась на прелестные желтые цветочки, задрав оплетенные ремнями ножки. Подруги захохотали. Из темноты появились Аддари и Норгэрель, с некоторой робостью рассматривая сгрудившихся женщин.
— Хватит, — прикрикнула на воительниц Онка, — собирайтесь! Их дело бежать, наше — гнаться.
Повторять не потребовалось. «Лилии», возбужденно галдя, разбежались по своим шатрам, довольно-таки роскошным, к слову сказать.
— Мы пойдем с ними? — предположил Аддари. Солнечный откровенно страдал от внимания хозяек — за ним охотилась добрая дюжина девиц.
— Разумеется. Здесь мы больше ничего не узнаем и ничего не добьемся. Разве что вы разобьете еще несколько сердец.
— Тебе хорошо, — возмутился Норгэрель, — тебя охраняют.
— Да, мне хорошо, лльяма всех вокруг меня распугала, — хохотнул Роман.
Аддари и Норгэрель — чудесные спутники, но им незачем знать, что фэрриэннки заставляют его думать о Кризе. Они упоенно играют в готовых к бою охотниц и воительниц, а орка такой БЫЛА. Женщина может стать другом, спутницей, защитницей. Дочка Гредды не играла, она жила, а теперь по ее памяти ходят эти дуры в высоких сапогах.
— Что с тобой? — вопрос задал Аддари, но он был написан и на лице Норгэреля, и на морде лльямы.
— Ничего, думаю о том, как искать Ангеса.
Они говорили о боге Воине до тех пор, пока из шатров одна за другой не стали выходить преследовательницы. Нэо с интересом рассматривал возбужденных девушек. Он знал, что такое война и погоня, был не чужд охватывающего воинов возбуждения, но глаза «Лилий» блестели не так, как у уходящих в бой. И взгляды, которые они бросали друг на друга, не были взглядами товарищей, готовых прикрыть друг другу спину. Так смотрят съехавшиеся на бал девицы, оценивая соперниц. Эльф окликнул Зайю, которая и ему, и лльяме казалась наиболее «безопасной». Та охотно подошла. Она тоже принарядилась, надев на крепкую шею усаженный колючками ошейник и такую же широкую кожаную полосу на руку и сильно подведя глаза и брови.
— Зачем гоняться за несчастными влюбленными?
— Несчастными? — то ли он слишком плохо знал язык и не мог связно выразить свои мысли, то ли девушка не понимала шуток. Она даже не улыбнулась. — Они сейчас счастливы.