Страница 1 из 67
Елена Семёнова
Слава России
Мы Русские! Какой восторг!
А.В. Суворов
КИЕВСКОЕ СИДЕНИЕ
(Святая Благоверная Княгиня Ольга)
Как вороны стаей необъятной на поживу слетелись, и куда не обрати взор – до самого горизонта черно от поганых, самое солнце потускнело в дыму кочевых костров… При виде печенежского стана так и заходилась в гневе душа Первуши. Так и вставал перед глазами полыхающий родной погост1, бездыханное тело матери со стрелой в нежной груди, отец, окровавленный и из последних сил отбивающийся от доброй дюжины кочевников… Как они не изрубили тогда Дружину Всеславича? Пожалуй, изрубили бы, да печенежский князь, отдавая дань дивной силе богатыря, не велел убивать его, но только полонить.
Так, оказался Первуша с отцом в полоне у поганых. Полюбилось князю зрелище, как русский богатырь руками мечи да копья ломает, как двух коней удержать способен в могучих руках своих, как ни один из собственных батырей его не может совладать с ним. Так прошел год. Но, вот, раздалось всем окрестным с Русью племенам знакомое:
– Иду на вы!
Так объявлял о походах своих славный и необоримый киевский князь Святослав! Войско его всякому войску войско! Не сброд в нем, но богатыри отборные, своему князю под стать! Не ведали они ни поражения, ни страха, как не ведал их Святослав. Он как будто уже рожден был с мечом в руках и на добром коне, и перунов дух почил на нем. Вся жизнь князя проходила в походах. Он спал на конском потнике, положив под голову седло, а ел испеченное в углях мясо, не беря с собой котла и не варя похлебки. Славная битва да богатая добыча – вот, чем жили русский князь и его рать. Страх неведом был этим людям.
– Не посрамим земли русской, ляжем костьми! Мертвые сраму не имут! – в самых отчаянных положениях возглашал славный воитель и… попирал смерть копытами своего коня!
Весть о приближении Святослава всколыхнула кочевье! Знали они о необоримости удалого русского князя и вскоре испытали ее на себе. Печенеги были обращены в бегство, их шатры преданы огню, а пленники обрели, наконец, свободу.
Как и печенежский князь подивился Святослав на Дружину Всеславича и приблизил его к себе. С той поры отца Первуша почти не видал, ибо пропадал он в дальних походах со своим князем, покрывшим себя великой славой во многих языцех. Хотел бы и Первуша мужествовать с ним да не вошел еще в лета о ту пору, как ушел отец в последний по времени поход.
Основался князь с ратью своею в земле Болгарской и возжелал остаться в ней, как в стране, взятой им самолично, а не полученной по наследству, и как туда все богатства, все добро со всех концов света стекалось. В Киеве же оставил он править старуху-мать при малолетних княжичах.
Стиснул Первуша кулаки, не отводя взгляда от вражеских шатров. Ну, как раздалось бы теперь победоносное:
– Иду на вы!
Прочь бы побежали поганые, не дожидаясь расправы! Они оттого лишь и осмелели так, что прознали о дальнем отсутствии необоримого князя, решили, что некому теперь защитить стольного града!
На ступенях лестницы, ведущей на крепостную стену, раздались шаги. Старая княгиня вместе с внуками и приближенными поднималась, чтобы собственными глазами видеть осадившего ее город врага. Такое восхождение совершала она всякий день, долго-долго смотрела в почерневшие степи…
Перед этой всемудрой женою склонялась уже долее полувека вся Русь. И Первуша не мог унять сердечного трепета, когда видел ее. Было ей теперь без малого 80, но стан ее сохранил доселе прямоту и стройность, а походка величественность. Взгляд глубоких, зеленоватых глаз не утерял прежней зоркости, а разум остроты. Неколебимой осталась и воля ее, воля, силой которой собрала она воедино все русские земли под властью Киева.
– Если не будет подмоги, придется отворить ворота, – донесся до Первуши голос одного из приближенных княгини. – В городе не осталось запасов, люди изнемогают от жажды, еще немного, и начнется мор.
Голод уже сдавил свою костлявую руку на горле Киева, и Первуша хорошо знал это, частенько бывая в городе.
– Лучше всем умереть от голода, чем сдаться в полон поганым! – возразил воевода. – Тем более, с нами княгиня и князья! Святослав не простит нам, если мы не убережем его мать и сыновей!
Сама княгиня молчала, опершись ладонями о крепостную стену, точно не слыша разгоревшегося подле нее спора. Лишь изредка гладила она по голове младшего внука, Владимира, жавшегося к бабке.
***
Быстро пролетел век! Казалось бы, совсем недавно было? Двенадцатилетняя девочка Прекраса, выросшая в окруженном дивной красоты лесами псковском погосте, обрядившись в братнюю одежу бежит к реке и, проворно вскочив в ладью, отплывает от берега…
Река… Реки… Русь – страна озер и рек! Всю ее можно пересечь водными путями! Настанет время, и пересечет ее Прекраса, и в каждый дол доплывет ее ладья, и в каждой стороне узрят ее становище, и путем из варяг в греки достигнет она до самого Понтейского моря, а через него, мятежное и лишь Божией воле покоряющееся, до самого Царьграда…
Тогда, на Псковщине, и не снился девочке Царьград, хотя и манили странствия и неведомые долы, манила эта чудная река, и хотелось узнать, где конец ей, и что на том конце? Поглядишь вперед – кажется, что река кончается там, где начинается небо, откуда в ранний час выныривает солнце. Но плывешь, плывешь – а конец все отдаляется! Нет конца! Или все-таки есть? И чудилось, что должен на том конце быть удивительный, невиданный край! Может быть, тот самый Пресветлый Ирий, где, как сказывают волхвы, живут боги? Доплыть бы! И хоть одним глазком взглянуть!
Неутомимы руки обряженной мальчиком путешественницы, быстро скользит по серебристой глади ее ладья…
– Эй, рыбарь! – слышится вдруг с берега молодой сочный голос.
Богато одетый юноша в алом, шитом золотом плаще, машет рукой, призывая к себе.
Прекраса причалила.
– Почто звал? – спросила, легким, но почтительным кивком приветствуя знатного юношу.
– Перевези-ка меня на тот берег. Я охотился здесь и, кажется, немного заплутал, своей лодки не сыщу теперь.
Не дожидаясь ответа, он бросил в ладью двух зайцев, а затем запрыгнул сам и расположился на носу, с любопытством рассматривая Прекрасу. Девочка налегла на весло и отчалила от берега.
– Как звать-то тебя? – осведомился юноша.
Был он лицом бел да румян, и мягкая, светлая борода лишь едва успела обрамить его свежее лицо.
– Олегом, – отозвалась Прекраса, назвав имя брата.
– Как дядьку моего, – улыбнулся охотник.
– А ты кем будешь? Не видал я тебе прежде в наших краях.
– Я-то? Князя Рюрика сын, Игорь, князь киевский. Слыхал, может?
– Как не слыхать!
О варяжском князе, которого позвали владычествовать над собой жившие в Новгороде и окрест племена, слыхал всякий. Рюрик пришел княжить с двумя братьями, Синеусом и Трувором, но те вскоре умерли, и он остался один. Рюрик умер несколько лет назад, завещав править за малолетством сына его дядьке, князю Олегу, прозванному Вещим. Последней был славен не менее почившего родича. Хитростью начал он собирать русские земли и перво-наперво перенес стольный град в Киев, убив при том бывших рюриковых отроков, Аскольда и Дира, что самовольно утвердились там на княжении.
– Киеву должно быть матерью городов русских! – это еще услышит Прекраса из уст княжеского дяди…
– Что же ты, князь, один промышляешь в наших лесах? Али не только ладью, но и дружину потерял?
– На что здесь дружина? Видишь, небось, сколь ничтожен улов? – с досадой кивнул князь на зайцев. – Чем же мне делиться с дружиной?
В этот миг ладью качнуло, и с головы Прекрасы свалилась шапка, скрывавшая ее чудные, золотистые, как спелая пшеница, волосы, тотчас разметавшиеся по плечам. Игорь от неожиданности вскочил на ноги:
1
Название сел в старину, сохранившееся в некоторых губерниях вплоть до 20 века.